-- Чего-то пока наоборот выходит, -- буркнул Пердикка, -- это наши, особенно кто на местных девках женились, оварвариваются потихоньку.
-- Не вижу в этом ничего плохого, -- спокойно сказал царь.
Стратеги надулись, а Полиперхонт вздохнул:
-- Мы тут скоро совсем отеческие обычаи позабудем. Растворимся в море варваров. Их тысячи тысяч, а нас? Горстка...
Царь услышал эти слова.
-- Не ной Полиперхонт. Александрия будет эллинским городом. Варвары охотно будут жить в ней, перенимая наш уклад. Вот увидите, им тоже многое понравится в наших обычаях. Мы построим там театр, храмы и портики. У нас будет свой Ликей по образцу афинского. Храм Асклепия по образцу пергамского. Я собираюсь устроить в городе жилище Муз -- Музейон[93], где философы будут делиться знанием. Ещё посмотрим, кто в ком растворится.
При общении с Хуццией Кратера посетила идея испытать фалангу "мальчиков" атакой колесниц. Царевич согласился, отправил гонца к отцу и тот прислал с севера большой отряд упряжек под командованием военачальника Тиватапары, тоже уже знакомого с македонянами.
Вот и испытали...
-- Я тебе говорил, -- повторил Гефестион, -- Александр знает, что делает.
-- Слишком мало времени, -- сердито ответил Кратер, -- три месяца... За год я сделаю из них македонян!
Гефестион скептически хмыкнул. Он не очень верил в способности варваров. Тем не менее, именно ему Александр поручил дело на много более трудное, чем Кратеру. Гефестион должен был организовать из местных жителей конницу. Сын Аминтора очень быстро убедился, что это задание почти невыполнимое. Удалось набрать около ста человек, худо-бедно державшихся на конской спине. И это при деятельной помощи Хуцции, который поручил вести поиски имеющих опыт верховой езды по всему царству хеттов.
Бывали случаи, когда колесничие, потерпев поражение в бою, удирали верхом, но одно дело -- просто удержаться на спине лошади, спасая свою шкуру, и совсем другое -- сражаться.
Царские гонцы, обученные верховой езде, пользовались большим уважением, благосклонностью царя. За службу им платили едва ли не щедрее, чем телохранителям Циданты. Простолюдины, особенно из горных районов, воспринимали верхового иной раз, как некое сказочное существо, человеко-коня.
Гефестион понял, откуда в эллинских мифах взялись кентавры. Особенно утвердился в этой мысли, когда познакомился с ахейцем Этеоклом..
Знатные македоняне, служившие в коннице "друзей", учились верховой езде с малолетства, как и фессалийцы, которые из всех эллинов наиболее преуспели на этом поприще. Гефестион знал, что у скифов ребёнка и вовсе сажают на коня прежде, чем он научится ходить. Стало очевидно, что дело это не быстрое. Начинать надо с малого.
Сын Аминтора не был самым искусным наездником в армии. На это звание претендовал сам царь, в тринадцать лет укротивший необъезженного быкоглавого "фессалийца", ставшего ему верным другом. В качестве учителя Гефестион тоже себя не видел. У него было иное полезное качество. Александр знал, что его друг -- прекрасный организатор. Учить хеттских детей будут другие, а Гефестион подберёт людей и обустроит их быт.
Царь пошёл несколько дальше и назначил Гефестиона командиром гетайров. Прежде эту должность занимал Филота.
Сына Пармениона Александр не стал судить сам, передал суду войска. Многие одобрили это решение, даже Парменион. На душе у старика скребли кошки, но он понимал, что царь в своём праве. Что бы про Пармениона не говорили, в чём бы его ни подозревал Александр, а старик оставался искренне преданным ему и даже осуждение родного сына не счёл несправедливым.
Впрочем, осуждения и не состоялось. К немалому удивлению Анхнофрет, наблюдавшей за судом с балкона царского дворца в Саламине, воины полностью оправдали Филоту.
Александр во время суда не проронил ни слова, демонстративно устранившись от дела. Он мрачно наблюдал со стороны. Обвинителем выступил Неарх. Было видно, что критянин очень не хочет в этом участвовать и тяготится отведённой ему ролью, но больше никто обличать Филоту не осмелился, а Неарх, по крайней мере, был свидетелем произошедшего на Родосе.
