шей личной жизни.
Благодарно жмет руку Веры.
— Милая...
Перед ночью Вера обрезала густую зо-
лотистую косу.
— Товарищи, кто выйдет живым, пере-
дайте матери.
А ночью опять по коридору гулкие ша-
ги. Гремят засовы у двери.
У начальника в списке:
— Соломон Лобовский, Алексей Петру-
хин, Вера Гневенко, Захаров Алексей, Моро-
зов Павел.
— Собирайтесь!
Дрогнула рука Веры в руке Соломона.
Потом к начальнику спокойно:
— Позвольте спеть.
— Без пенья обойдется!
Глаза прячет, не смотрит.
Вера припала к груди Соломона. Тихо
запела. Будто ветер степной по траве по-
бежал.
Начальник поднял руку, хотел сказать что-
то. Не сказал.
Вера пела.
Голос креп, наливался звенящим сере-
бром. Затаили дыхание солдаты, замерли за-
чарованные. Детские годы вспомнили. Ма-
терей старых, жен молодых, в деревне
оставленных. Поля, леса, горы...
Дрожью зазвенела последняя страстная
нота, болью жгучей о жизни. Оборвались,
зарыдали серебряные струны.
— А! а! а!
Кто-то хрипло вздохнул. Кто-то дрог-
нувшей рукой стукнул об пол прикладом.
Начальник очнулся, стал строгим.
— Молчать! Что за церемонии! Живо!
Шепнула Соломону:
— Я спокойна. Прощай!
Оторвалась.
— Идемте!
Взяла Соломона и Петрухина за руки. Сза-
ди, тоже рука с рукой, Захаров и Морозов.
Загремел засов у двери. Смолкли шаги.
— Дяденька, дяденька, что ж это такое?
Андреич нежно гладил голову молодого
монашка Сергея. У самого дергался подбо-
родок, мелко и часто дрожала левая бровь..
--------
Товарищи, какой я сон чудесный
видел!
Сгрудились у нар возле молодого парня
Сергея.
— Будто сидим мы в крепости. Кругом
стены каменные, высокие, толстые. Нас будто
много. За стенами неприятель. Слышны гром-
кие удары. В стене большая железная дверь,
как бывают в церквах. Я стою у самой две-
ри. Удары все громче и громче. Вдруг дверь
с шумом открывается, и в просвете показы-
вается воин, точь в точь в такой одежде, как
рисуют на иконах святых воителей. В одной
руке у воина меч, в другой крест. Я бро-
саюсь на воина, схватываю его поперек тела,
поднимаю над головой и бросаю о стену.
Стены с страшным шумом падают, и я про-
сыпаюсь. Потом опять засыпаю и опять ви-
жу сон. Будто стою я в таком месте, как на
картинках, где Адама и Еву рисуют. Нас опять
много. Дальше, не смейтесь, товарищи, а то
не буду рассказывать.
— Ну, зачем смеяться, рассказывай, Сергей.
— Стоим мы все на коленях. Все будто
знакомые, а в лицо никого не знаю. На всех
на нас одежда, как на святых. Впереди
Никита Иваныч, все вы его знаете. Только
он один стоит, а мы все на коленях. Рядом
с Никитой Иванычем женщина. Лица не видно,
а вокруг головы будто сияние. Все поем Интер-
национал. Не все слова, а только припев. Я
никогда не слыхал такого пения. Ах, товари-
щи, я не могу рассказать, как это было хо-
рошо! Мне сдавило сердце, и я проснулся.
У Сергея бледное восторженное лицо.
Сияют чудесные темно-серые глаза. Андреич
в волнении ходит по камере.
— Ах, малец, малец, какой чудесный сон, не-
лепый, а все-таки чудесный! Ах, малец, малец!
Переполнилась грудь. Подкатил комок
к горлу. Дрогнувшим тихим баском запел:
— Это есть наш последний...
И вдруг мощная захватывающая радость
охватила всех. Победным криком взметну-
лось по камере:
— С Интернационалом...
Тридцать голосов слились в мощном по-
рыве.
Муки, пытки, смерть, все перенесут ради
великой идеи, что лучезарной звездой стоит
перед каждым из них.
— Молчать, сволочи, молчать!
По тюремным коридорам бежали ко-
раульные, на ходу щелкали затворами.
