И по мере того как они затихали, один из дёргавшихся папаш, глядя Челкашкину в самые глаза, спросил:
— Доктор, а вы сами когда-нибудь смогли бы заболеть этим или хотя бы запрыгать под эту музыку?
— Я? Я? — воскликнул доктор. — Чтобы я когда-нибудь зарылся в эту музпомойку?! Да скорей это безмозглое чудище, — он показал в сторону динозавра, — скорей оно снова пустится шагать по земле, чем я...
Доктор не договорил, он не смог договорить, потому что вдруг оторвался от земли вместе со своими пациентами и, широко раскрыв глаза, повис в воздухе.
А гигантский ящер дрогнул, заскрипел и, подпрыгивая, всей своей жутковатой мощью двинулся к зашумевшему и закипевшему под вспышки фейерверка ночному океану.
Прыгало всё: прыгал динозавр, прыгали пальмы, сталкивались и орали в воздухе испуганные попугаи. Рождались слухи, наваливались страхи. Все толпились, все кричали, все куда-то бежали.
САМЫЕ НЕВЕРОЯТНЫЕ НОВОСТИ
Эта неожиданная встряска разом перетряхнула буквально все затеи, все личные планы. А они кое у кого были.
Кое-кто собирался всхрапнуть прямо у ног динозавра. Петькин был не против прихватить у Борщика десяток-другой сарделек и где-нибудь за углом выдать их за ледниковые, антарктические по сотне-другой за штуку.
Сладкоежкина — не терять же возможности! — уже сдала за «зелёненькие» своё бунгало одной весёлой парочке и собралась в гости к Матрёшкиной.
Но теперь они вместе со всеми куда-то бежали, летели, скакали...
И даже Верный, чуть не кувыркаясь, запрыгал с целлофановым пакетиком в зубах к дёргающемуся памятнику Перчикову и стал быстро зарывать под ним свою секретную ношу.
Солнышкин, понятно, оказался у берега. Ведь днём с Матрёшкиной договорились искупаться? Договорились! И хотя сейчас было не до купания, встретиться было бы можно.
Океан пылал от развеселившихся светлячков и лунного жёлтого света. Солнышкин зачерпнул горсть огней и протянул запыхавшимся Петькину, Федькину и Стёпке: «Держите! Светите!»
Но тут прямо перед его носом в песок ткнулась лодка, из которой выпрыгнул Перчиков и крикнул:
— Всё забавляетесь? Где вас столько времени носило? Что вы делали?
Солнышкин — да и остальные — пожали плечами:
— Как это? Зарабатывали на горючее — раз, спасали человека — два!
Сказать про концерт Перчиков ему не дал.
— Какого человека?
— Стёпку!
— Хе-хе! — съязвил Перчиков. Но согласился: — Ладно, раз человека, тогда дело другое. — Он не сомневался: если Солнышкин сказал «человека», значит, человека. Но спросил: — А почему вы не обратили внимание на сигналы Пионерчикова?
— Какие? — переглянулись друзья.
— Три пальца!
— На троих? — спросил Петькин. — Так было некогда!
— Петькину бы только на троих! — рассердился радист.
— Ну а что же ещё?
— Забыли! А договаривались, если динозавр — палец вверх. Три пальца — три динозавра. Три головы динозавра! — выложил Петькин невероятную информацию.
— Не может быть! — вырвалось у Федь- кина. — Неужто правда? Невозможно! — Хотя своим собственным голосом соврем недавно он доказывал всем, что на свете невозможного не бывает.
Перчиков кивнул в сторону парохода: там на фоне огромной жёлто-золотой луны Пи- онерчиков и сейчас то опускал, то подбрасывал к самым звёздам три пальца.
— Так идём! — почти крикнул Солнышкин.
Но не это было главное.
— Кажется, не до динозавров, — заметил Перчиков. — Прочитайте вот это! — И будущий космонавт протянул друзьям радиограмму, которую они при лунном свете одолели в один миг.
«Пароход Даёшь Перчикову Будьте предельно внимательны Прыгайте потише В вашем районе замечено кувыркание земной поверхности и усиленное пузырение океана Возможны катаклизмы Ждём на орбите С космическим приветом Друзья»
Солнышкин и Стёпка разом выдохнули: «Ничего себе!» — А Петькин задумался. Он не знал, что такое «катаклизмы», но вторая половина этого слова обещала мало приятного.
