А часть серьёзных пассажиров: учёные, журналисты, редакторы «Котяры» и «Пёсика» — толпились возле айсберга, взмахивали руками и перебрасывались умными фразами:
— Десять лет в одной льдине!
— Да... Отличное название для мемуаров!
— Надо подать идею!
Кто-то щёлкал фотоаппаратом, корреспонденты готовились снимать телепередачу!
А главное, все с любопытством наблюдали, как с капитанского катера навстречу к проведшему десять лет в льдине Джону Хапкинсу протягивал руки румяный рыжеватый президент фирмы «Джон Хапкинс» Бобби Хапкинс-младший.
—Дядюшка, дорогой дядюшка! Вы ли это?
— Наверное, я! — иронично вздохнул Хапкинс, прижимая к бедру юбочку.
— Один?!
— Почему один? С мистером Стёпкой. — И Хапкинс-старший показал племяннику на приближающегося Стёпку, который показался Бобби Хапкинсу собственным отражением: такая же рыжая голова, плутоватые глаза. Правда, у мистера Стёпки нос смотрел немного вверх, а у племянника — вниз. Зато три золотых зуба сверкали посреди рта, совсем как его собственные!
— И десять лет там? — вздрогнув, спросил Хапкинс-младший.
— Все десять! — гордо сказал старший и тут, демонстрируя отличную память и острое зрение, спросил: — А это ты, Бобби?
Даже через десять лет трудно было не узнать в бойком молодом человеке маленького когда-то, деловитого Бобби, который наверняка стал уже Бобби Хапкинсом-младшим...
— И конечно, уже президент фирмы? — дополнил вопрос бывший президент.
— А откуда вы это знаете?! — ошарашенный Бобби широко раскрыл глаза, и все вокруг удивлённо примолкли.
Но дядюшка только пожал плечами: хватка племянника, который не упустил бы лакомый кусочек, в семье Хапкинсов вызывала уважение.
— И фирма — твоя?
Хапкинс-младший расцвёл и утвердительно всплеснул руками.
— И теплоход твой? — вздохнув, кивнул Хапкинс Джон в сторону «Джона Хапкинса».
— Мой! И ваш! — крикнул Бобби, чтобы все слышали и знали, что младший Хапкинс старшего не бросил, не вычеркнул, не забыл!
Тут живо защёлкали фотоаппараты, зажужжали телекамеры: все ждали, что дядюшка и племянник бросятся наконец в объятия друг друга.
Но старший Хапкинс глубоко вздохнул, а младший промолвил:
— Вы словно сожалеете о том, что мы с вами стали компаньонами...
— Да, — признался старший, к неудовольствию младшего. — Но, — попробовал объяснить он, — совершенно по иной причине.
— Но какой же? — удивлённо распахнул золотозубый рот Бобби. По какой ещё причине можно было вздыхать при такой прекрасной встрече?
— По такой, — виновато шепнул Хапкинс-старший, чтобы никто не услышал, хотя все вокруг навострили уши. — По такой, что ни фирма, ни пароход, ни компания ... уже не твои и не мои... А я — простой работник... президента острова...
— Как?!! — воскликнул Бобби. И всем показалось, что он — да и все остальные —
разом подпрыгнули и на какой-то миг зависли в воздухе.
— Так! — развёл руками Хапкинс.
— Не может быть! У нас с вами миллионы!
— Миллионы в банке, а чеки на миллионы — у другого, — сказал потихоньку старший Джон.
— У кого же? — белея, прошептал Хапкинс-младший.
— У мистера Стёпки. — И Джон Хапкинс показал глазами на двойника Бобби, который благожелательно улыбался им обоим, не зная, что он уже давным-давно владелец стольких чудес.
— Так в чём же дело? В женщинах, в-кар- тах, разбое? — горестно воскликнул Бобби.
— Ах, дорогой мой, ты не поверишь, но дело в сардельках, — честно признался старый Джон и вздохнул, как при самом лучшем в мире воспоминании.
— И сколько же вы на них просадили?! — подпрыгнул опять Бобби, как маленький разъярённый динозавр, а вместе с ним подпрыгнул динозавр большой, два испуганных редактора и корреспондент.
— Пятнадцать миллионов долларов, — улыбнулся Джон. — Десять чеками и пять в долг!
— Пятнадцать миллионов! Задохлые сардельки? Старый башмак! Да лучше бы вы не вылезали из вашей дурацкой льдины! — воскликнул наконец Бобби.
