— Вывеска говорит, что там нет мест, — замечаю я.
— Эта вывеска там все время висит, — возражает Рид. — Мистер Кеннеди так надоел бедной Сильвии, что она решила больше не принимать приезжих. Я уверен, она сделает для вас исключение — вы же одни из нас.
Вокруг рта Галена пролегают хмурые складки. Ему не нравится подпадать под определение «одни из нас». Мне становится стыдно, что мне это понравилось. Вернее, я даже этому рада. Но сейчас, меня больше всего радует, что мы наконец-то сможем заселиться в номер и обсудить с глазу на глаз сегодняшний день. Оставаться в доме у Рида было бы слишком...на виду. Знаю, глупая мысль, учитывая, что гостиница в самом центре города. Любой любопытный может заявиться туда, чтобы нас повидать — включая жутковатого мистера Кеннеди.
К слову, в привычных обстоятельствах я бы навряд ли сочла мистера Кеннеди странным. Просто Рид рассматривает его как «другого» — а относиться к кому-то подобным образом намного приятнее, чем самому чувствовать себя изгоем, как бы эгоистично это ни звучало.
Рид предлагает провести нас к Сильвии, но Гален останавливает его жестом.
— Нет, спасибо. Я помню обратную дорогу.
Наш новый друг не упускает своего. — Просто возвращайтесь к шести. Я сказал маме, что вы хотя бы заглянете к нам на ужин. Не делайте из меня врунишку.
Когда кажется, что Гален снова собирается возразить, Рид добавляет: —Тоби наловил в ручье форели. Хотелось бы узнать твое мнение о пресноводной рыбе, Гален.
Гален проводит рукой по волосам. — Ладно. Тогда увидимся в шесть.
Я изо всех сил стараюсь сделать вид, что не замечаю, как Рид улыбается мне со взглядом кота, увидевшего канарейку.
Глава 10
Гален затаскивает чемоданы на второй этаж гостиницы «Морская звезда», принадлежащей Сильвии. Он ждет, пока Эмма отворит дверь в свою комнату, прежде чем занести ей вещи. Поскольку они с Эммой еще не связаны, Сильвия настояла, чтобы они остановились в отдельных комнатах, так как все они, будучи декорироваными в «романтическом стиле», располагали только одной кроватью.
Видимо, город Нептуна предпочел выбрать, какие из старых законов наиболее удобно соблюдать.
Эмма плюхается на красивую металлическую кровать с голубым атласным покрывалом и кружевными оборками. С каждым ее движением кровать скрипит, и она хихикает.
— Совсем не романтично, если ты понимаешь, о чем я.
Гален усмехается и располагает чемоданы под окном, затем устраивается на кровати рядом с Эммой. Для него воздух здесь кажется несвежим, будто номер не использовался веками.
— Что ты думаешь об этом месте?
На самом деле, ему очень хочется спросить «Что ты думаешь о Риде и его заигрывании с тобой?», но это бы лишь спровоцировало ссору, не говоря уже о приступе ревности, которую ему с трудом удается удерживать в себе. От увлечения Рида Эммой воображение Галена и так разгулялось не на шутку.
Сперва, он представил себе, как внезапная остановка автомобиля выкидывает Рида прямиком через ветровое стекло, где его окровавленное и изломанное тело приземляется на дорожный гравий.
Затем была фантазия о пересчитывании зубов Рида кулаком, и создания ему таким образом новой версии «добродушной улыбки».
Не говоря уже о дневных грезах, где он от души надавал Риду поддых так, что тот подавился остатками своего шоколадного печенья.
— Я думаю, еще слишком рано делать выводы, — отвечает Эмма, отвлекая его от размышлений.
— Неужели? Совсем на это не похоже.
Она закатывает глаза, когда он облокачивается на подушку рядом с ней, подпирая рукой голову так, что их носы почти соприкасаются. Трезубец Тритона, ее кожа безупречна.
— Я не думаю, что ты мне достаточно доверяешь. Как не доверяешь и Риду.
— Этого я и боялся. —Он откидывается назад, обращая взгляд к потолку. — Эмма, мы не знаем этих людей. Все, что о них известно — они вообще не должны существовать. Они живут на суше, подвергая нас риску быть обнаруженными.
