Но так или иначе, не должно быть никакой крови. Он сказал Аните, что собирается погостить у тетушки Мидж в Норидже. Тетя была больна и, вероятно, собиралась оставить ему кое-какие деньги. Довольно неплохой повод для такого визита, в который супруга наверняка поверит. Он предполагал, что, как только уедет, Анита и человек, носивший защитный мундир, окажутся в постели – в его постели. Где-то после полуночи он собирался незаметно вернуться.

Все так и вышло! Они лежали в его постели и крепко спали. Заперев за собой дверь, он сначала задушил мужчину, потому что Анита была маленькой и слабой женщиной, которая не могла с ним тягаться. Затем, немного погонявшись за ней по комнате, он сбил ее с ног и задушил тем же кожаным ремнем, что и любовника. Вскоре все было кончено. Пятна на полу были только от его собственной крови – из царапин, – да и той немного. Он легко отрубил им кисти рук – пригодился опыт работы на скотобойне. Прежде чем положить эти две руки в жестяную коробку из-под печенья, он снял два кольца Аниты – обручальное и подаренное в день помолвки. Это было для него своего рода премией. Он совсем забыл об этих кольцах, когда рассчитывал, сколько денег сможет раздобыть. Конечно, их можно продать. Отправиться куда-нибудь подальше – в Девоншир или даже в Шотландию – и отыскать там ювелира, который отвалит ему много денег за бриллиантовое кольцо. Анита сама купила его. Ей хотелось иметь бриллиантовое кольцо, а он не мог за него заплатить.

На дворе был октябрь – это лучше, чем лето, потому что не нужно спешить избавляться от тел. Теперь, когда он отрезал кисти рук, которые когда-то гладили друг друга и переплетались пальцами, он едва ли понимал, зачем это сделал. Чтобы любоваться на них? Чтобы напоминали о его мести? Но все это было в прошлом. Он знал, что через день-два уже едва ли захочет вновь взглянуть на эти руки. Теперь нужно было спрятать их в надежном месте; мысли о том, что они там лежат, скрытые от посторонних глаз, будет вполне достаточно. Он обернул тела простынями и связал садовой веревкой.

А ребенок все проспал. Ему было девять лет – достаточно, чтобы наблюдать, пусть и не осознавая до конца происходящее. Вуди знал, что должен как-то избавиться и от него. Нет, он не прочил ему ту же участь, которую уготовил Аните и ее любовнику. Майкл был все-таки его сыном, и это трудно было отрицать, поскольку мальчик был очень похож на своего отца. Не испытывая к нему особой любви, Вуди все-таки ощущал своего рода кровную связь с мальчиком. Майкл был его сыноми теперь, когда жены не стало, самым близким на свете человеком. Он мог бы все устроить так, чтобы больше никогда не увидеть его снова, но пролить кровь ребенка – нет, об этом не могло быть и речи.

Завернутые в простыни тела он отволок в летний домик и завалил дровами. Крышка жестяной коробочки закрывалась очень плотно, поэтому никакого запаха не было. Он спрятал коробку в платяной шкаф Аниты, под теми самыми платьями, которые она любила себе покупать, но понимал, что со временем придется отыскать для нее другое место. Он спал в комнате, где убил обоих, и иногда вспоминал о жестяной коробке, но так и не решился открыть ее. Уже должен был начаться процесс разложения, и он боялся того, что увидит, и запаха, который почувствует, если осмелится открыть.

Он знал, где в последние два месяца собираются мальчишки – его Майкл и сыновья Норрисов и Джонсонов. Вместе с ними играли дети четы Бэчелоров из Тайсхерст-хилла, милашка Дафни Джоунс и маленькая Розмари. Они встречались в подземельях. Однажды он проследил за Майклом. Выждав полчаса, Вуди перешел через дорогу и добрался до входа в туннели. Дети уже собрались внутри, но с того места, где он стоял, их не было видно.

– Я знаю, что вы там, – выкрикнул он. – Выходите сейчас же! Игры закончены. Пора домой, и сюда вы больше не вернетесь. Нечего здесь делать! Слышите меня?

Дети, естественно, услышали его. И вышли один за другим. Дафни задержалась, чтобы задуть свечи. Она вышла последней и, на миг остановившись на влажной траве наверху, одарила его таинственной улыбкой, а потом отвернулась.

