Ревет небо, потревоженное самолетами.

Трясется в предсмертном ознобе земля.

Бросаюсь на нее, уже не слышу свою боль, приказываю — не слышать, как там учили, в атаку-у, сам себе командую — а-а-а-рш, неуклюже швыряю ее на землю, в памяти оживает смешок прапора — факир был пьян, фокус не удался. Удастся фокус, не волнуйтесь, товарищ прапорщик, черт бы вас драл… Выбиваю кольт из дамской ручонки, только тут понимаю, она не отбивается, силенок-то поменьше, чем у меня будет…

— Пусти-и…

— Еще чего…

— Пусти, говорю… нельзя мирных жителей, под трибунал пойдешь…

— Ври больше.

— Да что я сделала тебе, я маму ищу…

— Ври больше.

Сжимаю тонкое горло, не могу сжать сильнее, не думал, что придется так… голыми руками…Давай уже, мужик ты или не мужик, еще раз упустишь, сам себе не простишь…

— Пусти… книгу хочешь?

Хрипит, извивается под моими руками.

— С картинками?

— Да ну тебя… я же чего только не видела… все расскажу… вот так… Наполеон, Ганнибал… Кир…

— Наполеон, Бонапарт…

— Такой материал упускаешь…

Екает сердце… материал… вспоминаю куклу в детских ручонках, засыпанную пеплом, сжимаю пальцы сильнее… вот так мерзко хрустели куры, когда это было, у какой-то тетки, на какой-то даче, Лешенька, а поможешь курочку сготовить… Шейку свернуть…

Сготовили… курочку…

Мир замирает. Не сразу понимаю, что небо, гудящее самолетами, умолко. И винтовки умолкли. И пушки.

Набираю номер, слушаю гудки…

— Алло?

Мужской голос. Так и вздрагиваю, вот черт… Так и представляю себе ее, в компании мужчин, или мужчины, где-нибудь за столиком… при свечах… или…

— А мне бы эту… эту бы…

Черт, даже имени не знаю.

— А-а, нету ее сейчас. Запропала куда-то. Сам же знаешь, на месте не сидит. А что хотел?

— Да я эту убил… эту…

— Шутишь.

— Не, правда.

— Охренеть, не встать…Ну ты вообще супер, не знаю, как там тебя… координаты давай…

— Да у черта в заднице.

— Не знаю таких координат.

— Ну… Хургада… где-то тут.

— Эт-то у черта в заднице? Ну да, война хоть из чего чертову задницу сделает… Давай, мужик, держись, вылетаем.

Жду. Смотрю на нее, лежит тряпкой, как сломанная кукла, так и жду, вот сейчас встанет, поднимет голову… С нее все можно ожидать…

С нее…

Даже имени не знаю.

Пытаюсь представить себе мир без нее. Что-то мы не то сделали, погорячились, было же кем-то задумано, что их двое, двое, одна и другая, ходят парой, одна жжет города, другая вытаскивает что-то из развалин… Одна поит землю кровью, другая растит на земле рожь…

Смотрю на убитую…

Тэ-экс, кто из нас сошел с ума…

Проклевывается рассвет, стремительно меняются черты мертвого лица…

Вот черт…

Иду — в никуда, в мир, который теперь будет совсем другим. Мне больше нечего делать здесь, возле трупа. Солнце вылезло наполовину, будто думает, ползти ли ему дальше.

Молчит небо.

Молчит земля.

Притихли.

Как-то оно теперь будет… Какой будет мир. Если вообще теперь как-то будет, если вообще теперь что-то будет…

Стараюсь не вспоминать залитое кровью лицо, каким оно стало — с рассветом…

Нос горбинкой…

Черные брови вразлет…