— А что ему от меня надо? — поинтересовалась Татьяна.

— Хочешь, как на духу расскажу про него все, что знаю сама? — пропустив мимо ушей колкость, спросила Шамякина.

— Ну, валяй! — благосклонно согласилась Орлова.

— Мне нравится цинизм Мезина, — задумчиво проговорила Ольга. — Я знаю его с детства. Мы жили в одном дворе на Герцена. Он был немного старше меня и дружил с моим братом Женькой. Эдик закончил филфак МГУ, западное отделение. Владеет несколькими языками. Одарен, но очень ленив, — сообщая эти подробности, Ольга следила за реакцией Татьяны.

Та медленно водила чайной ложкой по скатерти, словно и не слушала подругу. Ольга обиженно замолчала.

— Так чем занимается сейчас этот одаренный циник? — Татьяна весело посмотрела на Шамякину. — Сколько у него покинутых жен и детей?

— Сейчас он одинок, — поспешно проговорила Ольга.

— Ну конечно, непризнанный талант, не понятый семьей гений, — иронизировала Татьяна.

— Конечно, Эдик — не святой. Сначала он бешено прорывался в Союз писателей, публиковал лакейские статьи о разных секретарях при литературе, воспевал их произведения, как Гомер подвиги Одиссея, а потом, прорвавшись, занялся общественной деятельностью, — сказала Ольга, гордая за знакомого.

— Знаем мы этих общественников, — вставила Татьяна. — Небось, доставал продукты для Дома литераторов ценой дефицитных билетов на Высоцкого.

— И вовсе нет! — насупилась Ольга. — Мезин руководит молодыми писателями.

— Ах, вон оно что! Значит, Мезин не хухры-мухры, а Руководитель! — Татьяна подняла вверх указательный палец. — Я не люблю, чтобы мной руководили, — грозно произнесла она, а потом улыбнулась мечтательно: — Я хочу, чтобы меня любили, и только тогда я позволю, чтобы по мне руками водили…

— Тань, я хочу, чтобы ты знала про Эдика все, — несмело вновь начала Ольга.

— Ну, что еще с ним приключилось? Он что — голубой? — испугалась вдруг Орлова.

— Бог с тобой! Он уже сменил трех жен! — замахала на нее руками Шамякина.

— Наркоман, что ли? — со страхом спросила Татьяна.

— Нет, но в молодости он пил по-черному, а сейчас завязал, — стараясь заверить себя и подругу, сказала Ольга.

— Ладно, знакомь меня со своим Хэмингуэем! — согласилась Татьяна…

Мезин сидел у Орловой в комнате, привалившись к спинке дивана и в упор рассматривал Татьяну.

Он был в кожаной куртке и клетчатой ковбойке. И хотя Эдик не отличался особой красотой, все же его долговязая фигура сохранила определенную привлекательность, как и лицо с большим красноватым носом и маленькими умными глазками усталого слона.

— Слушай, Рыжая, а почему бы нам не попробовать? — сказал он, дожевывая бутерброд с ветчиной. — А вдруг я тебе понравлюсь…

— А если нет? — Татьяна посмотрела ему прямо в глаза.

— Не попробуешь — не узнаешь, — протянул Эдик.

— Перетопчешься, все вы одинаковы, — усмехнулась Орлова.

— Не скажи! — запальчиво проговорил Мезин. — Я веселый в постели. Дурачусь до полной отключки…

Эдик действительно оказался веселым любовником, он обладал большими сексуальными возможностями не в пример Артему, Татьяниному супругу. При этом Мезин восхищался собой, постоянно отмечая вслух свою неукротимость.

В промежутках между занятиями любовью он успевал рассказывать анекдоты, курить, острить и с видом гурмана хвалить и Танины «жаркие достоинства».

Но Орлову от него быстро «укачало», и она стала допускать его к себе не чаще, чем раз в неделю.

Прошло три месяца. Постепенно они стали остывать друг к другу, хотя интимную связь пока не прерывали.

Эдик всегда приходил в дом со своими продуктами. Он сразу оккупировал кухню, выдворив Татьяну, жарил, парил, резал все сам. Потом вносил в комнату поднос с неожиданными закусками. Эдик называл из «наши междусобойчики».