Других слов от своего кровного племянника улыбнувшийся старый башмак и не ожидал!
— Пятнадцать! — повторил Бобби и второй раз за день плюхнулся на затылок, будто получил увесистой сарделькой по голове.
Хорошо, что рядом оказался Челкашкин, штрафовавший нерях за разбросанные обёртки от конфет и жевательной резинки. Он приложил ухо к груди Бобби, пару раз шлёпнул его по щекам и крикнул:
— Борщик, компоту!
Компот подействовал. Дядя наклонился к племяннику, и открывший глаза Бобби, с ненавистью взглянув на артельщика, спросил:
— А Стёпка всё это понимает?
— Не думаю, не думаю! — поднял брови Хапкинс.
— Тогда тсс! — И Бобби приложил к своим золотым большой толстый палец.
Оказавшиеся в толпе Солнышкин и Перчиков, хотя и были озабочены обдумыванием своих проблем и загадок, уловили, однако, некоторые слова по поводу артельщика и чеков, но не придали им пока что серьёзного значения...
Они только обратили внимание на то, как энергично вскочивший Бобби Хапкинс осмотрел айсберг, постукал по нему пальцем, что- то соображая, сощурил глаз на дядюшку и в сопровождении четырёх скуластых Джеков
запрыгал на катерке к сияющему в зеркальной голубой воде «Джону Хапкинсу».
ИСТИНЫ КОКА БОРЩИКА
Солнышкин и Перчиков выбрались из толпы озадаченных корреспондентов и, удивляясь тому, как быстро наворачивается клубок всяких неприятностей и загадок, шагали мимо прилавков с кокосами и бананами к Борщику, чтобы прихватить хотя бы по паре поджаристых блинов, которыми уже хрумкал весь пляж, когда их догнал возмущённый Челкашкин.
— Вы видели? — спросил он. — Все видели? Так как вы думаете, из-за чего чокнулся этот деятель? — Он ткнул пальцем в сторону «Джона Хапкинса». — Не знаете! А я вам скажу! Из-за вашего любимого Борщика!
Друзья улыбнулись.
—Да-да!—согласно кивнул Челкашкин. — Я его предупреждал, чтобы он не очень увлекался запахами! От них ведь не только у людей, но даже у птиц случаются повальные обмороки!
С качавшейся у головы динозавра пальмы в это время действительно шлёпнулся одуревший то ли от запахов, то ли от собственных выступлений попугай.
— Мои запахи?! — воскликнул услышавший этот разговор даже сквозь толпу Борщик. — Да без моих запахов на этом острове, может, не было бы ни одного человека! — И в этом он, как известно, был близок к истине. — Ни одного человека и ни одного доллара! — И он потряс над толпой пачкой так необходимых команде бумажек.
Это было убедительно. Да и Перчиков с Солнышкиным вступились за старого приятеля. Они-то видели, что Бобби Хапкинс рухнул не из-за каких-то запахов или даже солнечного удара.
Гораздо сильней оказались слова о миллионах, о мистере Стёпке... И по взглядам, которые Бобби недавно бросал в сторону артельщика, они могли предположить, что их бывшего члена экипажа, хотя он и «президент острова», могут ждать кое-какие неприятности.
С этим доктор согласился, потому что сам знал силу взгляда и силу внушения. Он тут же вспомнил, что его могут ждать пациенты и слушатели, так как на ноге динозавра висело объявление со стрелкой, указывающей направо: «Лечебные сеансы доктора Челкашкина» — и заторопился.
А Перчиков и Солнышкин, так и не пробившись к Борщику, прихватили по пухлому банану и отправились в ближнее к пальмовой роще бунгало, чтобы хоть немного вздремнуть после бессонной ночи.
Под крики детворы, ездившей на старых черепахах и плескавшейся под наблюдением Матрёшкиной возле китов, они быстро засопели. И казалось, а, может, так и было, сам остров потихоньку их покачивал и укачивал. Солнышкину даже приснилось, что напротив него, прижимаясь щекой к голубому глобусу, дремлет за столом старый Робинзон. К нему подходит бабушка и вздыхает:
— А где там наш Алёша?
— А вон, видите, они плавают с Матрёшкиной.
— Славная девушка, — сказала бабушка и вдруг всплеснула руками: — Плавать-то он плавает, а деньги Маше Парусковой отправить забыл.
