телось войти в дом, броситься к Наташе, к

Мишке. Нет, неі, надо подождать. Может

быть, в доме есть посторонние люди. Мишка

маленький, глупый, проболтается, что папа

приехал, — по голосу сразу отца узнает. Нет,

нет, нельзя. Рисковать он не имеет права.

Еще два дня под-ряд Мурыгин приходил к

дому, где жила Наташа, проходил несколько

раз по противоположной стороне. Все ждал,

не выйдет ли на улицу Наташа или Мишка.

Раз даже показалось, что увидел жену. Нет,

походка не та...

Как-то Дмитрий позвал Ивана Алексан-

дровича к себе.

— Видите ли, Иван Александрович, я все

еще не сумел передать денег этой старушке.

Оказывается, она не одна, случайно мне уда-

лось узнать, что у ней живет женщина с

ребенком, муж у которой не то убит, не то в

Советской России. Я бы хотел псмочь им

обеим. Но мне по некоторым соображениям

не хотелось бы передавать деньги самому. Не

можете ли вы помочь мне в этом?

— Вы хотите, чтобы я передал деньги?

— Очень прошу вас об этом. Все равно

кому, старушке или этой женщине. Зовут

ее Наталья Федоровна Киселева.

— Киселева?

— Да. Разве вы ее знаете?

— Нет, не знаю, но я знаю ее мужа.

— Знаете?

Мурыгин слегка изменил голос.

— Да. Я с ним не знаком, но знаю его

по выступлениям на митингах. Он жил в том

самом городе, где и я жил до переворота.

Большевик. Да, действительно, не то погиб,

не то пробрался в Советскую Россию. Так,

значит, его жена. Я с удовольствием пе-

редам.

— Только смотрите, Иван Александрович,

я не настаиваю. Если это действительно жена

Киселева, то, может быть, для вас не без-

опасно входить с ней в сношения.

— Почему?

Ну, может быть, за ней слежка.

Иван Александрович посмотрел на Муры-

гина и серьезно сказал:

— Знаете что, я бы перестал сам себя

уважать, если бы еще этого боялся.

Ломов вернулся расстроенный. Хотелось

броситься к нему с расспросами, но сдержал

себя и почти спокойно спросил:

— Ну, что, передали?

— Передал. Долго не хотела брать, все

допытывалась, от кого. Пришлось сказать,

что от друзей ее мужа.

Мурыгин в волнении подошел к окну и

стал глядеть на улицу. Иван Александро-

вич молча сидел у стола. Резкие морщины

прорезали высокий лоб, углы губ сдвину-

лись в скорбной складке.

— Однако до чего это жестоко! Мстить

беззащитным. Ну, пусть муж большевик,

но при чем тут жена, ребенок? За что

мстить им?

Мурыгин повернулся к нему.

Как при чем? Мальчишка вырастет,

большевиком будет!

— Ну, тогда и борись с ним. когда

вырастет да будет большевиком. Да и бу-

дет ли еще?

— Будет! — твердо сказал Мурыгин.

Да, да, он сумеет воспитать Мишку в

непримиримой злобе к насильникам.

— Сначала все таскали по штабам да

контр-разведкам. Пугали, насмехались. Со

службы уволили. Приходилось голодать.

Боялась за мальчика. Ничего не знала о

муже, жив ли. Бедная женщина!

— Вы разговаривали с ней?

— Да. Сначала отнеслась очень подозри-

тельно. Все допытывалась — как да от кого.

Я сам не знаю, почему мне это в голову

пришло, сказал, что от друзей мужа, что

знают его и помнят. Тут уж не выдержала.

Стала рассказывать.

Мурыгин опять отвернулся к окну, сжал

голову. Долго молчали. Повернулся от окна,

взглянул на Ивана Александровича. Тот

сидел у стола, уронив голову на руки. Ре-

шительно подошел к нему.

— Иван Александрович, послушайте, вы-

то, здешние интеллигенты, кооператоры,

земцы, вы -то как относитесь ко всему

этому?

Ломов поднял голову.

— Вот к атаманщине этой. Порки, рас-

стрелы. Не щадят никого. Вот, смотрите,

мстят женщинам, детям. Поймите, детям!

