Рядом с ней появилась Тида; над водой были видны только ее плечи, шея и голова.

– Чьим?

– Лотосом моего отца. Он говорил, что я его маленький лотос. И что я постоянно цвету.

– Так и есть.

Воисанна потянулась к Тиде и крепко сжала ее руку.

– Возможно, когда я была девочкой, – сказала она. – Но став женщиной… Я не чувствую себя цветущей. Сейчас, по крайней мере.

На противоположном берегу раздались крики. Там собралась группа кхмеров, возбужденно следивших за петушиным боем. Они хвастались друг перед другом и делали ставки на победителя. Хотя Воисанна никогда не любила подобные зрелища, она была рада, что ее соотечественники развлекаются даже в такой тяжелый для их народа момент.

– Ты боишься своего чама? – спросила Тида.

Воисанна задумалась. Асал никогда не пытался причинить ей вред, и она полагала, что это не изменится в будущем.

– Он жестокий, – солгала она, не зная, может ли настолько доверять Тиде.

– В чем это проявляется?

– Он берет… все, что хочет.

– И ты не сопротивляешься?

– Я однажды попробовала. Но от этого стало только хуже.

На противоположном берегу рва два чамских воина, сидя на большом боевом слоне, направляли его к группе кхмеров, чтобы разогнать ее. Петухи продолжали драться, пока их хозяева не подхватили их и не усадили в бамбуковые клетки. Чамы что-то крикнули кхмерам, после чего развернули слона и он тяжело потопал по широкой дамбе через ров в сторону Ангкор-Вата. Кхмерские священники и паломники, оказавшиеся на его пути, бросились врассыпную.

– Неужели для них не существует ничего святого? – сказала Воисанна. – Они убивают. Угоняют в рабство. Они оскверняют само наше существование.

Тида ничего не ответила. Чтобы не заплакать, она закусила губу.

Воисанна обернулась к своей подруге:

– Индраварман бьет тебя?

– Он… использует меня, но нет, он никогда меня не бил.

– И все же?..

– И все же он пугает меня. В гневе он ужасен.

– Откуда ты знаешь об этом? Что такого он сделал?

Тида покачала головой, затем плеснула себе в лицо водой.

– Когда кто-то подводит его, он потом ужасно страдает. И если я не угожу ему, я разделю их судьбу.

Воисанна задумалась о том, как бы она выносила все это, если бы принадлежала Индраварману.

– А ты не можешь как-то ускользнуть от него? Во дворце столько наложниц. Почему бы тебе не попробовать спрятаться среди них?

– Его люди находят меня.

– Попробуй спрятаться получше.

– Но тогда он разозлится. А это означало бы побои.

– По мне, так лучше уж побои… чем такие встречи с ним. К тому же он, возможно, не захочет тебя после того, как побьет.

Из правого глаза Тиды скользнула большая слеза.

– Нет. Я должна ублажать его. Я боюсь не угодить ему.

Воисанна попробовала поставить себя на место Тиды и представить, как это ужасно.

– Буддисты считают, что страдание – это часть жизни, – сказала она. – Я не согласна с этим и не хочу страдать. Но, может быть… если ты примешь свои страдания, смиришься с ними сейчас, ты сможешь избежать их в будущем.

– Что ты имеешь в виду?

– Если этот змей станет доверять тебе, он потеряет бдительность. А когда это случится, ты сможешь скрыться.

– Я?

– Мы… мы сможем сбежать вместе.

Тида покачала головой:

– Но куда мы могли бы податься? Что стали бы делать?

– Не знаю. Я не думала о побеге до этого момента. До этого момента я просто хотела умереть.

– Что же изменилось?

Воисанна вновь взглянула на цветы лотоса, представив себе отца, говорившего о раскрытии души и сравнивавшего их с нею, своей дочерью.

– Дело в том, что мой отец не хотел бы, чтобы я умерла. И еще в том, что я хочу расцвести снова… ради него. Ради всех, кого я любила.

– А ты не боишься?

– Мне уже нечего терять, так чего же мне бояться?

Расположенный далеко на северо-западе от Ангкор-Вата храм Пхимеанакас по-прежнему сиял, как солнце, хотя ему было уже более ста лет. Это сооружение было трехуровневым, и на каждой из его сторон вверх уходили крутые ступени. По бокам лестниц располагались статуи львов, а на углах каждого из уровней стояли массивные каменные слоны. Центральная башня на верхнем уровне, квадратная у основания и сходившаяся на конус на вершине, была покрыта золотом. Казалось, что эта сияющая в лучах солнца позолота, блеск которой было видно издалека, вселяла в древний Пхимеанакас жизнь.

Территория вокруг Пхимеанакаса была расчищена от больших деревьев, чтобы они не заслоняли величественный храм. Индраварман стоял в его внутреннем дворе, ощущая босыми ногами тепло нагретых солнцем каменных плит, и внимательно изучал своего противника, Асала. У обоих мужчин в руках были щиты и деревянные тренировочные сабли. Индраварман любил устраивать показательные бои со своими военачальниками, а Асал был лучшим соперником. Вокруг дерущихся собралась толпа из более чем сотни воинов; головы их были склонены перед королем, но глаза устремлены на соперников. Позади воинов слуги держали наготове лошадей и слонов. Еще дальше расположилось несколько чамских философов, с которыми Индраварман любил вести беседы.

Учебный бой должен был начаться только по команде короля, а он пока наслаждался видом храма. Сейчас он думал о том, как кхмерам удалось добыть такое количество золота, а также следует ли ему велеть содрать его, чтобы переплавить и отправить на родину. Золото одного только Пхимеанакаса было неисчислимым богатством, эти средства кхмеры могли бы потратить на то, чтобы собрать огромную армию и сокрушить любого врага королевства. А кхмеры вместо этого использовали его на украшение своего храма.

Индраварман не знал, что ему и думать об этой золотой башне. Как индуист, он был горд тем, что боги так почитаются, но он также считал, что кхмеров ослабило их богатство. Народ, когда-то решительно настроенный на завоевания, расслабился ввиду собственного успеха. Взявшись создавать на земле горы и небеса, они как будто стали теми самыми богами, которых хотели увековечить.

Краем глаза Индраварман также изучал Асала, который стоял, казалось, столь же неподвижно, как золотая статуя. Многие воины на его месте поправляли бы свое снаряжение или вытирали бы пот со лба. Однако Асал ничего такого не делал: он просто стоял лицом к Индраварману с поднятыми щитом и саблей.

Индраварман атаковал без предупреждения. Он двигался быстро, но все же не так, как мог бы. Свое истинное умение он показывал только тем, кого убивал, и Асал не был исключением. И все же когда деревянная сабля Индравармана рассекла воздух, это было трудно уловить взглядом, и Асал едва успел поднять свой щит, чтобы отвести удар. Он отпрянул назад, а Индраварман продолжал атаковать; его незаурядная сила позволила ему мгновенно изменить направление удара своего оружия, нанеся его снизу вверх, в живот Асалу. На этот раз Асал отразил атаку своим клинком, и сабля ударилась о саблю, а щит – о щит. Оба от натуги захрипели. Индраварман вывернул руку, одновременно сделав выпад вперед. Его оружие соскользнуло с оружия Асала. Молодой воин опустил руку, чтобы избежать удара, но Индраварман предвидел этот маневр и, тут же резко подняв свой щит, снизу ударил его краем Асала в подбородок. Из раны потекла кровь. На мгновение по лицу Асала промелькнула тень – вероятно, это была злость. Он контратаковал, заставив Индравармана защищаться почти в полную свою силу.

Соперники бились несколько минут, то нападая, то отступая. Наконец, когда оба получили небольшие повреждения, Индраварман опустил свое оружие. Затем он рассмеялся. Он был уверен, что, будь это настоящая битва, он убил бы Асала, и сознание этого доставляло ему огромную радость. Схватка, пусть даже с болью и ранами, всегда заставляла его чувствовать себя молодым, и этот бой с Асалом ничем не отличался от других.

– Иди за мной, – сказал Индраварман и направился в сторону Пхимеанакаса.

Пока они взбирались по северной лестнице, Индраварман рассматривал охранявших ее львов. Вызывающий оскал их морд выражал дерзкое неповиновение, и он в очередной раз стал размышлять о том, где сейчас мог находиться Джаявар. Разумеется, беглый принц собирает новую армию и планирует вернуть себе город. Шпионы По Рейма сообщали об этих слухах, но местоположения Джаявара и его воинов никто не знал.