—Высокий такой, волосы светлые, длинные.

—Это он! —воскликнул Васли.—Яша, знаешь,

о ком я говорю?

—Ясное дело,—подтвердил Яша.

—Откуда вы его знаете? —подозрительно спросил

Митрохин.

—Он перед церковью как-то раз выступал, новобранцев

против войны агитировал, потом листовки

разбросал и скрылся.

—Ну вот, теперь, голубчик, попался! —злорадно

проговорил Мичи.

Васли посмотрел на него неприязненно:

—Послушай, а ты-то чем отличился?

—Ямщик знакомый, Одинцов, сцепился с полицейским,

отколошматил его и хотел скрыться, да

я его задержал.

—Вот предатель! —вырвалось у Яши.—Товарища

предал!

Мичи криво улыбнулся:

—Какой он мне товарищ, он уже старик. Ну

ладно, мне пора, прощайте.

Он схватил картуз, накинул на плечи шинель

и вышел, хлопнув дверью.

Г л а в а XIV

МАНИФЕСТ

Пожар революции, вспыхнувший в главных городах

России, к осени 1905 года разметал искры грозного

пламени по всей стране. Испугавшись надвигающейся

революции, царь Николай II издал манифест,

в котором сулил народу гражданские свободы.

В один из осенних вечеров на квартире лопъ-

яльского учителя Павла Степановича Басова собралось

несколько человек. Все были возбуждены. На

лице Басова играл чахоточный румянец, глубоко

запавшие глаза лихорадочно блестели. Он то и дело

покашливал и вытирал платком бледный лоб.

—Господа! Товарищи! Вы только подумайте:

ведь свобода дана! Свобода! —взволнованно твердил

молодой фельдшер Халтурин.

Басов охладил его пыл насмешливой улыбкой:

—Погоди радоваться, Семен Васильевич.

Сулят свободу, а что получим, пока неизвестно.

Знаешь, как на Кавказе осла обманывают? Повесят

у него перед носом на хворостине морковку, он

бежит за ней что есть духу, но, как ни старается,

схватить не может.

—Ну, Павел Степанович, это уж ты слишком!— обиделся Халтурин.—С чего ты взял, что

нас только манят свободой? Почему мы не должны

верить дарю?

Басов пожал плечами.

—Ладно, поживем —увидим, —сказал он. — Я собрал вас, товарищи, вот для чего. Сейчас по

деревням идет обсуждение манифеста, крестьяне

выносят по нему свой приговор. Мы должны позаботиться

о том, чтобы разъяснить народу суть царского

манифеста, какие изменения и дополнения

внести в свой приговор.

—Закрыть земскую управу,—предложил Малыгин,— от нее ведь никакого толку, один только

вред.

Учитель из деревни Куптюр сказал:

—Надо упразднить должности стражников и

урядников. А чтобы порядок в деревнях соблюдали

выборные от народа.

—Отдать землю крестьянам!

—Надо как-то ограничить в правах попов. Дерут

с прихожан сколько вздумают. Взять хотя бы

крестины: захочет поп —сдерет полтинник; захочет

—рубль, а то и два.

На это предложение возразил Малыгин:

—Церковь пока трогать не стоит, многие крестьяне

верят в бога. Это оттолкнуло бы от нас

крестьян.

—Я согласен с мнением Гавриила Васильевича,— сказал Басов.

Долго еще спорили, обсуждали каждое предложение.

Но когда все разошлись и Басов остался

один, он внезапно почувствовал удушье. Он распахнул

настежь дверь, чтобы впустить холодного свежего

воздуха. Подошел к кровати и рухнул на нее

в изнеможении. Кровь пошла у него горлом, и он

потерял сознание...

В это самое время Гавриил Васильевич Малыгин

въезжал в Нартас.

Ветер гнал по небу свинцовые тучи. Был он

холодным, по-осеннему порывистым. И тучи были

осенние, такие, из которых не знаешь, что ждать — то ли дождя, то ли снега.

Ученики Нартасской школы уже кое-что слышали

про манифест, хотя никто толком не знал, что же

в нем содержится. Однако как ни уговаривал Малыгин

Баудера, тот ни за что не соглашался собрать

учеников и объявить им о манифесте.