На следующий день явился полицейский. Он хотел поговорить с миссис Уинвуд. Вуди тут же выдал ему давно заготовленную историю. Якобы жена заболела и осталась в деревне у двоюродной сестры. Она собиралась приехать, только когда поправится. Полицейский не объяснил, зачем ему понадобилась Анита и возникли ли у него какие-нибудь подозрения. Выслушав Вуди, он просто ушел.

О том, чтобы отправлять мальчика к тетушке Мидж, не могло быть и речи: она была слишком стара и бедна. Но как насчет его кузины Зоу? Своих детей у женщины не было, но, с ее слов, она всегда о них мечтала. Бог знает почему. Она подумывала взять дитя из приюта, но пока так и не решилась; Майкла она видела пару раз, и мальчик ей сразу очень понравился. Она едва ли не грезила о нем. Взять ребенка было несложно: достаточно согласия родителей. Зоу недавно вышла замуж, была уже не так молода, но деньги у нее точно водились. Зоу так хотелось этого ребенка, что ей было точно все равно, где Анита и что с ней. Довольно скоро все было устроено.

В назначенный день ему так не терпелось поскорее заполучить дом в свое полное распоряжение, что он рано поутру отвез ребенка на станцию метро и усадил в поезд до Льюиса. Заранее приготовленные для мальчика бутерброды он второпях забыл на кухне. Но Майклу и не хотелось есть в такую рань. Глядя на сына в последний раз, Вуди сожалел лишь об одном: жаль было терять такого красивого ребенка. Он вошел в автобус и сошел с него, когда тот повернул на Найтсбридж. Ювелир в лавке, где было полным-полно колец и жемчужных ожерелий, купил у него оба кольца Аниты, заплатив тысячу фунтов. Вполне достаточно, чтобы купить отличный дом. Только дом он не хотел. Дом у него уже и так был, и после окончания войны он собирался его продать. Ювелир не задал ему никаких вопросов.

Вуди был свободен. Но так ли это было на самом деле? Конечно, нет, пока под дровами в летнем домике лежали два трупа. Он уже посматривал в их сторону, стоя в дверном проеме, когда миссис Мопп зашла в сад и сообщила, что его хочет видеть полицейский. Вуди захлопнул дверь и запер ее. На этот раз полицейских было уже двое. Он сказал им, что его жена серьезно больна и что он вечером собирается поехать к ней в Йоркшир. Они, казалось, удовольствовались этим объяснением, но ничего не ответили, когда он, слегка поежившись, спросил, зачем им понадобилась его супруга.

Он вспомнил про руки – белую и смуглую – в жестянке из-под печенья. Она была надежно спрятана там, где ее сможет найти только он, когда захочет вновь взглянуть на эти руки.

С тех пор как он прогнал детей из туннелей, туда больше никто не приходил, а теперь приближалась зима, слишком холодная и сырая, чтобы собираться в подземельях. В один из промозглых ноябрьских вечеров, в непроглядной тьме, он пришел туда, зажег факел и спустился в туннель с жестяной коробкой от печенья в руках. Здесь все было пропитано влагой, и единственным звуком был звук падающих капель воды. Ему следовало быть осторожным. Не дай бог он поскользнется и упадет, да еще с этими отрезанными кистями. Придется звать на помощь. Да только кто его здесь услышит?

Вуди замер, размышляя и уставившись в глубокую яму, через которую, казалось, уходила вниз желтоватая глинистая вода. Дна не было видно, но он понимал, что вода все равно куда-то уходит. Вода всегда найдет себе дорогу.

Закрепив факел на краю ямы, он присел на корточки и опустил жестяную коробку в воду. В тусклом свете он увидел, как она проскользнула вниз, затем под тяжестью собственного веса опустилась еще ниже и, наконец, совсем исчезла в мутной воде. Вуди вскочил на ноги, едва не поскользнувшись и задев факел. Тот упал прямо в воду и тут же погас. Все погрузилось в темноту. Вуди резко обернулся, призывая себя к спокойствию, и начал с трудом, шаг за шагом, хватаясь руками за пучки травы, растущей на глиняных стенках, выбираться из туннеля. Впереди и чуть выше мелькнул свет. Это, должно быть, луна, потому что уличных фонарей никто не зажигал. Он взобрался наверх по скользким ступеням и, оказавшись на траве у края поля, увидел в небе круглую луну.