— Ага, испугался! — весело говорила Надя, сияя глазами и улыбкой. — Испугался?

Да нет же, не испугался он, но зачем здесь она? Где самое настоящее начальство?

— Начальство — это я! — весело ответила Надя и, потянувшись на носках, вдруг обхватила его за шею тонкой рукой, прильнула в долгом бесстрашном поцелуе.

Вот что случается иной раз в отделах кадров!

Павел безвольно повел растерянными глазами на дверь. Надя воркующе засмеялась: «Без стука не входить!» Такой бумажки с той стороны, правда, не было — ее сняли лет пять назад, но без стука сюда и в самом деле никто не входил.

— Теперь здешнее начальство — я, — пригасив улыбку, властным тоном сказала Надя и зашла по другую сторону стола. — Садитесь, товарищ старший нормировщик, поближе, я вас буду отчитывать!

Надя вся была в этом двойственном тоне, все время сохраняла за собой непонятное преимущество, право не только обнять, но и повелевать.

— Не удивляйся, — сказала Надя. — Просто у нас сократили должность начальника, а взамен учредили ранг старшего инспектора. Корольков не согласился, перевелся в трест, а я у начальства на виду. Смотрят: энергичный человек киснет в диспетчерской, решили выдвинуть. Только-то!

«Ага, так вот что у нее изменилось!» — наконец сообразил Павел. Прическу она переменила! Конечно, прежняя стрижка под мальчика теперь не годилась, Надя завила «венчик мира» — золотистый, вполне серьезный нимб, способный украсить чело старшего инспектора.

Нет, руководство не ошиблось, переместив Надю в отдел кадров! Никакого такого легкомыслия, даже несмотря на недавний поцелуй. Надя возвышалась за столом, полная внутреннего достоинства.

— Теперь у нас здесь удобное место. — Надя шутливо перехватила его взгляд и как бы обвела за собой по кабинету. Потянулась через стол и накрыла мягкими пальцами его руку:

— Знаешь, Павлушка, назревает серьезный момент в нашей жизни. Только-только удалось устроить тебя, выбраться самой — сейчас же на горизонте явилась туча.

У Павла от удивления начала отвисать челюсть:

— Кто кого и куда  у с т р а и в а л? Что ты говоришь?

— Ну, ты просто чудак! — воскликнула Надя и убрала свою руку. — Тебе все представляется ужасно целесообразным, даже милым! Как в детском саду: захотел конфетку — проси. Ладно, потом поймешь. Но сейчас покуда нужно держать ушки на макушке: будет сокращение штатов. С отдела кадров начали, это политика своего рода.

— Не бойся, никто не обидит, — усмешливо сказал Павел. — Тем более что по отделу кадров уже прошлись.

— Я больше о тебе, — очень серьезно возразила Надя.

— Я мазутной робы не боюсь: привычка.

— Но все-таки лучше сидеть в конторе, учиться заочно в институте, согласись?

— Вообще-то удобнее. Но при чем здесь мои желания? Что мне прикажешь делать, учитывая возможность сокращения?

Надя снова завладела его пальцами.

— Хотя бы не лезть на рожон. Ты смертельно надоел Пыжову, уж не знаю чем. Был вчера вечером разговор. А у тебя, между прочим, еще и не кончился испытательный срок.

Павел отнял у нее руку, хотя уходить ему не хотелось.

— Знаешь что, Надюшка… не лезь в эти дела, слышишь? Тут надо разбираться по существу, в мелочи вникать. А тебе это неинтересно.

Надя с укором вздохнула.

— Все, что касается тебя, мне интересно, и даже очень. Учти. И мне не нравится, что ты как-то… ну, умнее других, что ли, захотел быть.

Надя все-таки неплохо осведомлена о всех частностях его работы. А он, дубовый человек, только сейчас узнал, что она переменила должность. Нехорошо.

Молча склонил голову. Густой белесый чуб медленно, будто нехотя, развевался, повисал над бугорками бровей, над молодыми морщинками лба.

— А я думал, что меня вызывают объявить уж какой-нибудь выговор, — признался он виновато.

— Неудивительно! Ты же просто не умеешь себя вести, Павлушка. Не понимаешь, что нынче мало уметь работать, надо еще и уметь жить.

Да, Надя знала, чего хотела. А знал ли он, чего ему не хватает?

— Ладно, не уговаривай. — Он вывел Надю из-за стола. — У тебя это не очень красиво получается, трусиха! А с Пыжовым больше не буду ссориться, ну?

