— Монархической, — поправил Филимонов.
— Дело не в словах, полковник. Мы, кадеты, всегда готовы поддержать и поддерживаем крайних
монархистов.
— Это верно.
— Конечно, верно. Но, господа, время спешить. В соседней комнате вас ждет парикмахер. Не
беспокойтесь, офицер, разумеется. По желанию, каждый из вас может постричься или побриться. Кто пожелает,
может загримироваться. Там же у адъютанта получите фальшивые документы и деньги. Прошу, господа.
Офицеры гурьбой вышли в соседнюю комнату. Оттуда вскоре послышались смех, шум и крики.
— Разрешите, господин полковник, мне попрощаться с друзьями, — попросил Сергеев в надежде, что
ему удастся перед отъездом поговорить с Анастасией Гавриловной.
— Некогда, поручик. Я имею с вами еще разговор. Основное: оберегайте особо полковника Филимонова.
Он едет с вами до Москвы и везет чрезвычайно секретные бумаги в английскую миссию от самого великого
князя Николая Николаевича.
— Слушаю-с.
— Вы лично получите от меня, — Преображенский открыл письменный ящик стола, извлек оттуда три
пакета и вышитый серебром пояс, — вот этот пояс. В нем находятся совершенно секретные документы ЦК
нашей партии. Передайте их лично под расписку нашему дорогому вождю господину Тошнякову. В этом же
свертке документы на поезд. В этом ваши личные документы. На всякий случай заготовлена подложка на имя
комиссара совета. И наконец в третьем пакете, — полковник вздохнул, — деньги. Я верю вам, поручик. И
насколько от меня будет зависеть, вы получите подполковника, если выполните поручение. Я верю вам. — Тут
голос Преображенского прозвучал торжественными нотами. — Старайтесь же на благо дорогой идеи. Здесь…
все мое личное состояние. Сто пятьдесят тысяч рублей в английских фунтах. Пятнадцать тысяч фунтов
стерлингов. Отдельно здесь же лежит тысяча фунтов — эти деньги принадлежат вам.
— Что вы, господь с вами, господин полковник. Зачем мне так много денег?
— Ах, успокоитесь, поручик. Не думайте, что я настолько богат, что стану разбрасывать по тысяче
фунтов. Это деньги не мои. Не я их вам дарю. Я знаю, что этим бы я оскорбил в вас офицера. Эти деньги —
законная плата за ваш труд от наших дорогих союзников. В Москве получите еще столько же от полковника
Филимонова. Возможно и больше. Все будет зависеть от того, какую вам поручат работу. Мои же пятнадцать
тысяч фунтов вы передадите жене, когда высадите ее в Москве. Я дам телеграмму. Там ее встретят родные.
— Господин полковник… Ксандр Феоктистович, как мне благодарить вас за доверие… за все!
— Не за что. Служите верой и правдой идее… — полковник запнулся, — идее монархизма в лучшем
смысле этого слова, и это будет лучшей благодарностью. Берегите Тамару Антоновну. Она будет с вами ехать в
одном купе на правах вашей жены…
— Что вы, как можно…
… Но без обязанностей жены, — сухо добавил Преображенский. — Вы понимаете. Я надеюсь.
— О, ради бога. Еще бы, господин полковник!
— Ну-с, надо спешить.
*
Шесть закрытых автомобилей бешено промчались через город в степь к незаметному полустанку в
нескольких верстах от города. Автомобили остановились. Из них вышло около двадцати человек хорошо одетых
в штатское мужчин, трое военных, один в погонах поручика, другой — капитана и третий — полковника.
Последней вышла женщина, закутанная в шелковую синюю фату. Шутя и смеясь, эти люди погрузились в два
мягких вагона стоявшего здесь поезда.
Ровно через пять минут поезд покатил на север.
У автомобилей остались два офицера. Тот, что был в погонах полковника, помахал картузом вслед быстро
убегавшему поезду и сказал:
— Помчались. Как думаете, Ястребов, благополучно ли доедут?
— Нет сомнения, Ксандр Феоктистович.
— Ну, дай бог, дай-то бог. Бедная Россия! Сколько еще тебе предстоит испытаний, пока наконец придет
твердая власть именем твоим.
