А время подгоняло уезжать.
В Россию, во Владимирскую область.
Коллектор выбил деньги на мечту,
Хотел её в реальности увидеть.
Назавтра предстоял последний день,
И ужин в ресторане на Монмартре,
Который предложила им Катрин.
– Как будто её хочется утешить, —
Задумался могучий Петухов.
– Но, разве это повод к состраданью,
Что ей с папашей мало повезло? —
– Не мудрствуйте, товарищ Петухов.
Пора закрыть «Васильевское» дело.
И лучше вспоминать о славной дочке,
Чем морщиться при имени отца. —
С Катриной они встретились под вечер,
Решили – прогуляются пешком,
И не заметили, как вышли на Монмартр.
В том плане, что они бульвар не знали,
А их вообще никто не замечал.
Катрин казалось – русские грустят,
А в чем причина – было непонятно.
Зачем сыр-бор весь этот городить
С заведомо ненужным рестораном?
Но, все же, уговор дороже денег.
Их встретили у входа: «Комбан ва».
– Что говорят? И всё у них с поклоном, —
Затронул грусть японский колорит.
– Я думаю, – а что ещё, Катрин?
– Что девушка сказала: «Добрый вечер». —
И гейша подтвердила: Бон Суар.
Японские народные мотивы,
Звучание щипковых инструментов,
Дарило Impression об их стране,
Загадочнее многих на востоке.
Большие тростниковые панно
Разметили пространство на отсеки,
И гости все могли бы созерцать
Лишь тех, кого хотели бы увидеть.
Народные костюмы и прически,
Сугубо театральный четкий грим,
Давали европейцам впечатленье,
Что женщин этих, а скорее, кукол,
Держали, как приманку для гостей.
Казалось, что японский дух витал,
Но в одомашненном, чуть-чуть французском виде.
Наина искренне, открыто так сказала:
– Коль можете, то экскюзе
[21] Катрин,
Что вытащили вас на эту встречу.
Но это – по велению души.
Мы едем начинать другую жизнь,
И встреча с дочерью «волшебного» отца
Для нас, тут нет сомнений, символична. —
– Я буду там, в России, по весне.
Конечно, непременно встречусь с вами. —
Молчавший Петухов тут оживился:
– И сходим мы в японский ресторан. —
Для них заранее уже накрыли стол.
– Разлей Саке, и выпьем за знакомство. —
Столь вкрадчивый и теплый алкоголь
Топил причины непонятной грусти.
Но всё-таки ещё не до конца.
Арсений, сам не зная – почему,
Терзал Катрин, распахивая душу:
– Нас мучает сомнение, Катрин,
Что больно уж мы сильно замахнулись, —
Пытался вслух осмыслить Петухов.
– Сомнения – застойное болото.
Но, даже очень светлые умы… —
– Не мелют чуши в радостном застолье. —
Наина прервала его поток.
Звонок не дал покоя Катерине.
Она поговорила по-французски,
Сказала, что придется уходить.
– Приехала знакомая литовка,
Сегодня же уедет в Лиссабон.
А мама с ней прислала мне подарки.
Мне надо к поезду, Николь передала. —
– Досадно, что так мало посидели. —
– Да вы сидите, здесь так хорошо.
Наина, ты спросила про Шанель?
Тут рядышком, пойдем со мной, посмотришь. —
– Могу уйти на несколько минут? —
Наина Львовна, видно, колебалась.
– Я только посмотрю, как отыскать. —
– Какая скука, если столько гейш? —
Кивнул Арсений отвлеченно, в воздух.
– Но, может быть, ты можешь не ходить? —
Наина лишь помедлила секунду,
Но все же поднялась идти с Катрин.
– Я – скоро, – и они вдвоем ушли.
Скучать Арсению буквально, что не дали.
Три д`евицы в японских кимоно
Ухаживали, будто за султаном.
Одна – с поклоном тазик подала
С какой-то ароматною водою,
Чтоб русский – сан в ней руки освежил.
Вторая – все закуски поменяла,
И стала Петухова угощать.
