Антон выпил бокал залпом.
– Милый, надо об этом поговорить, увольнение это серьезный шаг. Я желаю тебе добра, но от тебя многое зависит в нашей семье. Леночке надо в садик, и моей зарплаты на все не хватит.
– Слушай, ты можешь хоть два часа спокойно отдохнуть? Потом обсудим все проблемы. Так хорошо сидим, я старался и действительно рад, что уволился.
– Милый, я с тобой. Просто мне хочется понимать, что происходит.
Антон оставил устрицу в покое. Может, и впрямь, если все рассказать, станет проще? Вдруг поймет? Сегодня же его день.
– Милая, меня достало.
Он начал, но заглох. Думал, самое трудное начать, а потом язык сам понесет. Но нет.
Все слова попрятались по углам.
– Что достало?
– Ну, не знаю, все. Жизнь такая.
Анюта замолчала. Теперь молчали оба. Хуже не придумаешь.
– Мы с Леной тебя достали.
Это – не вопрос, не претензия, не начало истерики. Аня ответила сама себе. Призналась за мужа. Антон так боялся ошибиться, выбирая слова, что совсем забыл, как губительно молчание. Женские страхи столпились за столом.
– Ну, что ты, в самом деле? Не надо все в кучу. Речь не о тебе и, тем более, не о Леночке. Обо мне. Со мной что-то не то.
– А что не то?
– Если б знал.
– Будешь работу искать теперь?
– При чем тут работа.
Анюта вцепилась ногтями себе в руку, чтобы не заплакать. Руки под столом, незаметно, можно царапать, сколько влезет. Лишь бы не плакала. Антон не любит, когда она плачет.
Всю жизнь Анюта думала только о нем. Сначала грезила им как мужчиной, потом родилась Леночка, и она любила семью и отца своей дочери. Она всегда жила чем-то большим, чем являлась сама. Чувствовала себя частью большей жизни. Потом у Антона начались тяжелые времена. Анюта не понимала их причину, не знала, что кроется за вечно плохим настроением. Не хотела понимать, боялась, если пытаться разбираться, вскроется страшная правда. Например, что Антон просто разлюбил ее.
Анюта старалась, как могла. Дом был в чистоте, Леночка здорова, обед и ужин по расписанию. Она все успевала, следила и за собой, и за домом. Умудрялась даже строить карьеру в фармхолдинге.
Привыкла думать о других. Это делало ее жизнь больше и ей самой придавало сил.
Теперь же, после этого замечательного ужина, Аня почувствовала, что ничего, кроме нее, не существует. Ни семьи, ни мужа. Кажется, даже будущее исчезло. И осталась она тет-а-тет с собой. А это так мало. И чертовски обидно.
– Скажи, Антон, ты вообще о ком-нибудь думаешь, кроме себя?
– Только не начинай.
– Почему же? По-моему, самое время. Я очень переживаю, что с тобой творится, но ты слишком зациклен на себе. Отпусти ситуацию. Ничего плохого не происходит. Пока еще. Все хорошо. Твоя жизнь практически идеальна. Я люблю тебя, мы в достатке, у нас есть дочка. Давай родим ей братика.
– Зачем вообще должен плодиться человек, который ни о чем, кроме себя не думает. – Антон язвил, чтобы Аня не перешла на жалостливый тон. Не начала смотреть на него, как на больного раком. Он этого не выносил.
«Она меня не понимает, это факт. Никогда не понимала, судя по всему. Ей просто надо любить. Даже, если это насилие. О да, женщины умеют насиловать, оставаясь жертвой».
Антон, встал. Ужин закончился с полными тарелками.
– Как мы будем жить, Антон? Ты думал об этом? Может, ты сможешь восстановиться? Пойди, скажи, что психанул. Они просто порвут твое заявление, и все. Не делай резких движений. Ты знаешь, я поддержу тебя во всем, но только, если ты сам знаешь, чего хочешь. Но ты ведь не знаешь, – Аня торопилась все сказать, от чего повышала тон.
Голова раскалывалась. Желудок пытался избавиться от устриц и заодно от вечера. Плохая была идея. Захотел романтический ужин, но забыл, что живешь в пародийном шоу. Тут все превращается в злой балаган.
– Если бы я знал, уже делал. Милая, во всяком случае, я перестал делать то, чего не хочу. Это – уже прогресс, хотя ты и не понимаешь. Вместо этого пытаешься вернуть меня в русло, от которого тошнит. Все. Разговор окончен, больше ни слова о моей работе.
Антон забрал бутылку со стола и ушел в комнату.
Через минуту Аня появилась в дверях. В комнату не зашла. Стояла в проходе. Говорила и говорила. Все громче и громче.
Антон старался переключиться, но это непросто, когда на тебя почти орет любимая. И все почему? Потому, что ты решил, что имеешь право на романтический ужин со свечами. Казалось, она никогда не остановится, наоборот говорила все громче и быстрее.