Офицеры подошли к автомобилю.
— Кстати, адъютант. Съездите, пожалуйста, сегодня во французское консульство и потребуйте денег.
Англичане, те несравненно аккуратнее платят, и постарайтесь сменить мне денщиков. Они что-то начинают
поговаривать о большевиках, и о том, что теперь денщиков нет. Как портятся люди.
— Слушаю-с, господин полковник.
— А ведь хороших двадцать организаций создали. Только держитесь, большевики.
Офицеры сели в первый автомобиль и помчались обратно в город, а за ними следом, поднимая тучи
пыли, двинулись пять порожних машин.
*
После того как Анастасия Гавриловна рассталась с Сергеевым, она отправилась в соседнюю гостиницу и
сняла там номер. Она была так сильно взволнована происшедшим, что была вне себя. Анастасия Гавриловна
верила своему Викторушке, правда, считала его мальчиком, но верила его любви. И вдруг!..
— Какой ужас… Какой позор! — шептала она, уткнувшись носом в подушки.
Шли часы. Она, страдающая, побледневшая, то ходила по комнате, то вновь бросалась ничком на
постель.
Потом, точно прорвав плотину, хлынули потоки слез.
— А я думала… — шептала она сквозь рыдания, — думала, что он еще мальчик… како… какой… какой
ужас.
Так бы проплакала она до утра, если бы не забылась сном. Проснулась она, когда солнце указывало
позднее утро. Одевшись и позавтракав, она отправилась в военный комиссариат, зарегистрировалась там и
получила назначение в Н-ский бригадный госпиталь. Не задерживаясь в городе, она в тот же вечер выехала на
место новой службы.
*
Вечером после заседания пленума совета Гончаренко вместе с Тегран возвращались домой.
Настроение у них было радостно-возбужденное. В этот вечер фракция большевиков одержала полную
победу. В президиум совета подавляющим большинством голосов провела двух беспартийных, одного эсера,
одного дашнака и пятерых большевиков.
Большой драки на заседании не было. Победа досталась легко. Прежний председатель совета,
меньшевик, сбежал с самого начала собрания. Кадеты во главе с Преображенским молчали. Они были напуганы
дневными демонстрациями.
Преображенский со страхом ждал запроса насчет бежавших из-под ареста офицеров. Но на этом вопросе
прения не развернулись. Отвечая на выкрик “Долой кадетов, укрывателей контрреволюционеров”,
Преображенский заявил, что он никаких офицеров-беглецов не видел, ничего о них не знает и тут же внес
предложение: “Указать военному коменданту города на необходимость начать энергичные поиски и
расследования”.
Это предложение приняли большинством, но вместо слова “указать”, постановили:
“Предложить немедленно”.
На этом заседание закрыли.
— Мы можем гордиться нашей победой, — говорила Тегран. — Теперь нам остается целиком захватить
власть. Дело за столицей. Временное правительство, можно сказать, не существует.
Соглашаясь с ней, Гончаренко в то же время выражал сомнение.
— Как вот армянское крестьянство — поддержит ли нас? Ведь только в нашем городе совет целиком
большевистский. А в других местах — там меньшевики и дашнаки орудуют.
— Верно… Но… ах! — вдруг воскликнула Тегран.
Гончаренко оглянулся кругом и увидел в стороне, у забора, двух вооруженных в масках. Эти люди
держали в вытянутых руках по маузеру.
— Ни с места! — сказала ближняя маска. — Мы — мстителя за угнетенную страну. Пусть русская собака
останется, а девушка идет.
По голосу Гончаренко без труда узнал Арутюнова.
— Хорошо, — сказал он. — Тегран, иди. Не беспокойся.
— Нет… или хорошо. Прощай, Вася. Я отомщу.
— Прощай, любимая.
Тегран быстро скрылась за углом улицы.
— Пойдем, грязная вонючка. Мы сейчас отправим тебя в самое далекое путешествие. Ступай вперед и не
оглядывайся.
Гончаренко понял, что погиб. Но страха он не почувствовал. Почему-то в его мозгу пронеслась мысль:
