© Найденов В. В., перевод на русский язык, 2015

© ООО «Издательство «Э, 2015

Он был красивым молодым человеком. Мать уже с пяти лет хвалила его внешность. В детстве он регулярно слышал от взрослых: «Красивый ребенок» и «Ну разве он не симпатяшка?». Отец его так и не объявился. Школу он бросил в четырнадцать, тогда можно было, и отправился работать – сначала к одному садовнику, потом на скотобойню и, наконец, на косметическую фабрику. Вскоре в него влюбилась дочь хозяина. К тому времени ему было уже двадцать лет, и они поженились. Отец Аниты сказал, что не позволит транжирить наследство, доставшееся ей от бабушки, но сердце у него было все-таки доброе. Приданое, впрочем, оказалось не таким уж большим, но денег хватило, чтобы купить дом в Лоутон-хилле, что всего в двенадцати милях от Лондона. Сам Вуди – так его звали мать, супруга и кое-кто из школьных приятелей – терпеть не мог работу и решил до конца жизни больше ничем не заниматься. Сейчас можно было вполне довольствоваться унаследованными супругой деньгами, но вот что делать со своей жизнью, он не знал. Ему было всего двадцать три.

В те дни нужно было жениться. Здесь двух мнений быть не могло. Сожительство считалось едва ли не преступлением. Несколько лет они были вполне счастливы. Его мать умерла, и Вуди унаследовал ее дом и небольшое состояние. Затем умер отец Аниты. Вообще в 1930-е годы люди умирали намного раньше. Она была единственным ребенком, и теперь настала ее очередь получить родительское наследство. Оно оказалось намного больше того, что в свое время досталось ее мужу. Поскольку Вуди нигде не работал, он постоянно был дома и решил, что ради собственного же блага стоит все-таки приглядывать за супругой. Та часто наведывалась в Лондон, где покупала одежду и делала себе прическу. Иногда она пропадала там все выходные, чтобы, по ее словам, навестить бывших школьных подруг, которые теперь вышли замуж. Вуди на эти вечеринки не приглашали.

Пришла женщина, которая еженедельно убиралась у них в доме. Вуди казалось, что с уборкой вполне могла бы справиться и жена, он не раз говорил об этом, но все напрасно. Деньги платила Анита. Она даже толком не заботилась о ребенке и, насколько он мог видеть, почти не обращала на него внимания. Вуди где-то вычитал, что шестьдесят или семьдесят лет назад был принят парламентский закон, согласно которому замужним женщинам разрешалось единолично распоряжаться своими деньгами. Раньше они должны были передавать их мужьям. Он тут же возненавидел этот закон. Какой же замечательной могла быть жизнь, если бы все семейные средства принадлежали мужчинам!

Когда началась война, ему исполнилось тридцать. Вероятность быть призванным на воинскую службу росла с каждым днем. Вуди потерял покой. Но ему неожиданно повезло. На медосмотре он чувствовал себя, как всегда, хорошо – на этот раз, к сожалению, – однако доктор обнаружил шумы в сердце. Он сказал, что это результат перенесенного в детстве воспаления легких. Вуди помнил, как сильно тогда заболел и как волновалась за него мать. Но сейчас он был безумно рад и благодарен своему сердцу за эти столь своевременные сбои в работе. Врачу он полным сожаления голосом заявил, что чувствует себя хорошо и не сомневается, что доживет до ста лет.

У них в доме постоянно крутились друзья жены. Один из них приходил в мундире. Он был не так хорош собой, как Вуди, но мундир, без сомнения, добавлял ему привлекательности. Другого молодого человека, жившего по соседству, можно было часто встретить на кухне, где он заваривал себе чай, или в гостиной, где он пил этот чай в обществе Аниты. По большому счету, он был не слишком обаятелен.

– Ты обо всех судишь по внешности, – говорила ему жена. – Это все, что для тебя имеет хоть какое-то значение.

– Я тебя выбирал тоже по внешности. А что, этого мало?