— Но что же можно сделать?

— Ах, эта интеллигентская беспомощ-

ность! Все можно сделать, все!

В страстном порыве зазвенел сталью го-

лос, в привычном ораторском жесте протя-

нулась рука.

Иван Александрович внимательно и долго

вглядывался в Мурыгина, потом подошел к

нему, положил руку на плечо.

— Послушайте, товарищ!

В голосе зазвучали глубокие, теплые ноты.

Давайте по душам. Я к вам давно

приглядываюсь. Вы меня удивили еще, когда

дали денег семье расстрелянного, затем со-

ветские деньги, газеты. Когда вы дали денег

для жены Киселева, я был убежден, что вы

большевик. Теперь я убежден в еще большем.

— В чем?

— Вот вы сейчас на минуту забылись,

заговорили полным голосом, и мне показа-

лось, что я услыхал знакомый голос и что

голос этот принадлежит не учителю Му-

рыгину, а...

Кому же?

— Киселеву, — тихо произнес Ломов.

Мурыгин посмотрел в открытое лицо

Ивана Александровича и раздельно спросил:

— И если бы это было так?

Ломов молча крепко пожал руку Муры-

гину. Больше они ничего друг другу не

сказали.

Утром Ломов вошел к Мурыгину в

комнату.

— Вот что, товарищ Мурыгин, я бы

думал, что жене Киселева следует расска-

зать про мужа. Жестоко смотреть, как она

страдает, когда знаешь, что так легко можно

ей помочь.

— Я тоже думаю, что это сделать надо,

но как? Итти к ней, конечно, нельзя. Назна-

чить свидание —негде.

— Я приведу ее сюда.

— Но за ней может быть слежка?

— Я предварительно спрошу у ней. Если

есть, так она, конечно, заметила.

Иван Александрович вечером пошел к

Наташе.

— Мне с вами необходимо переговорить.

Наташа побледнела.

— Что такое? Вы что-нибудь узнали?

Ломов молча показал глазами на Мишу.

— Может быть, мы пройдемся немного?

Поняла, что при Мише нельзя говорить.

оделась и вышла. Молча шли рядом. Дро-

жала всем телом, прятала руки в муфту и

никак не могла согреться.

— Я слушаю вас.

— С вами хочет повидаться один чело-

век, он вас знает.

В раздумьи остановилась. Взглянула на

него подозрительно. Лицо у спутника привле-

кательное. Видит она его во второй раз. Даже

не знает, как его звать. В первый раз он принес

ей деньги. Куда ведет? Не ловушка ли?

— Хорошо, я вам верю. Пойдемте.

Дома Иван Александрович открыл дверь

в комнату Мурыгина.

— Вот здесь, входите.

Переступила порог. Навстречу поднялся

гладко бритый мужчина, протянул руки.

— Наташа!

— Митя! Митя!

Крепко обвила его шею руками, при-

льнула всем телом. Плачет, смеется.

— Митя, Митя, желанный мой!

Усадил жену на диван. Нежно гладил ее

волосы, с любовью заглядывал в побледнев-

шее лицо. Какая худая! Большие ввалив-

шиеся глаза кажутся еще больше. Под гла-

зами большая черная кайма.

— Наташа, бедная моя, исстрадалась ты.

— Я ничего, ничего... Ты жив, жив...

Митя, Митя!..

Уговорились встречаться в кино. Дожи-

дал, когда Наташа подходила к кассе поку-

пать билеты, подходил вслед за ней и ста-

рался сесть недалеко от жены и сына.

Мишка громко разговаривал, вслух по

складам читал надписи на экране и не подо-

зревал, что в трех шагах от него сидел отец.

Несколько раз у Мурыгина являлось неудер-

жимое желание подойти к Мише, при-

ласкать ею.

С трудом удерживался, чтобы не сделать

этого.

Иногда Наташа одевала сына и шли гу-

лять. В конце прогулки неизменно попадали

в ту улицу, где жил Мурыгин.

Миша протестовал. Он любил ходить

по главной улице и смотреть картинки в

окнах магазинов.

— Мама, зачем мы здесь идем? Нам

совсем не надо сюда!

— Не все ли равно, Миша, надо же