У борта приплясывал в волнах маленький рыболовецкий сейнерок, на его носу мокрый с головы до ног Васька почёсывал ушибленные места рукой, на которой было написано: «Дружба — закон моря ». На трюме жмурился от света Барьерчик, а из рубки, выставив щетинистый подбородок, выглядывал Пла вали-Знаем.

— Вы?! — вскричал поражённый Моряков. — Вы? Свои!

— Мы! — радостно ответил за всех Васька. — Честное слово, мы!

— Свои! — крикнул Солнышкин.

— Конечно, свои! — вздохнул Плавали- Знаем.

— А что же вы здесь делаете? — спросил, ещё более удивляясь, Моряков. За тысячу миль от родного берега, посреди неведомого океана, на крохотном судёнышке качались свои люди!

— Известно — рыбку ловим! — гордо ответил Васька.

— И много поймали? — спросил Челкашкин.

— Плавали, знаем! Три хвоста с половиной! — закричал кто-то в рубке и захлопал крыльями.

— Врёт! Честное слово, врёт! — крикнул Васька. — Просто почти всю скормили!

— Ха-ха! Посреди океана? Рассказывай сказки! — рассмеялся Челкашкин. — Кому?

Неожиданно оба судна качнуло, и в темноте послышался тяжёлый вздох.

Съёжившийся было Верный бросился к борту, зарычал, но вдруг радостна, даже очень радостно завилял хвостом.

— Что это? — тревожно спросил Моряков.

А Солнышкин, вглядываясь в пляшущую

черноту, крикнул:

— Да это же Землячок!

— Землячок, точно Землячок. Узнал своих, прибился. Да не один, — шёпотом произнёс Васька, будто боясь кого-то потревожить. — С сынком!

— А ну-ка, дайте свет! — сказал Солнышкин и прыгнул на палубу сейнера.

Там, за бортом, тяжело вздыхая, покачивался Землячок, а рядом с ним маленький всхлипывающий китёнок, в спине которого зияла дыра...

— Так он же ранен, — понизил голос Солнышкин.

— Кто ранен? — крикнул сверху Челкашкин и, уже спускаясь по трапу, командовал: — Борщик, за медикаментами! Иглу, нитки, ланцет! —* А ещё через несколько минут на спине старавшегося не шевелиться Сынка приказывал подоспевшему Перчикову: — Сушите рану. Дайте иглу, нитки, держите меня за брюки.

Было тихо, как в операционной.

Солнышкин светил. Перчиков подавал инструменты и держал Челкашкина, который, балансируя на китёнке, шил, бормоча:

— Ну, негодяи. Вот негодяи...

Наконец он скомандовал:

— Пластырь! — Доктор налепил поверх шва целый клубок пластыря и, обращаясь к Землячку, приказал: — Больше чем на пять минут в воду не погружаться. Двое суток. Ясно?

И как ни странно, кит выдохнул и согласно выпустил лёгкий фонтанчик, будто принял все рекомендации, и благодарно вильнул хвостом.

А Перчиков, Солнышкин и Челкашкин стали подниматься на палубу.

«ВСЁ!» — ГОВОРИТ ПЕТЬКИН

— Так что же вы делаете здесь, у нас? — снова спросил бывших членов экипажа Моряков.

— Горючего позаимствовали! — по-свойски сказал Васька.

— Горючего? — удивился Мишкин. У него самого-то было с гулькин нос.

— По-пиратски? — укоризненно спросил Перчиков.

— Почему по-пиратски? За свои, за кровные...

— Как за кровные?! — спросил Солнышкин так, что Петькин втянул голову и пробормотал:

— Это я им в качестве взаимопомощи — и то свой, личный. — Он постучал по канистре.

— Ага!.. — крикнул Васька. — Он нам горючего в качестве взаимовыручки, а мы ему «зелёненьких» в качестве взаимоподдержки.

— За такую взаимовыручку за борт... — начал было Челкашкин, у которого после истории с изюмом слегка подрасшатались нервы, но Васька жалобно вздохнул:

— Нам бы ещё немного, пару канистр. Добраться до базы!

— Ну что ж, надо выручать! — подвёл итог Моряков. Его всегда до слёз волновали благородные поступки. А тут люди спасли родного Кита со своим, а может, и приёмным сыном! — Надо выручать!

И через минуту ободрённый таким поворотом дела Петькин громыхнул двумя канистрами горючего, спустил их Ваське, и тот, чувствуя, что надо поторапливаться, крикнул Плавали-Знаем:

— Отваливай!

