– Господи, нет. Впервые слышу. – Он прикинулся, что не видит страха на лице Тодда. Не видит поблескивавших влагой глаз. Возможно, причина была в холоде или спиртном. А может, и нет.

– Ее снова обещали взять, когда ситуация улучшится, но то же самое говорили и мне, а я уже полгода без работы. Я обналичил свою страховку. От нее не осталось ни цента. И знаешь, сколько у нас денег в банке? Пятьсот долларов. А как долго можно прожить на пятьсот долларов, если батон хлеба в «Крогере» стоит бакс?

– Недолго.

– Ты чертовски прав – недолго. Я должен здесь что-то получить. Должен.

– Ты получишь. Мы оба получим.

Тодд посмотрел на здоровяка, который теперь вроде бы охранял спальник, чтобы никто случайно не наступил на женщину и ребенка, находившихся внутри.

– Думаешь, они женаты?

Том об этом не задумывался. Теперь прикинул:

– Возможно.

– Тогда они оба безработные. Иначе один из них остался бы дома с ребенком.

– А может, они думают, что младенец повысит их шансы, – предположил Том.

Тодд широко улыбнулся.

– Надавить на жалость! Недурная идея! – Он протянул Тому виски: – Глотнешь?

Том сделал маленький глоток, думая: «Если не выпью я, Тодд выпьет все».

Из алкогольной дремы Тома вырвал громкий крик: «На других планетах открыта жизнь!» Шутка вызвала смех и аплодисменты.

Том огляделся и увидел дневной свет. Только нарождающийся, затуманенный, но все равно дневной свет. За дверями Городского центра мужчина в сером комбинезоне – работающий мужчина, счастливчик – пересекал вестибюль с ведром в руке.

– Кто это? – спросил Тодд.

– Никто, – ответил Том. – Уборщик.

Тодд посмотрел в сторону Мальборо-стрит.

– Господи, они все подъезжают.

– Да, – кивнул Том, подумав: «Послушай я Линду, сейчас мы стояли бы в конце этой очереди, которая растянулась на полпути до Кливленда». Эта мысль ему понравилась, всегда приятно видеть доказательство собственной правоты, но он сожалел, что прикладывался к бутылке Тодда. Во рту словно кошки насрали. Нет, он никогда не пробовал кошачье дерьмо, но…

Кто-то в паре зигзагов от него – недалеко от спального мешка – спросил:

– Это же «бенц?» Выглядит как «бенц».

Том увидел длинный корпус у въезда на автостоянку, на вершине подъема с Мальборо-стрит. Желтые противотуманные фары сверкали. Автомобиль не двигался: просто стоял.

– И что это он делает? – спросил Тодд.

Водитель автомобиля, следующего за «мерседесом», вероятно, задался тем же вопросом, потому что нажал клаксон: протяжный недовольный гудок заставил людей вздрогнуть, вскрикнуть, оглянуться. Еще мгновение машина с желтыми противотуманными фарами стояла на месте, а потом рванула вперед. Не влево, на заполненную почти под завязку стоянку, а прямо на людей, зажатых между лентами и стойками.

– Эй! – крикнул кто-то.

Толпа в едином порыве качнулась назад. Тома швырнуло на Тодда, который плюхнулся на пятую точку. Том пытался удержаться на ногах, и ему это почти удалось, но тут мужчина, стоявший перед ним – кричащий, нет, вопящий, – угодил задом ему в промежность, а локтем – в грудь. Том свалился на своего друга, услышал, как разбилась бутылка «Беллса», до его ноздрей долетел резкий запах виски, вытекшего на асфальт.

Он успел подняться на ноги, чтобы увидеть, как автомобиль – действительно «мерседес», большой седан, серый, как и это туманное утро, – врезался в толпу, по пути раскидывая людей, описывая пьяную дугу. Кровь капала с радиаторной решетки. Женщина упала на капот, выставив вперед руки, с ее ног слетели туфли. Она ударила ладонями по стеклу, попыталась схватиться за дворник, промахнулась, свалилась куда-то вбок. Рвались желтые ленты с надписями «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ». Стойка звякнула о борт седана, ни на йоту не замедлив его продвижение вперед. Том увидел, как передние колеса переехали спальник и крепкого мужчину, присевшего над ним на корточки, выставившего руку, словно защищая его.

Теперь «мерседес» надвигался на Тома.

– Тодд! – закричал он. – Тодд, поднимайся!