Перчикову некогда было всматриваться, какое впечатление произвела радиограмма на его приятелей. Он только быстро произнёс:
— Кажется, теперь есть повод задуматься над всеми загадками Тариоры. И главное, — он повернулся к Стёпке, — куда и почему, господин президент, делось население нашего с вами острова.
ТРЕВОГИ РАДИСТА ПЕРЧИКОВА
Этот вопрос волновал Перчикова всё время. Пока Солнышкин с компанией спасал человека, свободу команды и отбивался от туповатых Джеков, пока Федькин удивлял и волновал публику своими неожиданными руладами. Перчиков думал.
И пока кое-кто размышлял, как переложить «зелёненькие» из чужого кармана в свой, Перчиков перекладывал в уме, да и в руках, нечто совсем иное.
На столе у радиста рядом с аппаратурой катался похожий на маленький глобус сборный шарик. В свободные минуты, когда не нужно было ждать тревожных сигналов SOS или передавать радиограммы, Перчиков вынимал из шарика то одну, то другую часть, смотрел, как шарик от этого начинает вращаться, перекатываться, — и делал записи в блокнот.
«А ведь это же самое может происходить с землёй! — думал радист. — Из неё вынимают уголь, руду, нефть — каждый как хочет! А надо бы думать, надо советоваться, как это делать. А то одни берут, а кувыркаются другие!» Он даже подумал, что надо для этого создать Всемирный совет, пока вся земля не кувыркнулась вверх тормашками, как шарик на столе!..
Поэтому Перчикова очень встревожила пропажа тариорского населения. Он несколько раз обежал вокруг острова и потихоньку, чтобы не собирать любопытных репортёров, подходил к своему полудрагоценному изваянию, всматривался ему в глаза, будто спрашивал ответа: что случилось? Ведь не мог же такой жизнерадостный добрый народ беспричинно покинуть родной остров, не оставив никакого знака, никакого сообщения. Это было на тариорцев не похоже.
Он осматривал пьедестал, ощупывал дельфина, и тут ему показалось, что его сердоликовый двойник с усмешкой смотрит не на него, а куда-то вдаль, словно на что-то безмолвно указывает.
Перчиков оглянулся. Да, зрачки показывали туда, где сейчас поднимал голову динозавр и рядом с ним качалась пальма, на которой среди попугаев столько часов напевал про родной Сан-Франциско мистер Хапкинс.
Перчиков пошёл к пальме. Казалось, взгляд статуи просто-таки подталкивал его. Он чувствовал, что вот-вот нечто увидит, обнаружит.
Но тут подбежала Матрёшкина, уводившая детей от берега, и с тревогой показала на вспузырившуюся воду. В то же время сверху стал кричать Хапкинс и показывать пальцем вглубь. А с мостика «Даёшь!» сделал знак штурман Пионерчиков: в радиорубке заработал смонтированный Перчико- вым специальный сигнал: «вызов!» И радист отправился принимать известную нам радиограмму. Поэтому он и не присутствовал на выступлении Федькина.
Но то, как затрясся остров, как поехал к берегу динозавр и бросились врассыпную его друзья, он видел.
Теперь у него не было сомнения: эта неизвестная земля, эта терра инкогнита имеет свою разгадку. Нужно было осматривать каждую пальму, вглядываться в любую раковину, любой камень. Благородные тариорцы должны были оставить хоть какое-то объяснение своему исчезновению!
«НАДО КОПАТЬ!»—ГОВОРИТ ЧЕЛКАШКИН
Привычная ко всем таинственным историям луна наполняла золотистым сумраком
океан, листву пальм, высвечивала любую выпуклость, каждую ямку. И почти вся команда «Даёшь!» включилась в срочный научный поиск.
Моряки, кто на цыпочках, а кто на четвереньках, разглядывали очищенный от туристов берег. Ощупывали и выстукивали стволы пальм, тыкались носами в любой более-менее приличный валун. Но ничего не находили.
Они обошли все бунгало, заглянули на место, где только что стоял подъехавший к берегу динозавр, но ничего не нашли. И наконец опустились передохнуть в коралловый песок на том самом участке, который старина Хапкинс не так уж давно арендовал у своего верного ученика.