– Я тебя совсем не понимаю, ну что тебе не живется? Зачем ты все портишь? Не можешь без проблем? Ты уволился, хорошо. Не хочешь устраиваться на другую работу, пусть так. Но почему ты не можешь спокойно со мной обо всем поговорить? Когда мы с тобой вот так сидели и общались? Кажется, я знаю, что происходит. Ты просто хочешь снова быть свободным. Тебе в принципе семья не нужна. Ты хочешь любовных переживаний, приключений, интриг. Зачем ты вообще на мне женился? Чтобы мучить?
Антон не выдержал, хотелось как-то остановить водопад упреков. В порыве отчаяния он отшвырнул шампанское и закрыл уши руками. Бутылка пролетела пару метров, упала прямо у ног жены. Пена ущипнула ноги. Жена взвизгнула и, наконец, умолкла. Антон вскочил с кровати. Неужели попал в Анюту?
– Родная, давай успокоимся. Сегодня на самом деле сложный день. Давай завтра поговорим. Сейчас просто ложись спать. – Он подошел к жене и нежно обнял за плечи.
Простых объятий хватило, чтобы она вмиг успокоилась, выдохнула и обняла его в ответ.
– Прости, родной, я просто испугалась.
– Не бойся, милая, я с тобой, все будет хорошо.
Так же незаметно, как ужин превратился в ссору, ссора перетекла в тихий семейный вечер.
Они легли на кровать, включили комедию с Адамом Сендлером. Конечно же, бросили ее и предались ласкам. Пусть сейчас уже не так кружит голову поцелуй, и запах не сводит с ума, но, черт подери, объятия – все еще признание. Вот, если бы можно было заниматься любовью всегда, не развивать отношения дальше этого. Если бы этого хватало. Вот оно, счастье, вот он рай. Ах, Ева, зачем ты стянула то чертово яблоко?
Антон лежал на спине с открытыми глазами, Анюта спала на его плече. Давно такого не было. Он чувствовал ее дыхание и свое предательство. Казалось, мысли пачкают кожу красавицы.
Оставалось самое трудное, порвать с человеком, которого считаю второй половиной..
Спросите, для чего тебе, сумасброду, от любви отказываться? Ведь в ней наше спасение, не так ли?
Потому и отказываюсь, что люблю ее сильно, и отказ – это проявление сострадания, уважения к существу ее. Потому и вырываю свое сердце, не хочу ее мучить. Это мой путь. Если сейчас останется со мной, то потом сама уйдет, но прежде себя замучает, Леночку замучает, да и меня, пожалуй, в могилу сведет. Не смогу я жить с такой тяжестью. Каждый день себя винить буду за то, что, создав себе завтра, отнял это самое завтра у любимой, убил ее будущее, поставил ее жизнь на круговерть адову. Новый день ей, как тиски, будет впиваться и до крови натирать. Легче себе руки оторвать, чем боль эту терпеть.
Нет, не хочу я такого зла совершать, не для того на свет пришел, чтобы людей заживо мучить, не мой это путь.
Да-да, свобода каждому дана и в равной степени поделена между мужем и женой, между каждым в нашем мире. Слышу ропот ваш, дескать, не мне решать, как человек жить захочет. Может быть, страдание со мной ей дороже счастливой жизни. Или считаете, не думал я об этом, не хотелось мне все на ее волю перекинуть. Мол, выбирай, готова жить со мной новым, какого ты ранее не знала или нет?
Только не честно это, потому что голову я ей морочил, говорил о ветрах будто в море ходил и только на берег сошел после плавания великого. А на самом деле ничего кроме лужи грязной я в улыбке своей не прятал.
Так посудите сами, если она полюбила меня другого и совсем не знает, что во мне скрывается, разве справедливо давать человеку право выбора, когда он еще ослеплен чувствами и обманут кривыми зеркалами? Разве могла она подумать, когда повстречала молодого паренька, что ложь все это, не тот он, за кого себя выдать пытается? Не готова, точно говорю, не готова она со мной путь пройти. Это равносильно каторге, на которую, может, и отважится по любви добровольно. Но скажите, заслужила ли она, невинное создание, каторгу? За какие грехи ей идти не своей дорогой, ведь человек она не меньший, не придаток моей потерянной душе.
Нет, не уговаривайте, не смогу я так поступить. Не смогу дать выбор самостоятельно сделать. Ибо сделает она его неправильно и страдать будет. Невинно, не за свою слабость. Не она же притворялась, что по морям ходит. Мир-то ее красивый, не лужа, целый, не разбитый, душа-то ее настоящая, не трепещущая свеча. Нет в ней боли ненавистной. Зачем ей на холм взбираться, пусть уж спокойно продолжает путь.
А любовь? Может, преувеличили ее поэты, может, справится со временем. Точно справится. Вернее справится, чем с муками такими. И мне легче будет.
Может, зря я все усложняю. Может, не навсегда с Анютой прощаться будем. Быть может, года хватит. На ноги встану, найду себя, займусь любимым делом. Только бы понять, чему себя посвятить, и мир преобразится, и к Анюте вернусь, если примет. Ведь нет для меня жены другой, кроме той, что сам Бог послал.
Вот бы только боль эта прошла, и все будет снова хорошо.
Чувствую, все наладится, в душе у меня ожидание чего-то большого. Новая жизнь, с ветрами и штормами. Как же хочется окунуться в нее с головой, скорее вылезти из куколки и расправить крылья.
