На сей раз за столом собралось человек двадцать. Замы директора – трое в одинаковой степени неаппетитных мужиков за сорок в той стадии накопления пуза, когда речь уже начинает идти о переходе на второй центнер. Все в блеклых рубашках, двое – в неброских галстуках. Плюс к этим мушкетерам в отставке – редактор с замом, молодой еще парень в очках и коротко стриженая зеленоглазая девка около тридцати. Начальники отделов, два инженеров и собственно они с Серафимой.

Во главе стола сидел сам гендир – Толичка Абазов. Анатолий Николаевич. Лауреат и передовик. Сильно пьющий мальчик неопределенного возраста, слегка небритый и слегка опухший. Растерянный взгляд его покрасневших глаз никого из собравшихся не удивлял. Все привыкли, что Толя ежечасно делает для себя открытия, практически заново познает мир.

Удивляло другое. Рыжая тетка в жутком брючном костюме расцветки дешевых кухонных обоев, подпиравшая гендира справа.

– Кто это? – тронула Марина Серафимин рукав.

Фима склонилась к Марининому уху.

– Черт его знает, – прошептала она, – поди из Общегражданского надзора прислали. А может, от родноверов.

– Все в сборе? – кашлянув, осведомился Абазов. – Тогда начинаем.

Потом зачем-то встал и по-отечески оглядел своих сотрудников.

– Начнем мы сегодня с того, что предоставим слово Тамаре Сергеевне, – сообщил он, растирая большим пальцем правой руки ладонь левой, – она наш куратор и она… выскажет несколько соображений.

Тамара Сергеевна тоже встала.

– Здравствуйте, уважаемые! – сказала она, водя глазами поверх голов собравшихся. – Я приехала сегодня донести до вас некоторые позиции, – тут тетка сделала паузу, которая, очевидно, должна была показаться многозначительной. – Мы будем говорить о той функции, которая на нас ложится в связи с сегодняшним временем.

– На нашу преподавательницу старослава похожа, – прикрывшись ладонью, шепнула Серафима. – Она все время о себе во множественном числе говорила.

Тамара Сергеевна тем временем продолжала. Она рассказывала про «ветеранские организации, которые задают нашу повестку». Про народ, «однозначно высказавшийся за сохранение традиций». Про «наши общие ценности». Это все были предварительные ласки, по которым еще нельзя судить, насколько жестким окажется сношение.

Ветераны, матери федерации или, скажем, школьные отряды часовых имели обыкновение осуждать, утверждать, а равно и принимать исторические решения. Они могли основать или поддержать многовековую традицию. Заявить протест. Начать акцию. Съесть бутерброд. Черта лысого. Значение имело только кураторское резюме.

– Портовые медведи, – услышала Марина, – как нам докладывают, совместно с так называемым «Японским выбором» готовили акцию устрашения. Не будем вдаваться в детали, но там взрывчатка и не только, – Тамара Сергеевна снова выдержала многозначительную паузу. – Такое вот у нас время сейчас.

Кто-то удивленно кашлянул, но высказываться тем не менее не стал.

– Как вы понимаете, Старостат не может в такой ситуации игнорировать призывы общества, – докладчица постучала ногтем по крышке стола. – Поэтому, опираясь на поддержку более чем 83% опрошенных, решено вернуться к практике медвежьих ям. Конечно, в исключительных случаях и по приговору народного суда.

– А я давно предлагал, – тихо, но отчетливо сказал один из замов.

Тамара Сергеевна понимающе кивнула с полуулыбкой. Она как будто говорила: да я и сама сколько раз предлагала, но ведь не слушают.

Марина оглядела собравшихся: ужас читался всего на двух-трех лицах, Фима задумчиво смотрела в пол.

– Можно поинтересоваться, откуда взяты данные про порт и поддержку ям? – услышала она свой голос и с опозданием отметила, что нарушает сразу два правила: не дает Абазову заговорить первым и не поднимает руку перед вопросом.

Дама-куратор едва заметно скривила губы.

– Девушка, можешь подойти спросить после совещания, – сообщила она, – если ты сама не знаешь таких очевидных вещей.

Марина только сжала зубы и удивленно сощурила глаза.

– Мне бы все же хотелось, чтобы вы при всех обозначили источник этих сведений, – она сделала ударение на «вы», но дама-куратор намека предпочла не понять.

