ПРЕДИСЛОВИЕ

28 ноября 1951 года турецкий меджлис принял новый закон,

по которому будут вешать коммунистов, сторонников мира, патрио-

тов, борцов против американского империализма, рабочих, не

желающих разгружать американское оружие, крестьян, которые высту-

пают против «плана Маршалла», сгоняющего их с земли. Но

намыленная петля, раскачивающаяся над головой турецкого народа,

не заставит его отказаться от национально-освободительной

борьбы.

Сразу же после издания этого закона Коммунистическая партия

Турции призвала народ объединиться в едином фронте против аме*

риканского империализма, и этот ее клич пролетел над всей стра-

ной — от Стамбула до горных деревень. Организации сторонников

мира и патриотической молодежи попрежнему распространяют неле<-

гальные воззвания. Снова бастуют рабочие, снова во многих районах

страны крестьяне делят земли помещиков, сражаются с

жандармами.

Фашистский террор никогда не мог запугать турецкий народ.

Не запугает и теперь! Свидетельством тому служит книга С. Устюн-

геля. Нет такой партии, истерия которой была бы так же тесно

связана с историей народной борьбы, как история коммунистической

партии. Вот почему книга Устюнгелп, рассказывающая об основных

этапах истории Коммунистической партии Турции, рассказывает тем

самым о борьбе всего турецкого народа за последние 30 лет. В

авангарде этой борьбы идет рабочий класс.

Помимо объективной, научной ценности произведение Устюнгеля

имеет огромное значение для нашей художественной литературы.

В этой книге народ Турции, ее коммунисты, рабочие, крестьяне-

бедняки дышат и борются, думают и ненавидят, страдают и любят,

точь-в-точь как в жизни. Ни один человек в этой книге не выдуман,

все они действительно жили или продолжают жить.

Турецкий народ с глубокой признательностью встретит известие

о том, что книга, которую в Турции можно встретить лишь в

подпольном издании, ныне переведена в Москве и напечатана в

десятках тысяч экземпляров.

НАЗЫМ ХИКМЕТ

В МОРЕ

Море синее-синее, солнце огненно-красное. Море

пламенеет на солнце, полыхает огнем. Пламенеет палуба парохода,

пламенеют наши руки закованные в кандалы. Ветер развевает

золотисто-рыжие волосы моего товарища, и они то и дело

спадают ему на голубые глаза. Горят на солнце штыки

жандармов. Под их конвоем мы проходим по палубе. Нас везут

из одной тюрьмы в другую.

Из люков машинного отделения вырывается поток

удушливого, раскаленного воздуха. Глухо шумят внизу машины.

Заглядываем в люк. Бледные, потные лица машинистов, со

следами масляных пятен, кажутся мутным отражением в

потускневшем зеркале. Один из смазчиков оторвался от дела и

засмотрелся на нас. Еще мгновение — и его рука попадет в

эксцентрический вал, но он успевает ее -отдернуть. Только

масленку его вырвало из руки, захватило, унесло. Какие

большие глаза у этого рабочего, какие резкие, заострившиеся

черты лица! Крупные маслянистые капли пота на его лице

кажутся вспухшим клеймом, нанесенным ударом молотка.

В котельной, на самом днище парохода, в красноватом свете

пламени шуруют обнаженные до пояса кочегары. Адский жар.

А море искрится, играет бликами Солнце обжигает палубу.

Пассажиры распластались на ней, как овечьи шкуры,

растянутые для просушки.

Из салона первого класса доносятся сумбурные звуки

фокстрота. Шипение пластинки сливается с шумом

вентиляторов.

Нас ведут в трюм. Он до краев набит овцами. Тут же, как

овцы, жмутся друг к другу крестьяне. Двое из них, лежа на

спине, напевают эгинскую песню. Печальная мелодия то

ширится, то теряется в блеянии овец.

Терпкий запах давно не чищенной овчарни бьет в нос.

Железные наручники жгут нам кисти...

Нас выводят на палубу. Третий помощник капитана стоит

еа носу. Механик у кабестана. Готовятся бросать якорь...

Берег моря. Апельсиновые сады... Извивающаяся среди гор

река Аскероз. На склонах — кукурузные поля величиной с

ладонь. Впереди, на мысу, прямо по курсу корабля уже хороша

Видна белая башня маяка «Девичья башня», древние

крепостные валы. Город раскинулся полумесяцем. Строения

ступенями громоздятся друг над другом по склонам гор.

Корабль входит в порт. Якорь с грохотом падает в море.

Мы спускаемся по мосткам.

ПО ЭТИМ УЛИЦАМ НЕСЛИ САНДЫКЧИ

На пристани жандармы окружают нас кольцом штыков.

Команда — идти. Идем по разбитым камням мостовой, мимо

лавчонок с узкими ставнями и нависшими крышами. Рынок

ремесленников. Кузнецы, котельщики, ткачи, шорники

приветствуют нас. Идущий впереди нас сержант жандармерии

Раскалывает толпу надвое. Люди тянутся за нами хвостом.

подкованные сапоги жандармов цокают по камням.

— Кто такие? — слышатся голоса.

— Политические...

— Коммунисты, что ли?

— Они самые. Поймали недавно. Разве не слыхали, что их

везут сюда?

Слова ударяются о стены домов, эхом разносятся по городу.

Пока я иду по этим улицам под конвоем жандармов, перед

моими глазами снова оживает кровавая сцена, свидетелем

которой я был в детстве.

Было мне тогда, наверное, лет шесть, но я все хорошо

помню... Дождь лил, как из ведра. Народ, так же вот как

сейчас, высыпал на эти улицы. Султанские жандармы в феска

Прикладами расталкивали толпу, прокладывая себе путь. На

одном из штыков покачивалась человеческая голова. Позади

несли привязанное к длинному шесту обезглавленное тело.

Это были останки народного героя крестьянина Сандыкчи

Шюкрю. В течение долгих лет держал он в страхе окрестных

помещиков и городских богачей. При виде этого страшного

шествия люди останавливались и плакали, а некоторые

разражались проклятиями.

Наша семья была родом из другого города. Я жил здесь

у родственников. Вскоре после расправы над Сандыкчи меня

взял к себе в Стамбул дядя. Это был хороший, добрый

человек. Часто по вечерам садился он на скамейку у окна и, глядя

на стены стамбульской крепости, на Мраморное море, на

далекие вершины гор, пел дестан о Сандыкчи. Сандыкчи

был подлинным героем. В последнем бою он с кучкой

крестьянских парней сражался против целого полка солдат. На всю

жизнь сохранилось во мне глубокое уважение к этому

простому крестьянину, который взялся за оружие, чтобы бороться

против насилия и гнета.

ТЮРЕМЩИКИ

Мы снова выходим к берегу моря. Высокая, поросшая мхом

массивная стена окружает каменное здание. Вверху по ней

протянута колючая проволока, на углах стоят часовые.

Вмурованные в стену маленькие железные ворота выходят на

небольшую площадь. Над воротами огромная надпись: «Глав-

ная городская тюрьма». Седоусый надзиратель с палкой в руке

отворяет маленькую квадратную дверцу. Через нее, словно

через горлышко бидона, нас проталкивают внутрь тюрьмы.

Мы проваливаемся в полумрак, ощупью идем по коридору,

похожему на катакомбы. Надзиратель останавливает нас у