Она хотела еще что-то возразить, но Павел очень ловко прихватил ее тонкую талию, а другой рукой притянул за плечи. «Мир?» — спросили его доверчивые глаза.

— Нет, нет! Вот когда поумнеешь! — засмеялась Надя, прижав пальчиком губы Павла. — Когда научишься быть человеком!

Павел вздохнул.

— Что же потом-то будет? Когда мы…

— Ничего страшного. Иди! И помни, что я говорила. Это ведь нетрудно, Павлушка, быть  к а к  в с е. Ладно? Ну, обещай мне!

— Как кто?

— Ну, что ты за чудак такой!

— Ну да! Есть Прокофьев, Ворожейкин, твой отец, Селезнев и Домотканов, который отвозил меня мальчишкой на трассу. Есть Кузьма Кузьмич и Васюков — этот любит поговорочку: «Сугубо ориентировочно…» А есть еще Ткач-активист, Тараник-рекордист, ну и мой начальник Пыжов. Люди-то разные. Как же мне быть?

Надя обняла его:

— Быть тебе хорошим работником, выучиться, стать инженером. Вот и смотри! Сам смотри! Не разбрасывайся по пустякам. Я хочу, чтобы ты был сильным и красивым, Павлушка. А теперь иди, а то сюда могут зайти.

В контору возвращаться не хотелось. Павел обошел гаражи, постоял около «своего» бульдозера — там копались Мурашко с Муравейко — и почему-то направился к Меченому.

Инструменталка помещалась в низкой пристройке склада. Зимой в ней было холодно, постоянно топилась печь-«буржуйка».

На этот раз курильщиков у «буржуйки» не было, а Костя в своей потрепанной спецовке с голубыми карманами стоял у тисков. Чуть склонив плечи, размеренными точными движениями опиливал какой-то валик.

— Какими судьбами? — насмешливо спросил он, не выпуская напильника. — Между прочим, задачи по алгебре решил ай нет?

— Не смотрел еще, — вяло сказал Павел и, присев к печке, достал корчиком уголек на прикур.

— У тебя «Беломор»? — Костя освободил валик, швырнул в ящик.

— Чего пилишь?

— Так… Карбюраторщику помогаю, семья у него. Взялся топливный насос перебрать, пока ключи на заправке. На казенном языке — уплотняю рабочее время… Да! — спохватился Костя. — Не слыхал? Наш начальник-то бросил школу! Вроде как гипертония обострилась от умственной деятельности! И я тоже побаиваюсь, как бы не последовать его примеру. Иной раз придешь домой — как черти тебя изломали!

— Не выдержал, значит, Спотыкалыч, — посочувствовал Павел. — Нелегко, конечно, после двадцати лет руководящей деятельности ходить в восьмой класс, ясное дело. Но голову оторвать такому деятелю не мешало бы!

— Допекает?

— Разве в том дело? Под его же руководством столько лет… путали? Теперь ни черта концов не найдешь.

— А ты думаешь, ему-то легко?

— Во всяком случае, мог бы…

Ни Павел, ни Костя не заметили, когда в инструменталку вошла Лена. Двери тут, правда, не скрипели, как в конторе, — Костя смазывал их тавотом. Да и темновато было. Девушка, наверное, долго стояла у порога, слышала всю их болтовню.

— Критикуете? Анекдоты рассказываете? — с вызовом сказала она и шагнула ближе. В руках звякнули тяжелые резцы. — Анекдоты рассказывать и дурак умеет, а работу свою по-человечески сделать не каждый. Прямо беда: ведь сами портачим и сами анекдоты сочиняем.

Сунула под нос инструментальщику большой самокальный резец.

— Ты как его заправлял? Под каким градусом прикажешь ставить?

Говорила строго, а глаза смеялись и о чем-то просили Костю.

Меченый повертел резец у настольной лампы, проверил на ощупь режущие грани и, обернувшись, ошалело глянул на Лену, потом на Павла.

Девушка смотрела на него заговорщицки.

— Фу-ты! — сказал Меченый. — Я думал, что ты подрезной принесла, а он же у тебя  п р о х о д н о й! Вот черт, никогда бы не подумал! Ну, поболтайте, я сейчас…

За спиной Лены взревел точильный станок. Пронзительно запела сталь, сбрасывая в железный кожух летучие снопы огня. А девушка стояла перед Павлом, спрятав руки за спину, неотрывно смотрела на него.