Он попытался найти руки Тодда, схватил одну, потянул. Кто-то врезался в него, и он вновь упал на колени. Он слышал двигатель машины-убийцы, ревущий на максимальных оборотах. Очень близко. Попытался отползти, чья-то нога ударила его в висок. Перед глазами вспыхнули звезды.

– Том! – Тодд оказался позади него. Как такое могло произойти? – Том, что за хрень?

На него упало тело, за которым последовало что-то еще, невероятно тяжелое, давящее, грозящее размазать по земле. Бедренные кости хрустнули, словно сухие косточки индейки. Потом давящая тяжесть исчезла. Ей на смену пришла боль.

Том попытался поднять голову и сумел продержать ее над мостовой достаточно долго, чтобы увидеть задние огни, растворяющиеся в тумане. Увидел он и осколки стекла от разбитой бутылки. Увидел и распростертого на асфальте Тодда. Из его головы текла кровь, собираясь в лужу. Алые следы протекторов уходили в туманный полумрак.

Линда была права, подумал Том. Ему следовало остаться дома.

«Я умираю, – подумал он, – и, может, оно и к лучшему. Потому что в отличие от Тодда Пейна я не обналичил свою страховку. Хотя, – подумал он, наверное, обналичил бы, если бы заставила нужда».

Потом пришла тьма.

Когда сорок восемь часов спустя Том Зауберс очнулся на больничной койке, Линда сидела рядом и держала его за руку. Том спросил, будет ли он жить. Она улыбнулась. Сжала его руку и ответила: да, точно.

– Я парализован? Скажи мне правду?

– Нет, дорогой, но у тебя множество переломов.

– А Тодд?

Она отвела взгляд, прикусила губу.

– Он в коме, но врачи думают, что рано или поздно он из нее выйдет. Об этом свидетельствуют его мозговые волны или что-то такое.

– Там был автомобиль, я не смог увернуться.

– Я знаю. Не только ты. За рулем сидел какой-то безумец. Его не поймали, во всяком случае, пока.

На водителя «мерседеса» Тому было наплевать. Он обрадовался, что его не парализовало, но…

– Насколько серьезные у меня травмы? Только честно.

Она встретилась с ним взглядом, но сразу отвела глаза. Снова уставилась на открытки с пожеланием скорейшего выздоровления на прикроватном столике.

– Ты… ну… пройдет немало времени, прежде чем ты сможешь ходить.

– Сколько?

Она подняла его руку, всю в ссадинах, и поцеловала.

– Они не знают.

Том Зауберс закрыл глаза и заплакал. Линда какое-то время слушала, а потом, не выдержав, наклонилась и начала нажимать кнопку морфинового насоса. Нажимала и нажимала, пока машина не перестала впрыскивать лекарство. К тому времени Том уже спал.

Моррис достал одеяло с верхней полки стенного шкафа в спальне и укрыл Ротстайна. Тот со снесенной макушкой распростерся на кресле. Мозги, породившие Джимми Голда, Эмму, сестру Джимми, родителей Джимми, поглощенных собой, почти спившихся, – не отличимых от родителей самого Морриса, подсыхали на обоях. Случившееся не потрясло Морриса до глубины души, но порядком удивило. Он ожидал увидеть немного крови, дыру между глаз, но никак не мощный фонтан ошметков плоти и осколков костей. Все дело в отсутствии богатого воображения, предположил он. Вот почему он мог читать гигантов современной американской литературы – читать и оценивать, – но никогда не станет одним из них.

Фредди Доу вышел из кабинета. На его плечах висели туго набитые дорожные сумки. Кертис тащился за ним, склонив голову, с пустыми руками. Внезапно он ускорился, проскочил мимо Фредди, метнулся на кухню. Хлопнула раскрывшаяся дверь черного хода, ветер ударил ее о стену, донеслись характерные звуки: Кертиса рвало.

– Его стало мутить, – ввернул Фредди. Он всегда озвучивал очевидное.

– Ты в порядке? – спросил Моррис.

– Да. – Фредди вышел через парадную дверь не оглянувшись, остановился, чтобы подхватить монтажный лом, прислоненный к креслу-качалке на переднем крыльце. Они собирались вломиться в дом, но хозяин не запер парадную дверь. Как и кухонную. Ротстайн, похоже, целиком и полностью надеялся на сейфовый замок. Вот тебе и недостаток воображения.