Критянин не слишком старался, а Филота, напротив, сам себя выжал досуха. И прежде выделявшийся красноречием, сейчас он произнёс столь проникновенную речь, что, казалось, в многотысячной толпе не осталось ни одного человека, который бы не крикнул: "Невиновен!"
В защиту брата выступил так же Никанор, немного оправившийся от ран. Македоняне радовались, как дети, когда царь, ни единым словом или жестом не выказавший своё отношение к происходящему, объявил, что Филота оправдан.
"Им срочно нужна была победа после столь тяжкого поражения", -- подумала Анхнофрет, -- "вот они и придумали её себе, оправдав преступника".
Посланницу удивила подобная справедливость, и она подумала, как же всё-таки ещё они отличаются, ремту и македоняне.
Осудили бы воины Величайшего кого-нибудь из своих товарищей, если бы он ступил на кривую пиратскую дорожку? Осудили бы попытку оправдаться ложью?
Благородные и честные ремту живут так, дабы на посмертном суде, произнося Исповедь Отрицания, им не пришлось осквернять уста неправдой. Так они говорят прочим народам. Так они говорят, обращаясь к сорока двум демонам Дуата на посмертном суде, в присутствии Маат, Усера и Тути:
"О, Сед-кесу, являющийся в Ненинисут, я не лгал!"
Анхнофрет вздохнула. Если бы так...
Будь на её месте Аристомен, он и вовсе изобразил бы злорадную ухмылку. Он мог бы многое рассказать ныне живущим о некоторых "славных" деяниях "праведногласых" фараонов, носящих имя Рамосе[94], пытавшихся сохранить в вечности ложь...
-- Филота действовал, как должно! -- объявил Александр, обращаясь к воинам, -- но враг оказался сильнее. Мне придётся заплатить возмещение победителю. Справедливо ли это?
Воины молчали. Многие потупили взор.
-- Взывают ли души павших к отмщению? -- продолжал Александр.
-- Да! -- ответило войско.
-- Значит, миру с Египтом не бывать?
-- Не бывать!
-- А готовы ли вы к войне?
Вновь подавленное молчание. Задумались. Готовы ли они к войне? После прорыва на Пустоши, когда они бросили тело Гелланика? После избиения при Камире, когда они навалились на врага, уступавшего им числом, и потерпели сокрушительное поражение?
-- Что же вы молчите? -- спросил Александр.
-- Нас становится все меньше, -- осмелился ответить Кен.
-- Да! -- подхватили воины, -- нас все меньше. А египтян, говорят -- как листьев на деревьях! Им нет числа!
-- Им помогают боги, а наши оставили нас. Не слышат.
-- Все последние гадания Аристандра были неудачны.
-- Да и есть ли здесь вообще наши боги?
Александр поднял руку, взывая к тишине.
-- Боги? Наши боги в этом мире есть. Вы ждёте их помощи? Ждёте, что они выступят на нашей стороне, как выступили на стороне ахейцев под стенами Трои? Не скрою, я был бы рад получить их помощь, как получил мой предок Ахилл необоримые доспехи, выкованные Гефестом. Но разве с помощью богов совершал свои подвиги другой мой предок, Геракл? Нет! Он шёл поперёк воли Геры, а Громовержец никак не помогал своему сыну. Именно поэтому Геракл -- величайший герой. А Одиссей? На него разгневался Посейдон и обрушил на его голову тяжкие испытания, но хитроумный царь Итаки с честью преодолел все злоключения! Вы думаете, что подвиги Геракла и Одиссея непосильны для вас?
-- Мы лишь смертные, царь, -- сказал Кен, -- в нашей крови нет божественного серебра. А Геракл -- сын Зевса. Одиссей -- правнук Душеводителя[95].
-- А разве не вы разметали несметные полчища персов и покорили почти всю их страну? Что же сейчас лишило вас мужества? Вы утратили веру в себя, македоняне? Я верну её вам. Если вы, как и прежде верите мне.
Войско молчало.
-- Вы верите мне?! -- повысил голос Александр.
-- Да! -- взревела многотысячная толпа.
