ломон и Вера. Сзади, тоже под руку, За-
харов с Морозовым.
На лесной опушке, в кольце солдат, про-
стились. Со всеми поцеловалась Вера, чуть
дольше с Соломоном.
В ряд, на два шага друг от друга, лицом
в лицо, глаза в глаза с палачами, у пяти ям —
пять фигур.
Офицер командует звонко, отчетливо. С
, выдержкой.
— По первому... взводом...
Долго медлил с командой. С наслажде-
нием выдерживал паузу.
— Отставить!
Забилось сердце частыми неровными
толчками. Перевел дух.
— По первому... взводом...
Снова пауза. В секунде — вечность. Оде-
ревенели руки с ружьями у плеча.
— Отставить!
Вера поняла пытку. Вспыхнули глаза.
Неиз'яснимым восторгом затрепетала грудь.
И всем голосом, полным, сочным всколых-
нула приникшую к деревьям тишину.
— Это есть наш последний...
— Заткнуть глотку стерве! Пли! Пли!
Взмахнула руками, будто крыльями. От-
делилась от земли вся легкая, воздушная.
Жутко прозвучал запоздавший выстрел.
— Отставать? Кто там? Запорю!
— Палачи! Убийцы!
Соломон гневным жестом протянул руку.
Офицер подбежал вплотную. Из револь-
вера в упор. Соломон упал в яму.
Петрухин рассчитал верно: быстрый пры-
жок в бок, потом назад. По инерции вы-
стрелят прямо. А там деревья чаще, а там,
может быть, свобода.
Бежать, бежать!
Рядом упал Соломон. Спрыгнул офицер
в яму.
Раз, два...
— Стреляй! Стреляй!
Засвистели пули в догонку, защелкали
по стволам деревьев. Как иглой, укололо
плечо. Сзади, совсем близко, десятки ног
ломают сучья.
— Стреляй! Стреляй!
Скорей, скорей. Наискось, наискось, к
оврагу.
Шаг у Петрухина широкий, пружинистый.
Грудь — меха кузнечные. Выдержит, выдер-
жит. Только б пулей не задело!
Скорей, скорей!
Бешено мелькают стволы навстречу, про-
тягивают лохматые лапы, хлещут иглами по
лицу. Пули о стволы:
— Тэк! Тэк!
Крики отстают. Еще усилие, еще! Словно
стальными стали ноги, упругие, гибкие. Словно
каменное лицо, —все залитое кровью, не чув-
ствует боли. Еще усилие, еще. Наискось, наис-
кось, к оврагу. С разбега с высокого обрыви-
стого берега — в овраг. Упал в густую заросль
на дне. Вскочил. Цел, цел! Перевел дух. Овра-
гом, оврагом по густой поросли, по колючему
кустарнику. Налево, налево, к Иртышу!
Замолкают голоса вдали. Реже одиночные
выстрелы...
В предутреннем тумане светлой полоской
блеснул Иртыш.
Свобода! Свобода!
Сергей был спокоен. Шагал молча рядом
с Андреичем, держался за его руку, как,
бывало, маленький с отцом в церковь ходил.
И так шел до самого места.
Когда подходил к лесной опушке,
сказал:
— А я так, дяденька, думаю, что
бога -то совсем нет. Пошел я с вами
против зла бороться, чтобы добро было
на земле, а вот меня убивать ведут. Пошто
так?
На месте, у ям, скручивали руки назад.
После побега Петрухина боялись.
Первым Андреич.
Ковалев, лучший стрелок в роте, по-
дошел к начальнику.
— Господин поручик, в голову целиться,
или в грудь?
Посмотрел на солдата, пожевал губами,
подумал.
— Дай, я сам.
В брезжущейзаре, с колена, чтобы устой-
чивей держать винтовку, долго нащупывал
темное пятно глаз на лице.
Выстрелил. Подошел к яме, нагнулся.
Ах, чорт, на полдюйма выше взял!
Когда очередь дошла до Сергея, — по-
следний в очереди, — солдаты смущенно за-
шептались, осматривая подсумки.
— Господин поручик, пуль нет!
— Как нет?
Всю ночь стреляли, не хватило.
