Между тем хозяин вышел во двор и, вернувшись

в избу, сказал:

—Они нас надули, Самсон Емельяныч! Третий

парень сбежал.

—Ах вы, щенки! Меня обманывать?!

Урядник ткнул кулаком в зубы сначала Васли,

потом Микалу.

Микал закрылся рукой, Васли, вспыхнув,

спросил:

—Господин урядник, вы что-нибудь слышали

о царском манифесте?

—Что?! Манифест?! Вот тебе манифест!

И он снова ударил Васли. Из разбитой губы на

подбородок Васли потекла струйка крови.

Хозяин схватил урядника за руку и, оттащив

к столу, усадил на лавку.

—Сопляк! —Урядник тяжело дышал и сверлил

Васли взглядом.—Тюрьма по тебе плачет.

—Всех в тюрьму не посадите, господин урядник!

Урядник вскочил и кинулся было к Васли, но тут

на улице раздались голоса.

Сидыр Сапан выглянул в окно и воскликнул:

—Самсон Емельянович! Люди! Сюда идут!

Он хотел накинуть на дверь крючок, но Васли

опередил его и распахнул дверь настежь.

В дом вошли несколько человек. Впереди — Малыгин. Увидев окровавленного Васли, Гавриил

Васильевич побледнел от негодования.

—Это ваших рук дело, господин урядник? — сурово спросил он.

Урядник взглянул на озлобленные лица мужиков,

как-то сразу обмяк и опустился на скамью.

Послышались возмущенные голоса:

—Нашел на ком зло сорвать!

—Избили парня...

—Сейчас мы арестуем урядника и отправим под

конвоем в Уржум. Там ему растолкуют, что царь

даровал народу свободу,—сказал Малыгин.

Мужики одобрительно зашумели, и только дед

Ефим возразил учителю:

—Тащить урядника в Уржум —пустое дело.

Ничего ему не будет: ворон ворону глаз не выклюет.

Давайте лучше проводим от нас господина урядника

≪с почетом≫, чтоб он впредь и дорогу к нам

позабыл.

Урядника вывели во двор, связали ему руки

за спиной и, как куль, закинули на спину лошади.

Кто-то распахнул ворота, кто-то ударил лошадь по

крупу, и она с места взяла в галоп.

Темнеет. Дует холодный северный ветер. Нудно

сеется мелкий дождик —и не перестает, и сильнее

не идет. Холодная осень. Тревожная осень.

ГлаваXV

БУНТ

В начале ноября произошло несчастье. Поперечный

Йыван, катаясь на коньках на мельничном

пруду, попал в полынью, и его утянуло под лед.

Ребята, натерпевшиеся от наушничества Йыва-

на, не очень-то о нем горевали. Лишь надзиратель

Потап Силыч сокрушался, что остался без доносчика.

Недели через две ударили большие морозы. Баудер

отпускал дрова по скупой норме, и ученики

дрогли в классах, мерзли по ночам в общежитии.

Ребята со старшего курса наладились таскать

дрова из поленницы. Потап Силыч сразу заметил,

что в спальнях стало теплее. Стал следить, кто берет

дрова без разрешения, но никого не мог поймать.

Тогда он пошел на хитрость. Вынул из полена сучок,

в отверстие затолкал заряженный ружейный патрон.

Это полено он незаметно для ребят подложил в

поленницу и стал ждать.

Незадолго до отбоя в одной из спален грохнул

выстрел. В ту же минуту на пороге, злорадно улыбаясь

и потирая руки, появился Потап Силыч.

—Попались, голубчики,—сказал он.—Думали

меня- перехитрить? Не вышло! Ну, говорите теперь,

кто из вас воровал дрова? Ну?

Вперед вышел Ваня Ислентьев. Он недавно вернулся

в школу, чтобы отцу не пришлось платить

непосильный штраф.

—Выходит, вы, Потап Силыч, нарочно все это

подстроили?

Надзиратель самодовольно ухмыльнулся:

—Ты как думал? Вывел вас на чистую воду,

ворье!

—Кто ворье? Мы?! —зашумели ребята.

—Вы, конечно! Но теперь вам несдобровать, уж

я вам спуску не дам, вы у меня...

Надзиратель не договорил. Неожиданно погасла

лампа, ребята в темноте накинулись на ненавистного

надзирателя и принялись его тузить.