– Я уже все тебе сказала.

Марина вдохнула и выдохнула, закрыла и открыла глаза, улыбнулась.

– Простите, конечно, но я что-то не припомню, как мы выпивали на брудершафт.

Кто-то снова кашлянул. Или даже крякнул. На несколько секунд повисла тишина, в которую постарался без промедления вплыть Абазов.

– Про 83% не скажу, но мы тоже пару недель назад проводили опросы на сходную тему. Ну, несколько более расширенно, правда. Анжелика, вы помните показатели?

Зеленоглазая Лика похлопала ладонью по плотной папке, прогрызенной черными тесемками.

– Вот-вот, – продолжал Абазов, – динамика, хотим мы того или нет. И такая проблема этот порт, мы, Тамара Сергеевна, всё сознаем. Просто, поймите, может, несколько внезапно…

Тамара Сергеевна не слушала.

– Детский сад какой-то, – сказала она зло и тут же исчезла из Марининого поля зрения. Видимо, села за стол, где ее заслонили замские профили.

Возражений и замечаний не последовало. Стали обсуждать, как готовить сопровождение ям в развлекательных программах. Подачу в новостях куратор уже сформулировала. Марина все оставшееся время молчала – благо поразить ее чем-нибудь было уже в общем-то невозможно.

После заседания Серафима первым делом утащила ее в холл.

– Марина, что ты творишь? – зашипела она. – Зачем на нее напрыгивала?

– Я?! – изумилась Марина. – Ты слышала, что эта дура несет? И хамить еще мне будет?! Ты, кстати, знаешь, кто она вообще такая?

– Представления не имею. Раз Толя ее пригласил, значит, так надо.

Марина фыркнула.

– Толя не знает, где у нас линейная служба сидит, он на прошлой неделе звонил, спрашивал.

В руке у Серафимы вдруг оказалось зеркальце в витиеватой серебряной оправе.

– Где линейная сидит – не знает, а вот в политике он сечет, – сказала Фима, внимательно разглядывая линию бровей. – Не лезла бы ты, Маринка, в то, чего не понимаешь.

– Давай-давай, Фима, расскажи мне, как мою корову доить. Я вот тебе напротив пообещаю, что пойду к Толе – разговаривать про цифры поддержки. Это же дичь совсем! Шапкозакидательство!

– И чего ты хочешь добиться?

– Да не прыгать в это все сейчас. Официально запросить у Исполнения наказаний…

Серафима покачала головой.

– Ладно, дорогая, это как тебе больше нравится. Тогда до вечера, я побежала в Старостат – там по программной сетке будет совещание в пять. Пока-пока.

И Фима, помахав ручкой и чмокнув воздух алыми губками, улетучилась. Она мелькнула в своем кабинете, уже с белой сумочкой в руке материализовалась на лестнице и минуты через четыре катила в номенклатурной карете по Аукционной улице.

Серафима Эггерт – запаянная в деловое костюмное мини. С аккуратным белокурым каре, с холеными руками и удаленными родинками на подбородке и около левого глаза. Это Фимка-то… Фимка Самарина. Та самая, которая в школе ходила в штанах-хаки, татуировала себе запястья летучими мышами. Которая играла на ритме в «Станции имени Алистера Кроули» и какой-то еще своей группе, что-то там про зубной порошок в названии. Она пела «говно нас всех победит», у нее был хит – «Танго уродов»… И вот Фимка – программный директор. Заведующая группой медиаисследований при Старостате. И кто-то там еще – по партийной линии.

А Марина у нее личный ассистент. Или помощник. Неважно.

Марина вернулась в кабинет, немного походила из стороны в сторону и села за компьютер. Залезла через Фимину учетку и отсортировала все сюжеты с прямым заказом Старостата за последние полгода – с тех пор как начались походы сквозь Трансформаторные поля. Таких было 27.

Задребезжал телефон.

– Как же вы все мне дороги! – сказала Марина, разглядывая высветившийся номер. Никаких сюрпризов, это, конечно же, звонил Толичка.

Заявка, которую принесла Марта, была из секретариата Старостата. Четыре красных пакета категории «В». Гербы, ежедневники, ручки с гравировкой в прозрачных футлярах, шарфы Старосты и губные гармошки. Почти стандарт.