— А ты защитник у них? Адвокат! — воскликнул

старший мастер вскакивая. — Ты гляди, старик, я не по¬

смотрю, что ты депутат и все такое. Я и тебе могу при¬

казать: не вмешивайся.

За двадцать с лишним лет совместной работы Фома

Прохорович хорошо изучил Самылкина, не обижался на

его слова, на горячность и сейчас только рассмеялся и

сплюнул:

— Тьфу, старый дурачина! Они же для пользы дела

стараются. А ты им крылья подрезаешь...

— Сам знаю, что для пользы. Я их, подлецов, не

меньше твоего люблю. Но что это такое? Чего бы они

ни захотели, комсомольцы, — то вынь да положь им!

Инженеров к гшм приставляют, школы им подчинили.

Захотели свою бригаду сколотить — пожалуйста. Не про¬

сят, а требуют! Слишком большую волю дали им.

Фома Прохорович рассмеялся:

— Завидуешь ты им, что ли?

— Может, и завидую. Мы с тобой пришли в этот

цех —здесь два-три молота стояло, да и то никудышные.

Все ворочали своим горбом. Много к нам инженеров при¬

крепляли? А им сейчас все, вся техника — ставь рекор¬

ды!— Грозно взмахнул рукой и воскликнул:—Нет, Фо¬

ма, им,' молодцам, легко живется, надо рогатки ставить,

барьеры, — пусть преодолевают характер закаляют.

— Глупости городишь, — ухмыльнулся Полутенин, а

Гришоня удивленно проговорил, приоткрыв рот и часто

мигая:

— Это же реакционные идеи!..

Мягкое лицо мастера расплылось, подобрело, он рас¬

смеялся и пригрозил Гришоне:

— Ишь ты, выучился разным словам, да и соришь

ими где попадя. Я вот тебе всыплю за такие слова!..—

Сел, отдышался и сказал: — Идите к Костромину, скажи¬

те, что я согласен. Но, гляди, ребята: взялся за гуж, не

говори, что не дюж; буду требовать с вас — не плачьте.

Когда ребята вошли в кабинет начальника цеха,

Костромин с кем-то резко разговаривал по телефону: ле¬

вая бровь его взлетела к виску, борода сдвинулась впра¬

во, и от этого лицо его казалось сердито перекошенным;

нетерпеливо слушая собеседника, он взглядом приказал

ребятам сесть. Вид начальника не предвещал ничего

доброго. На длинном столе и на подоконниках были раз¬

ложены разнообразные детали. Окончив разговор, Кост¬

ромин швырнул трубку на рычажок, не садясь, быстро

записал что-то в блокнот, затем стремительно приблизил¬

ся к ребятам. Те почтительно встали.

— По делу, Володя? Я слушаю, — все еще резковато,

но уже миролюбиво проговорил он.

— Леонид Гордеевич, мы хотим организовать комсо¬

мольско-молодежную бригаду. Разрешите?

Костромин отвернулся, тихо, как-то обиженно пошел

к столу, задумчиво теребя бороду.

— У нас двенадцать молодежных бригад, но не все¬

ми ты можешь похвалиться, — сказал он. — Так не луч¬

ше ли укрепить, подтянуть старые, чем создавать новые?

Кроме того, придется ломать другие бригады — вы ведь

кого-нибудь не возьмете?..

— Нам нужен Сарафанов, нагревальщик из бригады

Саляхитдинова — они все равно ссорятся — и прессовщи¬

ца Дарьина, — объяснил Володя.

— Старший мастер Самылкин не возражает, — осто¬

рожно вставил Гришоня.

Дойдя до стола, Костромин круто повернулся:

— Вы знаете, как необходимы нам деятельные кузне¬

цы и бригады. Мы задыхаемся без них. Как мы ни бьем¬

ся, а кузница до сих пор идет позади других цехов. А

она обязана во что бы то ни стало стать первой. — По¬

молчав, он спросил:— Кто бригадир?

— Карнилин, — сказал Безводов,. — Вот он.

Леонид Гордеевич, изломив бровь, взглянул на Анто¬

на, наткнулся на его прямой и смелый взгляд, мгновен¬

но принял решение и, подойдя к кузнецу, тронул за

плечи:

— Будете работать хорошо — окажу полную поддерж¬

ку. Не справитесь — пеняйте на себя:      расформирую,      а

вас переведу в нагревальщики. До свидания.