Если бы жена захотела изменить ему, ей негде было бы скрыться. Но любовь или влюбленность – такая штука, лазейку всегда отыщет. Откуда ему было знать, где на самом деле бывала Анита, когда, с ее слов, навещала подруг? Его жена была рыжая, с темно-синими глазами, а у ее друга – того, что в мундире, – были глаза такого же цвета и русые волосы. Однажды днем Вуди зашел на кухню, чтобы взять деньги из жестяной коробки из-под печенья, чтобы заплатить миссис Мопп. На самом деле уборщицу звали Мосс, но «миссис Мопп» звучало намного забавнее, чем «миссис Мосс». Женщина шла позади, ей не терпелось поскорее получить свои деньги и потому не хотелось упускать из виду хозяина дома.

Анита сидела за кухонным столом, держась за руку с мужчиной в мундире. Ее рука лежала на скатерти, а ладонь мужчины лежала сверху и прижимала ее. Когда Вуди вошел, оба сразу убрали руки под стол, но он все равно успел заметить. Вуди расплатился с миссис Мопп и, не говоря ни слова, вышел из кухни. А парочка так и осталась сидеть, молча опустив глаза.

Вуди ощутил холодную злобу. Холодную и расчетливую. Но как только он почувствовал ее, злость начала расти, и постепенно он уже не мог думать ни о чем другом. Впрочем, с самого начала он знал, что не сможет жить, пока живы эти двое. Вместо того чтобы спать, он лежал в темноте с открытыми глазами и явственно видел эти руки: маленькую белую ручку Аниты с длинными острыми ногтями, окрашенными в нежно-розовый цвет, и темную ладонь мужчины со слегка растопыренными пальцами. В доме жил еще один член их семьи. Вуди сомневался, что Анита часто вспоминала о нем. Она совершенно игнорировала их ребенка. Однажды Вуди увидел, как жена промчалась через гостиную к входной двери и не заметила маленького мальчика. Она налетела на него средь бела дня и сбила с ног. Вреда ребенку она не причинила, но даже не удосужилась поднять его с пола. Мальчику пришлось вставать самому, он заплакал. Он не станет скучать по матери и, наверное, будет рад от нее избавиться.

Прежде чем сделать то, что он задумал, Вуди забрал остатки денег из жестяной коробки и переложил в другую, меньших размеров, – из-под какао. На жестяной коробке были нарисованы кусочки песочного печенья, и сама она была достаточно вместительной, примерно двенадцать дюймов в длину, восемь – в ширину и три дюйма в глубину. Этого должно хватить, ведь их руки были маленькими…

Анита приезжала, потом уезжала. Ее сопровождал то мужчина в мундире защитного цвета, то еще какой-то – в гражданской одежде. Последний тип Вуди совершенно не волновал. Он исчезнет, как только не станет самой Аниты, и даже не зайдет справиться о ней.

Пришла миссис Мопп и убрала в доме. С ней они редко беседовали. Разговаривать было не о чем.

Мальчик ходил в школу, он мог это делать совершенно самостоятельно, он знал, что это нужно, и спорить на эту тему бесполезно. Он разговаривал с миссис Мопп, и, казалось, она ему нравится, но Вуди это было неинтересно. Он часто думал о деньгах Аниты – эти размышления отнимали у него много времени и к тому же не давали выполнить задуманное. Он должен был как-то уговорить Аниту перевести ее тысячи – а этих тысяч было довольно много – на его банковский счет, но она была отнюдь не глупа и сразу заподозрила неладное.

– У нас с тобой нет совместного счета, Вуди, – сказала она. – Зачем тебе это нужно? Нет, даже не отвечай. Это было бы низко и бессмысленно. Мой ответ: нет.

Жаль, что она не согласилась. Но это его не остановило. И ничто бы не остановило. Лучшее, чего он смог добиться, – это завладеть ее чековой книжкой и выписать себе чек на сто фунтов. Большая сумма сразу возбудила бы подозрения. Как оказалось, обналичить деньги не составило труда, и он тут же пожалел, что не выписал себе вдвое больше. Теперь нужно было успеть до того, как она получит выписку из банка.

Об их прежней жизни Вуди не вспоминал. Он не думал о том, что когда-то назвал их «романом». Мысленно он никогда не возвращался даже к недавнему прошлому, заявляя всякому, кто заводил с ним подобную беседу: «С этим покончено, это больше не вернется. Какой смысл обсуждать это?»