В дверь стучали прикладами.
— Молчать, сволочи, молчать!
Упали каменные стены. Исчезли желез-
ные решотки. По коридору, по тюремному
двору. Дальше, все дальше гремит побед-
ный крик:
— Это есть наш последний...
Гремят засовы у дверей. Тяжелый топот
ног. Стук прикладов.
-— Молчать! Стрелять будем!
— Стреляй, стреляй! Палачи, убийцы!
Андреич на нарах во весь рост. Вдох-
новенный, грозный. Рядом монашек Сергей,
с лучистыми серыми глазами.
— Палачи, душители, стреляйте!
Раздались выстрелы. Бросились с прикла-
дами...
Двое убитых, восемь раненых...
Очнулся Андреич в темном карцере. Не-
стерпимо ныла голова, все тело.
Ощупал голову. Почувствовал на паль-
цах густую липкую жидкость.
— Кровь!
— Дяденька, дяденька! — позвал знакомый
голос.
Чья-то рука сжала руку Андреича
— Дяденька, очнись, Сергей я!
А, Сергей, милый монашек Сергей. Вспо-
мнил, что произошло в камере.
— Мы в карцере, Сергей?
— Не знаю, дяденька, заперли нас.
— Тебя били?
— Меня ничего. Тебя, дяденька, шибко
били.
Андреич попробовал улыбнуться.
— Ничего, до свадьбы заживет...
ГЛАВА III.
НА ЛЕСНОЙ ОПУШКЕ.
Вечером, когда на небе загорались первые
звезды и четкими силуэтами выступали
деревья,— на лесную опушку приходили
люди с лопатами.
Молча, спокойным деловитым шагом
размеряли землю, становились в ряд, пле-
вали в широкие жесткие ладони и начи-
нали рыть.
Три аршина в длину, аршин в ширину,
аршин в глубину.
Яма к яме. Бок о бок.
Вырастали холмики пухлой земли между
ям. Будто ждали врага и рыли окопы.
Когда совсем темнело, бросали рыть,
молча вскидывали лопаты на плечи и тороп-
ливым шагом уходили в город.
Приходили другие. Четким твердым шагом.
Всей ступней по земле. Шли спаянным четыре-
угольником. А в четыреугольнике другой
шаг, — мелкий, неровный, мягче по земле сте-
лется. Останавливались у приготовленных ям.
Стенки четыреугольника раздвигались, и у ям
выростали молчаливые темные фигуры.
Раздавалась негромкая команда.
Упругую тишину рвали залпы. Будто
большие полотнища сверху до низу раз-
рывались.
Чаще всего их было пять.
Иногда от края ям, где стояли молчали-
вые темные фигуры, раздавался клич:
— Да здравствует!..
В коротком залпе и длинной матерной
брани тонул клич...
Когда у края ям не оставалось ни одной
темной молчаливой фигуры, уходили в про-
вал ночи.
Потом приходили опять и опять. И пока
в светлевшем сумраке не начинали обрисо-
вываться стволы деревьев, прыгали по лесу
перекатами, от дерева к дереву, сухие ко-
роткие залпы.
Их было пятеро. Пятеро безусых красно-
армейцев.
Шли мелким частым шагом, ежась босой
ногой по твердым комьям земли. Сняты
сапоги и обмотки. Сняты крепкие штаны и
рубахи. Только шлемы чуть темнеют крас-
ными звездами.
Самый молодой чуть слышным шопотом:
—■ Не дойду, братцы, ослаб я. Всего
избили.
— Держись, Ваня, держись. Дойдем
сейчас.
Двое под руки взяли, поддерживают не-
заметно.
— Держись за нас, легче будет!
— Но, но, торопись!
Плашмя прикладом ударил по заду.
— Торопись!
На лесной опушке остановились. Пятеро
обнялись. Слабому на ухо:
— Держись, Ваня, сейчас все кончится.
У пяти ям пять черных силуэтов выросли.
Взметнулся крик бодро, смело:
— Да здравствует власть советов!
Залп. Все кончено.
Алексей Петрухин, Соломон Лобовский, Ве-
ра Гневенко, Захаров Алексей, Морозов Павел.
Шли будто на прогулку, шагом упругим
и легким. Впереди, под руку, Петрухин, Со-