— Приколоть его штыком!
Солдаты замялись.
— Ковалев, кольни его!
Ковалев подошел. Глянул в большие темно-
серые глаза. Дрогнул сам, винтовка в руках
задрожала. Побежал холодок от сердца. Выше,
выше по груди, по голове, волосы дыбом
поднялись.
Закричал дико, безумно.
— Отвернись!
Все смотрят, смотрят. Душу наружу вы-
ворачивают.
Отчаянной мольбой и слезами задрожал
голос Ковалева.
— Отвернись!
Закрыл глаза, крепко стиснул винтовку
и с размаху ткнул перед собой...
Однажды ночью на лесную опушку при-
шли двое. Мужчина и маленькая старушка,
вся в черном.
Остановились у большой березы.
— Вот здесь, — сказал мужчина. II ушел.
Старушка осталась од а.
Опустилась на колени на примятую землю.
Застонала тихо.
— Вера... Вера... Дочь моя...
Долго, пока не занялась заря, лежала
ничком на примятой земле и исходила в
скорбном материнском стоне.
— Вера... Голубка моя...
Поднялась, насыпала в платочек земли,
завязала узелок, бережно спрятала на груди
у осиротевшего сердца, и медленным шагом,
придавленная неизбывным горем, пошла в
город.
ГЛАВА IV.
ПОДУЛ ВЕТЕР.
В железнодорожных мастерских и депо
бросили работать.
— Товарищи, в вагонный цех!
Черной бурливой волной вливаются в
широко открытые ворота вагонного цеха.
На вагонной платформе деповской под
кличкой „Гудок". Кожаная фуражка сдви-
нута на затылок. На большом шишкастом
лбу непокорная прядь черных густых волос.
На черном закопченом лице блестят белые
зубы. Раскаленным горном сверкают глаза.
Энергичный взмах руки.
— Товарищи, доколе же? Наши органи-
зации разгромлены. Профсоюзы разогнаны,
больничные кассы задавлены. Наши работники
арестованы. Их пытают, расстреливают. Наши
экономические требования считаются проти-
воправительственным выступлением, бунтом
и жестоко караются. Делегаты, посланные
заявить и отстаивать наши требования, аресто-
ваны и теперь, может быть, уже расстреляны.
Товарищи, мы испытали все средства, чтобы
мирным путем добиться улучшения своего
положения. На нашем голоде, нашем разо-
рении буржуазия справляет свой сытый
праздник!
Обожгло груди. Засверкали гневом глаза.
Сжались в кулаки твердые железные пальцы.
— Довольно терпеть!
— Стыдно молчать!
— Позор за гибнущих товарищей!
Опять энергичный короткий взмах руки.
— Товарищи! В наших руках последнее
средство —забастовка. Немедленно выби-
рается стачечный комитет. Телеграммы по
линии. Немедленно устанавливается связь с
рабочими всех предприятий города. Насту-
пление одной сплоченной массой. Наши тре-
бования: немедленное освобождение аресто-
ванных товарищей, независимые больничные
кассы, свободные профсоюзы, восстановле-
арестованы. Их пытают, расстреливают. Наши
экономические требования считаются проти-
воправительственным выступлением, бунтом
и жестоко караются. Делегаты, посланные
заявить и отстаивать наши требования, аресто-
ваны и теперь, может быть, уже расстреляны.
Товарищи, мы испытали все средства, чтобы
мирным путем добиться улучшения своего
положения. На нашем голоде, нашем разо-
рении буржуазия справляет свой сытый
праздник!
Обожгло груди. Засверкали гневом глаза.
Сжались в кулаки твердые железные пальцы.
— Довольно терпеть!
— Стыдно молчать!
— Позор за гибнущих товарищей!
Опять энергичный короткий взмах руки.
— Товарищи! В наших руках последнее
средство —забастовка. Немедленно выби-
рается стачечный комитет. Телеграммы по
линии. Немедленно устанавливается связь с
рабочими всех предприятий города. Насту-
пление одной сплоченной массой. Наши тре-
бования: немедленное освобождение аресто-
ванных товарищей, независимые больничные
кассы, свободные профсоюзы, восстановле-