Мезин больше пил, чем ел, но он всегда хвалил Татьянин аппетит, утверждая, что только такие женщины, которые хорошо едят, полноценно работают в постели.

О своих делах Мезин всегда говорил вскользь, но довольно оптимистично, презирая при этом и друзей, и врагов, но все же он казался Татьяне бродячей собакой, мечтающей о хозяине с твердой рукой и командирским голосом.

В любви Эдик был искусен и ненасытен. Он являлся к Татьяне чаще всего в субботу, и они валялись с ним в постели до середины воскресенья.

Мезин любил готовить изысканный завтрак. Он приносил его к постели и умолял, чтобы Татьяна ела прямо сейчас, не одеваясь, так как ему нравилось ее рассматривать всю, как есть, «натюрель». При этом Эдик много пил, курил и посыпал пеплом простыню.

В этот свой приход он, медленно поглаживая Татьяну по оголенному колену, вдруг сказал:

— Слушай, Тань, грех такой телке, как ты, тратить попусту время на меня. Хочешь, я познакомлю тебя с мужиком, который ничего не пожалеет за этот круп?! — и он по-хозяйски похлопал Татьяну по бедру.

Таня, уже начавшая было привыкать к его заботе, ненавязчивой и легкой, восприняла такое предложение как глупую шутку:

— Тебе не терпится стать моим сутенером? — насмешливо спросила она, накрываясь одеялом.

Эдик облизнул тонкие влажные губы:

— Не кантуйся… Нам хорошо вместе, но тебе нужна достойная оправа, на которую бедный литератор никогда не заработает…

Повисла долгая пауза.

— А кандидат богат? — прервала молчание Татьяна.

— Крутой советский миллионер, — хриплым голосом ответил Эдик.

— Ну что ж, знакомь, — сказала Орлова, посмеиваясь…

В следующую субботу Мезин привел с собой маленького седого армянина с короткой татарской бородкой, похожего на актера Жана Габена.

— Армен, но не Джигарханян, — спокойно оглядывая немного смутившуюся Татьяну, представился ей гость.

Армен вел себя вежливо и уважительно. За столом, поддерживая светскую беседу, спрашивал Таню о спектаклях, которые она смотрела, о выставках, бывших на слуху у всей Москвы, поинтересовался, что она читала из новинок.

И хотя Армен не разглядывал ее квартиру, Татьяне показалось, что он все обсчитал, как техник-смотритель.

А потом они ушли. Эдик очень суетился, сгибался перед Арменом, что-то спрашивал, как нетерпеливая девица, мечтающая быстрее потерять невинность. Но Армен даже не спросил у Татьяны номер телефона.

И, если честно, ее это разозлило.

На другой день, когда Таня после лекции по психологии стояла возле старого университетского здания и думала, ехать ли ей к себе на Беговую или заглянуть к Зуевым на часок другой, благо до них недалеко, как вдруг ее окликнули.

Армен стоял, облокотившись на дверку темно-вишневой «вольво». Он приветливо улыбнулся Тане. Она, внутренне сопротивляясь, все же подошла к машине.

Армен галантно целуя ей руку, сказал:

— Немного опоздал, простите. Но пришлось спешить к вам через всю Москву, у меня объект на Дмитровском шоссе.

— А разве мы с вами условились о свидании? — Татьяна надменно вскинула брови.

— Но ведь вы меня ждали? Давайте сейчас вместе пообедаем для начала разговора. Прошу! — и он широко распахнул перед Татьяной дверцу машины…

Маленькое валютное кафе на Садовом кольце было, очевидно, хорошо знакомо Армену.

Едва они с Татьяной вошли в обеденный зал, к ним тотчас подбежал молодой официант, похожий на рождественского ангелочка. Он, улыбаясь, кивнул Армену и его гостье и подвел их к угловому столику возле окна, завешанного несколькими тюлевыми шторами, создававшими приятный оптический эффект.

Официант все так же молча быстро накрыл столик и, разлив вино в узкие бокалы, удалился, пожелав приятно провести время господину Долуханяну и его даме.

Повертев в своих пальцах бокал и посмотрев на игру света и вина, Армен мягким, чуть гортанным голосом сказал, глядя прямо в глаза Татьяне:

— Вы меня устраиваете. Я выяснил, что вы здоровы, энергичны, честны…

— Оперативно, — едва выдавила из себя Орлова.