— Есть отваливать, капитан! — прозвучало из рубки к общему изумлению: капита- ном-то был, оказывается, Васька!

Васька даже не обратил внимания на Борщика, выбежавшего с подносом, на котором дымились несколько кружек компота.

Внизу зачихало, задымило, затарахтело, и сейнерок, резво отвалив, запрыгал по волнам, удаляясь от своих спасителей.

Правда, из темноты раздался весёлый голос новоявленного капитана:

— Держись, братцы! Ей-ей, мы вас тоже не подведём!

На что Солнышкин с усмешкой вздохнул: «Плавали. Знаем».

А Петькин грохнул пустой канистрой и, глядя вдаль, сказал:

— Всё!

— Что всё? — не понял Моряков. Он очень жалел уходящих в такую даль людей, кото-

рых на родном судне вопреки правилам гостеприимства даже не напоили флотским компотом.

— Всё! — повторил Петькин и ещё раз грохнул канистрой. — Горючее кончилось.

ОБЩЕЕ МНЕНИЕ ПСА ВЕРНОГО

— Как кончилось? — спросил поражённый Моряков. — Как это кончилось? В такой дали от берега, неизвестно на каком градусе какой широты или каком градусе какой долготы кончилось горючее?! Как?

Он сказал это так, что разбежались тучи, небо мигом усеяли любопытные звёзды, а из- за трюма вылезла громадная оранжевая луна.

— Я говорил, за борт! — повторил Челкашкин.

А Петькин, пряча что-то поглубже в карман, сказал:

— Очень просто. Вы же сами велели отдать две последние канистры. — И добавил: «кхе-хе!» — будто заразился от кого-то не очень приятной болезнью. — Сами!

Это, конечно, была правда. Но при чём здесь две канистры, неужели опустели танки?...

— Не может быть! — выдохнул Моряков.

Но всё так и было. «Даёшь!» чихнул — и

остановился.

— Две канистры, конечно, фигня, — вступил в разговор могучий механик Мишкин,

между тем как Петькин вдруг нырком скользнул в трюм. — А в общем всё естественно. В Океанске нам залили с гулькин нос, а в Жюлькипуре, за «зелёненькие», прихватили с бобкин хвост и тем поделились в Антарктиде с полярниками. Правда, обратно до Жюлькипура я всё-таки надеялся дотянуть. Но, виноват, просчитался...

— Да, ситуация, — сказал Моряков и хотел что-то добавить, но тут второй раз за один вечер переменился в лице и крикнул: — Ничего себе! Вы только подумайте! Это же безобразие!

Заглядывавший в трюм Верный вдруг дёрнул хвостом, зарычал и прямо над трюмом задрал заднюю лапу!

Там загрохотало, раздался приглушённый крик: «Ну я тебе!» — и все, переглянувшись, увидели Петькина, прятавшего между ящиками ещё несколько зелёных пузатеньких бачков...

— Вот это Верный, — изумился Мишкин, глядя, как пёс с явным презрением устраивается рядом с пингвинами.

— Вот вам и утечка горючего! — вспыхнул Перчиков.

— Вот вам и боцман! — усмехнулся Солнышкин. — Ничего себе — боцман.

— С этим надо немедленно разобраться, — сказал смущённо Моряков, отводя глаза от выбирающегося из трюма Петькина.

— Лучше бы разобрались с хулиганским поступком вашего Верного, — отряхивая брызги с бушлата, проворчал Петькин.

— А что разбираться! — возмущённо заявил Челкашкин. — Просто порядочный морской пёс естественным путём выразил наше общее отношение к вашему антиобщественному поступку!

— Хулиган! — рявкнул Петькин, вытираясь рукавом. Он хотел послать вслед псу какую-то угрозу, но трусовато промолчал, боясь, как бы его не дотумкали. Он не только укромненько пристроил несколько своих канистр, но и по шлангу откачал за «зелёненькие» кое-что Ваське, торганувшему рыбкой при встрече с иностранцами.

— Так теперь-то есть горючее? — глядя на обнаруженные канистры, спросил у Мишкина Моряков.

— Этих подмоченных канистр нам не хватит до ближайшего клочка земли при самой большой фантазии, — вздохнул Мишкин. — Даже при поддержке Верного.

Моряков всё это отлично понимал, но старому капитану не хотелось расставаться хоть с какой-то надеждой и осознавать всю неожиданную безвыходность положения.