—Будет распоряжение от губернатора, тогда

объявим,—сказал он.—Манифест предназначен народу,

а наши ученики, можно сказать, еще дети.

—Какие же они дети, Владимир Федорович!

Старшим по восемнадцать-девятнадцать лет.

—Но и не взрослые. Ничего, пусть потерпят.

Под видом обсуждения манифеста они могут учинить

всякие безобразия. Кто тогда будет в ответе?

Я. То-то же. Подождем бумаги от губернатора.

Но никакой бумаги от губернатора не было ни на

другой, ни на третий день, и Малыгин снова пошел

к Баудеру.

—Владимир Федорович, ждать больше нельзя.

Ученики волнуются, среди них распространяются

самые нелепые слухи, это может привести к искаженному

пониманию царского манифеста.

Баудер прищурился, спросил подозрительно:

—Скажите мне, пожалуйста, Гавриил Васильевич,

почему вы так об этом беспокоитесь? Кто

уполномочил вас заниматься этим делом? Земский

начальник? Полицейское управление? Я, ваш директор?

Или...

—Меня уполномочил Учительский союз,— сухо ответил Малыгин.

—Ах вон оно что! Ну так знайте, что для меня

этот ваш союз не указ!

—Не мешает и вам знать, господин директор,

что и норовистой лошади хомут надевают.

Баудер опешил, потом спросил растерянно:

—Что вы хотите этим сказать, господин

Малыгин?

—Хочу сказать, что времена меняются, господин

Баудер. Между прочим, известно ли вам, что

лесопромышленнику Ионову, как он ни бился, при-

шлось-таки пойти на уступки? Народ добился своего.

Курыксерские крестьяне получили с него плату,

только тогда позволили провести плоты через свои

земли.

—Да, я слышал об этом,—пробурчал Баудер.— Что-то вы, Гавриил Васильевич, в последнее время

слишком часто повторяете слово ≪народ≫.

—Не вижу причин бояться этого слова,— пожал плечами Малыгин.

—Бояться, конечно, его нечего. Да только

не получилось бы так: сегодня —≪народ≫, завтра — ≪народ≫, а послезавтра —революция! Я обещал господину

губернатору, что в нашу школу никогда

не проникнут идеи социалистов.

—Идеи обещаниями не остановить, Владимир

Федорович,—тихо, но внушительно сказал Малыгин,

глядя Баудеру в глаза.

Выйдя от Баудера, Малыгин направился на

мельницу. Они еще раньше договорились, что сегодня

Матвей поедет в Сенду, чтобы потолковать

с тамошними мужиками о царском манифесте. Предполагалось,

что сегодня вернется с практики Васли,

тогда Матвей сможет оставить на него мельницу. Но

Васли почему-то задержался в Большой Нолье.

Малыгин предложил:

—Матвей Трофимыч, сделаем так: мне сегодня

надо побывать в Большой Нолье. На обратном пути

я привезу Мосолова, тогда ты сможешь отправиться

в Сенду. Так что будь к вечеру готов.

—Хорошо,—согласился Матвей.

Подъезжая к Большой Нолье, Малыгин издали

заметил, что на улице толпится необычайно много

народу. Подъехал поближе —оказалось, что деревенские

парни и девушки сажают яблони. Руководят

посадкой Мосолов и Гужавин.

Сначала хотели посадить деревья на холме возле

караулки, но потом какая-то девушка, стрельнув

глазами на Васли, предложила:

—Давайте посадим возле каждой избы по яблоне,

чтобы долго помнить практикантов.

Васли взглянул на бойкую девушку, покраснел

и отвернулся. Предложение девушки всем понравилось,

и когда Малыгин въезжал в деревню, посадки

уже заканчивали.

Весть о том, что приехал нартасский учитель,

быстро разнеслась по деревне. Все без зова потянулись

к караулке. Полсотни человек набилось в

караулку, остальным пришлось стоять снаружи под

навесом. Но и они не уходят, хотят узнать новости,

привезенные учителем. Малыгин часто бывает в

Большой Нолье, его тут знают и уважают.