ред. Н. Л. Бродского. Петр. 1923 г.

1361

О том, что стиль итальянского пейзажа „Трех встреч"

восходит к традициям 20—30-х годов русской литературы,

нам уже приходилось упоминать.

Описание маскарада, на фоне которого происходит третья

встреча, тоже ведет нас к повести 30-х годов. Маскарад

в одной из повестей Павлова („Маскарад") является обрам*

лением всего действия. Герой, Левин, в домино, стоит у стены,

подобно незнакомке в ≪Терном домино, прислонившейся

к колонне. И Левин, и незнакомка не только равнодушны

к музыке, веселью; бал — контраст к их настроению. Та же

ситуация и в повести Жуковой „Медальон". Герой ее, Вель-

ской, на блестящем балу узнает, что Софья, которую он лю-

бит, стала невестой другого; он одиноко стоит у стены.

„В дверях танцевального зала, прислонясь к стене и сложа на груди

руки одна на другую, стоял наш внакомец Вельской, в черном платье, всем

чужой, в роли наблюдателя, с странным выражением во взоре". (Вечера на

Карповке" I ч., стр. 326—328).

Даже „скромно-фатальное выражение лица", с которым

рассказчик бродит вдоль колонн, восходит к тем ремаркам,

которыми иногда сопровождается в повести 30-х годов опи-

сание загадочной внешности героя, присутствующего на балу,

но чуждого веселью. „Зачем он тут?" — спрашивает Павлов

по поводу Левина („Маскарад"), „зачем это лицо, полу-пре-

красное, полу-страдальческое, намек о горькой тайне, о язвах

души?... Не подделался ли он с намерением под героев Бай-

рона, чтоб еще раньше представить нам карикатуру на них и

блеснуть сердцем, заглохшим под пеплом страстей?... (стр. 37).

Прием перебоя в слоге повести, переход от обычного

лирико-повествовательного стиля к народной речи в диалогах

(рассказчика с Лукьянычем, старостой, с молодым парнем) тоже

указывает на традиции романтической повести (Марлинский,

Тимофеев), где нередки смена патетической речи комическим

или разговорно-бытовым, сказом, прозы — стихами.

Итак, между „Тремя встречами" и русской повестью

30-х годов, как мы видим, значительное сходство во многих

элементах; но в 30-х годах жанр лирической повести в целом

еще не принял той формы, которую он имеет у Тургенева.

Ближе всего к Тургеневу лирическая форма повествования

у Жуковой, у которой вообще можно найти наибольшее коли-

чество аналогий и к отдельным приемам Тургенева. Жукова,

как и Тургенев в „Трех встречах", ведет повествование от

первого лица, но роль рассказчика у нее пока еще не та,

какую имеет рассказчик „Трех встреч". Он не является

стержнем рассказа, на котором держится все повествование;

он не представляет собой главной пружины действия, его

двигателя, но он незримо присутствует пр≫ событиях, знает

1361

о них больше, чем о них сообщает *), иногда даже беседует

о них с читателем 2), порой рассуждает о них 8); он стоит

рядом с героями, то предупреждая их в момент, для них

опасный 4), то сетуя о них 5), то обращаясь к ним с вопро-

сами 6), называя их дружески-ласково: „моя Катя", „моя —

говорит Жукова — задумчивая Катя" о героине „Провин-

циалки11 („Вечера на Карповке", II ч., стр. 346). Лиризм рас-

сказчика еще пока органически не сросся с повествованием,

легко отделим от него и не является средством, необходимым

для его оформления.

У Тургенева был еще один предшествен-

„Три встречи" и н и к ВЛоживший лирическую повесть в форму, повести Кудряв- т « Ь

дева - Нестроева знакомую нам по „1рем встречам", ото —

Кудрявцев-Нестроев, повести которого начали

появляться в печати с 1836 года; последняя повесть его

написана в 1847 или 1848 г.г., (напечатана после смерти

автора в ,, С.-Петерб. Вед." 1863 г.).

В одной из повестей рассказчик сам характеризует свою

роль в повествовании о событиях: „Я не могу, естественно,

рассказать вам всей постепенности, с которою Сбоев прихо-

дил к своей цели: мне доставалось видеть, так сказать, лишь

отрывки его действий, по которым потом должен был я

соображать о целой системе 7).

Слова эти знаменательны, в них указано на значение

рассказчика — он наблюдатель лишь части событий, их отрыв-

ков, но он вместе с тем их комбинатор, приводит их в си-

стему, их оформляет. Многого рассказчик не знает, — вот

почему один из приемов его повестей — прием незавершен-

ности, отсутствия развязки, прием, который использовал

Тургенев: в „Трех встречах", во „Сне", — рассказчик отказы-

1) »Но видела ли она Мстислава? О, это я знаю. Видела: но как..* (.Про-

винциалка"), „Вечера на Карповке", II ч , стр. 366. 2) „Простите мне, что я занимаю вас Лауретою. Бедная Лаурета! Она

не заслуживает вашего взора по положению, в которое поставил ее случай;

но не судите людей по вашим понятиям и мнениямu и т. д. (Ib. стр. 3%). 8) „Правда ли, что этот день был тяжел для нее? Кому не приятно

быть предметом заботливости и внимания? Пускай то будет из сострада-

ния**... и т. д („Медальон14, „Вечера на Карповке4*, I ч., стр. 263—64).

*) „Ах, Наталья Васильевна, что было бы вам удовольствоваться анти-

поэтическою любовью вашего барона"... (.Барон Рейхман", Ib., I ч., стр. 69).

5) „Ах, барон, лучше бы вам иметь несколько побольше Седин в черных

кудрях ваших" (Ib., стр. 157). 6) „Вы знаете ли, граф Мстислав Валерьянович, черты ее, стан, голос,

все вам кажется знакомо, но это не она... Вы, конечно видели ее в юноше-

ских снах ваших"... („Провинциалка", „Вечера на Карповке", II ч., стр. 249—

250). 7) „Сбоев".—Повести и рассказы". М. 1860 г., ч. II, стр. 279. „Сбоев"

напечатан впервые в „Отеч. Зап.", 1847 г.

1361

вается от раскрытия тайны, которая явилась ему в начале

рассказа и в которую он хотел проникнуть в течение его.

Именно таково, напр., построение рассказа Кудрявцева

„Антонина" 1). Основа его — рассказчик, который в начале по-

вести делится с читателем своими впечатлениями от героини; дан

ее портрет, сообщено, о том, как относятся к ней окружаю-

щие, словом, рассказано лишь то, что мог наблюдать рассказ-

чик. Душевный мир героини закрыт для него, и лишь намек,

сделанный Антониной в беседе с ним, заставляет его предпо-

лагать тайну, которую она хранит в душе. Она говорит ему

о том, что обязательно найдет родственную себе душу, встре-

тит „свою бедную странницу" и с ней войдет в пристань.

Последующие события, о которых сообщает рассказчик,

заставляют забыть об этом намеке. Антонину выдают замуж;

своего мужа она не любит. Дальнейшая судьба ее почти

выходит из сферы наблюдения рассказчика, — до него лишь

доходят странные слухи, и те в конце концов исчезают.

И в момент полной неизвестности рассказчик получает от