—Ребята! Да что вы! Я же так только!

Я пошутил! —взмолился Потап Силыч.

Но удары продолжали сыпаться на него со всех

сторон.

Кончилось тем, что надзирателя схватили за

руки и за ноги, вынесли в полутемный коридор

и, раскачав, бросили к двери.

Потап Силыч больно ударился об пол, с трудом

поднялся и, ковыляя, ушел в свою комнату.

Общежитие гудело до утра. Никто не ложился

спать, все обсуждали случившееся.

—Нас около сотни,—сказал Ваня Ислентьев.— Всех в карцер не посадят, из школы не исключат

Главное —держаться дружно. Мы должны предъявить

Баудеру свои требования.

—Какие требования? —спросил Лайдемыр

Диомидов.

—Ясно какие,—вмешался в разговор Яша Гу-

жавин.—Чтоб не заставляли ≫ас работать по че-

тырнадцать-пятнадцать часов, чтобы луч'ше кормили...

Его поддержало сразу несколько голосов:

—Чтобы в карцер не сажали, здесь не тюрьма!

—Дрова сами заготавливаем, а топить не дают!

—Некоторые учителя бьют учеников —например,

Прокудин. Гнать таких из школы!

—Давайте изложим все это в приговоре, как

делают мужики на сходках, и подадим бумагу Баудеру,— предложил Ваня.

—Давайте!

—Пиши, мы все подпишемся!

Когда приговор был написан, Ваня Ислентьев

прочел его вслух:

—≪Учитывая свободу, дарованную народу царем,

мы, ученики Нартасской школы, обсудили свою

жизнь, и все пришли к единому мнению, что собака

директора школы живет лучше, чем мы, и что наше

положение должно измениться коренным образом.

Поэтому мы требуем:

Первое. Установить восьми-девятичасовой учебно-

трудовой день.

Второе. Улучшить питание.

Третье. Уничтожить казарменные порядки в общежитии.

Четвертое. Внести изменения в школьный устав,

в частности разрешить ученикам свободно собираться

для обсуждения различных вопросов и для совместного

отдыха≫. Все!

—Еще один пункт забыли включить,—сказал

Яша Гужавин.

—Какой?

—Раз школа не казарма и тем более не тюрьма,

значит, не нужен надзиратель!

—Долой надзирателя!

—Долой!

Избитый, насмерть напуганный Потап Силыч,

услышав эти крики, покрепче запер дверь. Утром,

с трудом передвигаясь, явился в кабинет Баудера

за расчетом.

Незадолго до него в этом кабинете побывали

трое ребят —выбранный учениками школы ученический

комитет во главе с Ваней Ислентьевым.

Комитет вручил Баудеру петицию. Прочитав бумагу,

Баудер чуть не задохнулся от злости, приказал

Прокудину посадить комитетчиков в карцер и вызвать

к себе Малыгина.

В это время к нему и явился Потап Силыч.

—Прошу расчета, Владимир Федорович,— хрипло дыша, сказал он.

Баудер удивленно взглянул на побледневшего,

осунувшегося надзирателя.

—Что это вдруг? —спросил подозрительно.

—Здоровье мое никудышное.

—Ты вроде раньше не жаловался.

—Раньше не жаловался, а теперь чувствую, что

не могу больше работать, хочу вернуться в родную

деревню, там у меня сестра...

В кабинет вбежал Прокудин:

—Владимир Федорович! Бунт! Ребята высадили

дверь карцера, освободили тех троих, что были

у вас давеча!

Баудер опустился в кресло, губа у него отвисла.

—Бунт? Где Малыгин? Уж не по его ли наущению

ученики написали эту проклятую бумагу?

—Он вчера вечером уехал в Сенду,—сказал

Прокудин.

. —Тогда он тут ни при чем. Выходит, ребята

сами до этого додумались? Это еще хуже.

Он опустил голову и задумался. Прокудин

кашлянул.

—Что будем делать, Владимир Федорович?

Скот стоит некормленный, в столовой плиту до сих

пор не. растопили.

Баудер поднял голову:

—В столовой —пусть. Этих бунтарей неделю

кормить не надо бы. А вот скотину... Потап Силыч,

пойди распорядись.