— Я бы сказала, они рискуют своим обнаружением, а не нашим. Разве ты не согласен с тем фактом, что они скрывались — даже от нас — достаточно долго, чтобы доказать, что они не несут нам никакой угрозы?
— Ты полукровка, мой морской ангел. Если их обнаружат, то и тебя тоже.
— Как это? Никто не собирается указывать на меня из толпы и кричать «вот она!»
— Ты этого не знаешь. И я не хочу это выяснять.
Эмма вздыхает. Похоже, ее расстроили его слова, но чего она еще ожидала? Что он с распростертыми объятиями примет всех этих чужаков как давно утраченных кузин и кузенов? Просто так ничего не выйдет. Особенно в таких обстоятельствах.
— Ты не хочешь здесь находиться, — ее голос звучит так, словно он ее предал.
— Я хочу быть там же, где и ты.
— Какой банальный ответ.
Он растирает переносицу. — Да. Я не хочу здесь быть. — Гален снова поворачивается, рассматривая ее миловидное личико. Проводя тыльной стороной ладони по ее щеке, он говорит. — Должен признать, моим первым инстинктом было бежать. Убраться отсюда как можно дальше.
Ей не нравится честность в этом ответе, но он ничего не может с этим поделать. — Почему?
— Потому что они нарушают закон.
— Но ты же сам сказал, что закон всего лишь суеверия. Неужели ты забыл? Я ведь исключение из правил. Чем они хуже?
Эмма права, он сам непостоянен в отношении к закону. Но прямо сейчас, ему кажется, что закон снова обрел свой здравый смысл.
— Но они и не просят их помиловать, не так ли? Кроме того, не важно, что думаю о законе я — важно, что о нем думают королевства. А они все еще отдают предпочтение закону, а не существованию полукровок.
Он морщится, когда вспышка боли отражается на ее лице. — Или существованию не одной полукровки, — исправляется он. — Сейчас мы должны сконцентрироваться на сохранении мира между королевствами, а не вовлекать их в еще одну скандальную разборку с участием монархов, — стоит ему открыть рот, как он начинает говорить словами Грома.
— Мне это не кажется скандалом, Гален. Кроме того, мой дедушка знал об этом месте. Он был здесь. И очевидно, что он тоже не видит в этом ничего ужасного.
— Вообще-то, я уверен в обратном, — сухо возражает Гален. — Иначе, он не стал бы держать это в секрете. — Первым желанием Галена было вспылить. О чем Антонис только думал?
— Все же, что он там делал?
— Он сказал, что искал маму.
— На земле?
Она пожимает плечами. — Выяснилось, что мама увлекалась человеческими вещами. Прямо как Рейна.
Галену не нравится подобное сравнение. Рейна всего лишь собирает человеческие вещи. Она бы никогда не отказалась от образа жизни Сирены ради жизни на земле. Но все же, он не осмеливается озвучить эту мысль. Все-таки, Рейна непредсказуема. Совсем как Налия, мать Эммы.
Как и сама Эмма.
Гален устал от постоянной непредсказуемости событий; он готов обосноваться и направить свою жизнь в спокойное русло. Но, похоже, в мире людей слишком много сложностей, чтобы подобное произошло. Посмотрите, к чему это привело Налию. Она жила среди людей, не переставая скучать по любви и обожанию Грома. Взгляните на Эмму. Она готова сократить свою продолжительность жизни, лишить его возможности провести с ней больше на десяток лет, лишь бы оставаться на земле. Ходить в человеческую школу. Заниматься человеческими делами.
И вспомните о Рейчел. Она была жительницей суши. Но даже одна из самых стойких людей в мире оказалась слишком хрупкой — просто человеком — в конце концов.
Я был прав, остерегаясь людей все это время. И сейчас я в этом уверен, как никогда.
Он вздрагивает, обнаруживая, что за ним наблюдает Эмма. Интересно, что же она видит? Может ли она сказать, как ему сейчас горько? Как отчаянно ему хочется рассказать о своих чувствах? И как он боится, что она его отвергнет?
Но похоже, у Эммы имеются свои соображения на этот счет. Все ее лицо выражает собой мольбу — и Гален уже знает, что ему не удастся долго ей противиться, чего бы она не попросила. Он гадает — и сомневается — сможет ли он когда-либо выработать иммунитет к этому выражению на ее лице.