Глава третья

1

Антон старался не думать о Люсе. Чувства к ней бы¬

ли как бы приглушены грохотом кузницы, вытеснены

учебой в школе. Ему не хватало суток — спал не больше

пяти часов, из цеха, наскоро искупавшись, бежал в шко¬

лу, и там проходили часы в напряженнейшем внимании,

в усилии памяти, воли и духа. В свободное от учебы и

работы время он выполнял комсомольские поручения,

размышлял о своей бригаде, готовил уроки, а во сне ему

виделись английские слова и фразы в виде оживших за-

гадочных узоров, которые он не мог уловить, расшифро¬

вать и произнести.

Попадая с Володей Безводовым в другие, не завод¬

ские компании, Антон видел, что сведенные в один круг

люди разных профессий и положений мало говорили о

паровых молотах, болванках и термической обработке

деталей, а спорили о новых романах и спектаклях, о фут¬

боле и музыке, обсуждали вопросы международной жиз¬

ни. Многое из этих разговоров он не понимал, имена лю¬

дей, которые тут произносились, ему даже не были зна¬

комы. На таких вечеринках Антон старался быть неза¬

метным, скромно сидел, спрятав руки под стол, чутко

прислушивался к беседе, запоминал! Многих из этих лю¬

дей он уважал, завидовал им, сердцем чувствуя, что они

такие же простые и бесхитростные, как и он сам, и к

знаниям шли таким же трудным путем, каким идет он.

Антон читал книги, читал с жадностью — в постели

перед сном, в трамвае, в красном уголке цеха во время

обеденного перерыва и даже на улице, на ходу. И чем

больше он читал, тем отчетливее понимал, что все это

незримо влияет на его труд, а труд — это он теперь твер¬

до знал — незыблемая основа жизни, в нем все его успе¬

хи и йеудачи, невзгоды и радости, муки и наслаждения,

в нем его мужество и слава. Рабочий человек обязатель¬

но должен иметь среднее, а то и высшее образование,

чтобы изо дня в день возвышаться в своем труде

Антону было труднее учиться потому, что профессия

его была несравненно тяжелее многих других. И порой

его клонила неодолимая свинцовая усталость, руки без¬

вольно опускались, и он с отчаянием малодушного думал,

что не выдержит такого напряжения, бросит школу.

В такие моменты, страшась принятия окончательных

решений, Антон шел за поддержкой к своему другу Без-

водову или Фирсонову, а чаще — к Фоме Прохоровичу

Полутенину.

Антону нравилось бывать в этой тихой и приветливой

семье. Здесь было уютно и просто, как дома.

Когда-то Фома Прохорович был суровым, иногда да¬

же жестоким человеком, и Марии Филипповне, женщине

кроткой, мягкосердечной, не раз приходилось плакать от

него втихомолку. А молодая невестка Нюша трепетала от

одного его взгляда из-под хмурых бровей. Не боялись

его только внуки, лезли к нему во всякое время, — он

для них был добрым дедушкой.

Но после гибели сыновей на войне он круто переме¬

нился. Горе смягчило его, укротило нрав, сблизило с же¬

ной, — он понял, что на свете, кроме нее, нет ближе че¬

ловека.

От старшего сына, жившего отдельно от них; остались

двое детей; от младшего — одна девочка, Оля. Фома

Прохорович все чаще стал замечать, как невестка Нюша,

посадив на колени Оленьку, подолгу сидела в глубокой

задумчивости и печали, шептала, глотая слезы:

— Как будем жить без папы-то?

— С дедом, — отвечала девочка: она не помнила

отца.

Нюша замкнулась, никуда не ходила, после работы,

поужинав, сразу ложилась в постель.

Фома Прохорович долго ходил молчаливый, углуб¬

ленно думая о чем-то, решая какую-то сложную задачу,

и, решив ее, позвал однажды к себе невестку, посадил

возле себя и сказал:

— Вот что, Анна... Хватит тебе слезы лить. Слезами

мужа не вернешь. Ты женщина молодая, из себя видная,