Она показалась на этот раз не столь уж полной. Знакомый лаковый пояс туго-натуго схватывал мягкую фигурку в новом комбинезоне. Густые волосы аккуратно прибраны под цветастую косынку.

Павел отметил, что Лена в последние дни вообще стала какой-то подтянутой, она будто повзрослела и похорошела. И ей приятно было стоять вот так перед ним, заведя руки назад, выпятив грудь, и молча и пристально смотреть прямо в глаза. Жаль, не находилось подходящих слов, чтобы высказать все то, что творилось с нею.

Станок яростно ревел за спиной Лены, пронзительно пел резец, и, наверное, от этого у нее дрожали ресницы.

Она так ничего и не успела сказать. Звон и гудение разом прекратились. Меченый протянул ей заправленные резцы. Лена, не глядя, отрешенно приняла их и постояла еще минуту, как бы соображая, что ей дальше делать.

— Задачки по алгебре решила? — выручил ее Костя.

— Ой, правда! — радостно вскрикнула Лена. — Мучилась вчера целый вечер, ничего не вышло с этими преобразованиями! А ты сделал, Костя? Может, покажешь?

— Да я их и делать еще не собирался, башка пухнет, — мотнул головой Костя. — Я к тому, может, Терновой бы помог? Задачник-то вон, в шкафчике.

Резцы со звяком легли на верстак. Лена схватила задачник.

Все трое сгрудились у столика, Костя шутливо прижал девушку к Павлу, она огрела его по спине, но на этом все и кончилось. Примеры на логарифмирование были на редкость простые, Павел расправился с ними очень быстро. И подозрительно посмотрел на Костю и Лену.

Она засмеялась, схватила резцы и выбежала из инструменталки.

— Заметил чего-нибудь? — с ядовитой усмешкой спросил Костя, заново принимаясь за валик.

Костя работал напильником сноровисто, красиво и точно, как истый слесарь. Павел смотрел на его руки, на сильные, чуть заостренные в работе плечи и не мог понять, каким образом в этом человеке уживались вместе столь завидная рабочая хватка и постоянное стремление язвить, насмешничать, издеваться над окружающими.

— Чего замечать-то? — угрюмо спросил он.

— Да так… — не бросая работы, сказал Костя. — Резцы-то у нее… Резцы у нее, в общем, нормальные были, в заправке не нуждались, понял? Из-за тебя пришла!

— Что-о?

— Вот так, значит. А ты и не заметил.

Костя быстро повернул на себя рукоятку тисков, со всех сторон оглядел блестящий валик и отложил на полку.

— Не заметил ты ничего, дубина! А отчего? Оттого что тебе вовсе неинтересно это замечать, раз у тебя другая на уме.

— Ты брось. Не лезь в это! — рассердился Павел.

— А я ничего, — снова покривился в усмешке Меченый. — Я к тому, что ты давеча о Стокопытове распространялся. Дескать, как же он не замечает того, что каждому без очков видно. И получается, что слепота эта у каждого человека бывает, ежели ему неинтересно в какую-нибудь точку глядеть. Разобрался в неясностях?

— Почти, — вздохнул Павел и пошел к двери.

15

На дворе лил дождь.

Павел втянул голову, запрыгал по деревянным трапам. И вдруг пораженно остановился перед доской показателей, будто увидел ее с какой-то другой стороны. "

Что это была за доска!

Две полые коринфские колонны с резным пьедесталом, в избытке облепленные нашивными планками и ромбами, лаково блестели наперекор непогоде. Дожди смыли с них пыль, обнажив первородный кумач.

Это был новейший деревянный ампир — смесь античных ордеров, живописных деталей храма Василия Блаженного и современной символики, давно освоенной местными плотниками-умельцами. Парадно сверкавшая доска поразила Павла непостижимой обособленностью от всего видимого и невидимого мира, с его мутным небом, слякотью, таежными буреломами, мазутными тракторами, тысячами трудных, еще не решенных дел.

— Наперекор стихиям! — подивился Павел и настороженно оглянулся.

Из сизой дождевой мглы на него угрожающе надвигалась дымная, грохочущая масса. Лязгающие гусеницы гнали во всю ширь дворовой лужи черную волну. Павел отступил к гаражу, а трактор, сотрясаемый бешеной работой плохо отцентрованного мотора, промчался мимо. И, не сбавляя хода, понесся на утлый домишко проходной.