А третья, видно – главная у них,
Повыше и уверенней в движеньях,
Заведовала выдачей Саке.
Напиток принесла в другом сосуде.
Сказала ему: «Дозо, монсеньор»,
С поклоном предложила ему выпить.
– И вправду, вкусно, – он всю «чарку» осушил.
Японка вся искланялась: «ВАСАРТА».
И он подумал – это сорт Саке.
А девушки, лишь за угол свернули,
Как тут же обнаружили бутик.
Без вывески, со скромным чёрным платьем
В окне витрины. – Вот – Коко Шанель. —
Катрин помчалась быстренько на встречу.
Наина же зашла на пять минут.
Купила одну блузку, и вернулась,
Надев её, как лучший сувенир.
При четкой общей строгости покроя
Блузон имел такой парадный вид,
Что сделал появление Наины,
Царицей на ликующем балу.
Арсений даже встал от восхищенья.
Так слушал он Наинины слова:
– Наряд этот – конец моим сомненьям.
Коко Шанель не стала бы Коко,
Когда бы на секунду сомневалась.
Уверенность к победе привела.
Я вижу, ты уже распорядился? —
Не ясно, что стояло на столе,
Но вид и ароматы впечатляли.
– Все кланялись и говорили «Дозо», —
Арсений пересказывал взахлеб.
– И гейша принесла ещё Саке.
Я пробовал и выпил – очень вкусно. —
– Налей и мне, я теплое люблю.
Давай – за исполнение желаний. —
– Прекрасно. Ради этого – до дна. —
Напиток был не крепок и хорош.
Наина его просто смаковала.
– А вкус её как будто бы другой. —
– Здесь разные саке, в ассортименте.
И гейша назвала его «ВАСАБИ». —
– Ты спутал. Так японский хрен зовут. —
– Возможно, – не то время, чтобы спорить.
Панно, что разделяли этот зал,
Теперь казались стенами дворца,
А простенькие скромные мотивы,
Звучали, словно музыка богов.
И виделись такие перспективы,
В грядущем, что захватывало дух.
– Наина, о Наина, боже мой!
Какое счастье, что мы повстречались!
Ещё Саке? Божественный нектар. —
Любовь вполне заслуживала тоста,
И ей во славу выпили до дна.
Крещендо чувств закатывалось в форте.
Опять явилась ласковая гейша,
Узнать у них, не нужно ли чего.
Наине что-то было в ней знакомо,
Но только промелькнуло в голове.
Не время размышлять об этой гейше,
Когда дождались праздника души.
– Скажите, как вы это называли? —
С поклоном обратился Петухов
К таинственной фигуре от Кабуки.
– Да где же ей по-русски понимать?
А кроме «дозо» я у них не знаю. —
Кувшин с Саке он поднял со стола,
И слово “name”
[22] из памяти возникло.
Не важно, что подумала японка,
Но мелкими шажками заспешила
К панно, что отгораживало зал.
И, прежде чем исчезнуть, повернулась,
Чтоб бросить им название: «Васарт».
В Наине уже пело торжество
Такого же огромного накала,
Как у Чайковского в апофеозе «Пятой».
Хоть память подсказала, если гейшу,
Раздеть и сбросить маску от Кабуки,
То фрейлин может многое сказать.
И, что «Васарт» родился от «Васюхи».
«Но, что набор из слов о подлой мести,
Для жительницы райской стороны?»
Наина просто звонко рассмеялась.
Ведь ей хотелось всех благословить.
Арсений сгрёб её в охапку, и помчались.
От муторных всех дрязг и суеты.
От заблуждений и привычки сомневаться.
Благословляя остающихся людей.
Им дали персональный самолёт.
Не крошку, а огромный белый лайнер
С салоном из прозрачного стекла.
Стремительно набрали высоту,
И вот уже парили над землёю.
– Смотри, Арсений, МИГи, как дельфины,
Кружатся возле нашего борта. —
– А этот, как заправский заводила,
Он что-то четко пишет в вышине. —
– И белый расплывающийся след
Уносит эти буквы к горизонту. —
– Я прочитал, Наина, милая:
