выпускают из анкарской тюрьмы. Начальник тюрьмы, лысый, как

колено, с неизменной сигаретой в вывороченных губах, выдает

нам «удостоверение» с огромными, как подковы, печатями.

Читаем: «Осуждены за коммунистическую пропаганду.

Освобождены по отбытии срока наказания». Паспортов у нас нет.

С таким «документом» полиция не только из столицы, а даже

из горной деревушки выгонит. Так и происходит. Через два

дня полиция высылает нас из Анкары. Мы снова в Стамбуле...

РАССКАЗ ДЕРБЕДЕРА ХАСАНА

Как-то на пристани Фенер я нанимал лодку, чтобы

переехать в Азапкапы. Взгляд упал на одного из лодочников. Лицо

его кажется знакомым. Он тоже удивленно смотрит на меня.

Потом подчаливает лодку к деревянным мосткам и говорит:

— Перевезем на ту сторону, земляк?

Узнаю его. Это Дербедер Хасан из «камеры голых». И хотя

мне нужно к Азапкапы, мы едем в обратную сторону — к Ха-

личоглу.

Хасан рассказывает:

— Смертный приговор Шабану меджлис утвердил. В ночь,

когда его должны были повесить, он прикрутил кандальными

цепями изнутри дверь камеры, и надзиратели, несмотря ^ на

все старания, не смогли открыть ее. Шабан заявил, что не

выйдет до тех пор, пока к нему не придет с поклоном сам

Толстопузый Араб. В тюрьму прибыли прокурор и начальник

жандармерии. Они сказали Шабану, что вали уехал в Анкару.

Шабан не сдавался. Тогда стали выламывать железную дверь.

Стало светать. Увидев, что скоро все будет кончено, Шабан

крикнул: «Стойте, сейчас открою!»

Едва дверь приоткрылась, Шабан выстрелил из

парабеллума. Первым выстрелом он уложил начальника

жандармерии, вторым — прокурора и тяжело ранил начальника тюрьмы.

Потом выскочил во двор и прикончил сержанта жандармерии,

но часовые на стенах открыли залповый огонь, и Шабан

замертво упал на «вечный камень». Как Шабан пронес пистолет

в камеру, где прятал его, это так и осталось для всех тайной.

Отчаянный был храбрец. Огонь-человек!

Большевика и Типуки после смерти Шабана отправили

пешком по этапу в Эрзрумскую крепость. Но по дороге, не

доходя до Эрзрума, они бежали. Говорят, что Большевик жив,

работает, но где и как, — никто толком не знает.

Лодочник вздыхает и сильнее налегает на весла.

Воды Золотого Рога постепенно темнеют. Со стороны Ует-

капаны вздымается целый лес мачт. Дымят фабрики, дым

пароходных труб стелется по воде.

ЗОЛОТОЙ РОГ - КОЛЫБЕЛЬ РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ

ТУРЦИИ

Район Золотого Рога — один из старейших рабочих центров

Стамбула. Когда-то здесь на холмистых, извилистых берегах

шумели кипарисовые рощи, красовались старинные виллы с

закрытыми балконами, с резными деревянными решетками на

окнах. От тех времен осталось здесь лишь кладбище Эюб.

Промышленные предприятия стали здесь строить еще с

начала прошлого века. Старые рабочие говорят, что первая в

Турции паровая машина была установлена не в Арсенале, а

именно здесь, на верфях Золотого Рога. И первый уголь,

найденный в Зонгулдаке турецким крестьянином Узун Мехмедом,

горел в топках паровых машин на этих верфях.

Золотой Рог с его доками, фабриками, мастерскими, про-

тянувшимися от Ункапаны до Хаскея,— это мрачное и

величественное зрелище. И на противоположной стороне залива,

всегда мутного, непрерывно гудят моторы, скрежещут станки

фабрик и мастерских от Емиша до Силяхтарага,

расположенных вперемежку с горбатыми деревянными домишками на

узких извилистых улочках с бесчисленными спусками и

подъемами.

Сколько рабочих в Турции, еще точно не подсчитано. Кема-

листы интересуются главным образом, как бы побольше из них

выжать. Однако если к фабричным рабочим, рабочим

горнодобывающей промышленности, морского и наземного

транспорта прибавить рабочих, занятых в сельском хозяйстве, то

можно с уверенностью сказать, что рабочий класс Турции

насчитывает около полутора миллионов человек. На крохотном

«пятачке», занимающем пространство от Галатского моста до

Сютлюдже, число рабочих превышает 50 тысяч.

Видели ли вы когда-нибудь, как по улицам кварталов Ай-

вансарая-Балата в предрассветных сумерках идут на заводы

рабочие? Словно не на работу, а на каторгу бредут они.

Обратили ли вы внимание, как вечером из Касымпаша, по дороге

Зинданаркасы, по крутому подъему возвращаются домой

рабочие? Они плетутся так, словно их избили палками в

полицейском участке. Видели ли вы когда-нибудь, как на табачных

фабриках и складах, в текстильных и резиновых цехах в

Джибали и Дефтердаре харкают кровью чернобровые,

голубоглазые, но уже ставшие желтыми, как солома,

четырнадцатилетние девушки? Знаете ли вы, что семи-восьмилетние дети

работают здесь по 12 часов в день за 15 курушей, на которые

можно купить лишь полкило хлеба? Видели ли вы глаза

матерей-работниц, когда они суют в рот плачущим от голода детям

пустую, как тряпка, грудь, чтобы крик детей не беспокоил со-

седей? Слышали ли вы, о чем говорят в этом районе

безработные?

Ночной стражник с палкой в руках — здесь уже султан.

Полицейский в рабочем районе — это кровавый янычар.

Агенты охранки без стука заходят в дома наших рабочих

кварталов. Каждый сборщик налогов здесь — ангел смерти

Азраил.

В рабочих районах Стамбула ке ищи клубов и читален,

зато на каждом углу кабак или кофейня. Каждое такое

заведение — притон. Я знаю, вы скажете, что «новый» рабочий

квартал Казлычешме с его хибарками из жести, картона и

фанеры почище наших старых трущоб! И если уж начать пере-

числять рабочие центры и кварталы Турции, то в Измире есть

Халкапынар, в Адане — Чарчабук, в Анкаре - «жестяной

город» Алтындаг, под боком у столицы — Крыккале. Есть

Эргели, есть Зонгулдак, есть Козлу, есть Карабюк и есть

Измит. Есть все это, есть!

Но дома, выстроенные для рабочих текстильных

комбинатов в Кайсери и Назили, прекрасны. Они построены с

помощью Советского государства, руками советских

специалистов, руками друзей. Дома эти и фабрики — одно из многих

проявлений добрососедской политики и уважения советского

народа, великой страны Ленина и Сталина к народу Турции,

к национальной независимости Турции, символ заботы о

счастье ее Трудящихся.

Я бывал во многих рабочих районах страны. На многих

фабриках искал работы, на некоторых работал. Если вы

спросите, какое мое основное занятие, я отвечу: давно уже я

профессиональный революционер. Но когда речь заходит о

нашем Золотом Роге, я не могу быть спокойным. Здесь я

второй раз родился. Здесь я впервые переступил фабричный

порог. Ворота верфей открыли мне путь в Коммунистическую

партию Турции.

Впервые я познал здесь, что такое непримиримая

классовая борьба. Впервые я узнал здесь страдания и надежды,

любовь и ненависть тех, кто стоит у станков и машин, кто

варит сталь, ткёт шелк, тех, кто создает жизнь и кто в

капиталистическом мире лишен всех средств производства, тех,

без чьих ловких пальцев, сильных рук и светлого разума

безжизненны и мертвы эти средства производства.

«МОРСКОЙ КЛУБ»

На верфях у меня было несколько товарищей, таких же

безусых и зеленых, как я сам. Прямо перед верфями было

кладбище старых кораблей. Один из них, изъеденный

ржавчиной торпедный катер «Ташоз»; служит нам местом сборищ.

Мы называли его «Морским клубом» и 'часто обедали там.

Какие у нас могли быть обеды? Хлеб с, маслинами или же

купленные за пять курушей у лоточника-албанца кусочки