— Полегче, полегче ты! — с тревогой закричал Павел водителю, обкатывающему трактор.

Потерявшая управление машина неотвратимо неслась к проходной — оставалось десять, восемь, пять метров до стены… Сейчас своротит домишко!

— Что же это такое?!

Деваться уж было некуда. И тогда гусеницы вдруг круто развернулись, выпахали на обочину вал грязи, и… Глухой удар, треск, скрип досок… Левая колонна доски показателей косо вознеслась над радиатором, сминая четкую квадратуру. Дугообразная арка с пучком деревянных стрел на вершине какое-то мгновение пружинила, как лук без тетивы, потом сухо хрястнула, рассыпалась под гусеницами. Трактор размесил ее в грязи и запоздало сдал в сторону.

— Газ! Мотор глуши, раз-зя-ва! — заорал Павел.

К проходной со всех сторон спешили люди.

Мотор наконец-то заглох, и сразу стало слышно, как хлещет по кабине, по луже дождь, чавкают по грязи сапоги, ухает в кузнице механический пресс.

— Кавалеристы! Пож-жар-ная команда!

Втягивая голову в воротник кожаного пальто, Стокопытов заходил к трактору так, чтобы дождь бил сзади.

— Кто обкатывал трактор? — устало, с надрывом спросил он.

Дверца кабины распахнулась, и на полотно гусеницы вылез, горбясь, вытирая мазутную полосу со щеки, Эрзя Ворожейкин.

Комбинезон на нем был, как всегда, ладно подогнан, форменная мичманка с крабом сидела на кучерявой голове точно по уставу, а на груди пестрела удалая рябь тельняшки.

— Эрзя, ты?! — в изумлении ахнул Павел.

Ворожейкин с загадочной усмешкой глянул на кучу исковерканных мокрых досок и, махнув рукой, соскочил с ребристой гусеницы. Свесив голову, побрел к гаражу.

— Что случилось, Ворожейкин? — закричал Стокопытов, не замечая, что дождь лепит прямо в лицо.

В воротах Эрзя остановился. Снял с лохматой головы мичманку, стряхнул с нее влагу и с вызовом ощупал глазами окружающих.

— Что с трактором, Ворожейкин?

— Муфта. Заело, — сказал Эрзя, не разжимая зубов.

— Почему не заглушил мотор?

Эрзя сплюнул.

— Не успел. А может, и растерялся, не знаю. — И добавил, дерзко щурясь на Кузьму Кузьмича: — А центровку кто делал? Убить мало!

Молчавший до этой минуты мастер взорвался:

— Рыба и птица хвостом правят, а ты человек! Головой надо было думать! Вдрызг разнес наглядную агитацию, лихач паршивый! Этакую красотищу сничтожил!

Эрзя улыбнулся, стараясь сохранить мирный тон.

— Не я на доску наехал, системка твоя наскочила, Кузьмич. Уж не ругался бы!

— Чего-о-о? А ну, повтори! — закричал мастер.

Но тут из толпы протянулась длинная рука в синей спецовке, похлопала мастера по плечу.

— Он правильно говорит, Кузьмич. Неисправного ружья и хозяин боится.

Павел оглянулся и увидел насмешливые, спокойные глаза Меченого.

Стокопытов с мрачным ворчанием потеснил слесарей, шагнул к дверям кабинета. Не оборачиваясь, окликнул мастера и Павла. В кабинете плюхнулся в свое железное кресло, потянул на себя стол, упираясь глазами в Кузьму Кузьмича.

— Почему не работает муфта?

— Муфту еще проверить надо, — проскрипел Кузьмич.

— Так иди, проверь! А ты, Терновой, гони мне наряды по этому трактору! Ж-живо! Номер машины помнишь?

— Сто пятьдесят второй, — выразительно сказал Павел. — Мы еще хватим с ним горюшка!

— Иди, не философствуй! Наряды мне!

В кабинет Павел возвратился вместе с мастером. Кузьма Кузьмич с поскучневшим лицом сообщил, что Ворожейкин прав: муфта не выключается.

— Кто ремонтировал? — грозно привстал Стокопытов.

Павел отыскал нужный наряд; муфту ремонтировал Тараник.

Едва он произнес фамилию, Кузьма Кузьмич ринулся из кабинета. Но Павел не мог позволить ему вывернуться и на этот раз, упредить Тараника. Он в два прыжка опередил мастера.

Как и следовало ожидать, Тараника страшно удивила претензия Стокопытова.