Судьба бросала его по степям, заводила в мрачные горы. Вождь не вздрагивал при звуках

беспорядочной стрельбы, не вскакивал лихо на коня, хотя умел это делать не хуже любого джигита.

Даже в самой тревожной обстановке старик сохранял степенность. И все его подчиненные хорошо знали,

сколько планов в такие моменты рождается в мудрой его голове. Старику нужно время, чтобы выбрать

один, самый верный и нужный. К коню он тоже подходил спокойно. Шальная пуля уже просвистит рядом,

а он погладит коня по крутой, напряженной шее, успокоит, потом медленно, как-то царственно

поднимется в седло, будто впереди у него не бой, не дерзкая схватка с врагом, а торжественный выезд

на праздник.

Вождь спокойно принял удар судьбы, когда его обвинили в государственной измене. Особой вины он

за собой не чувствовал. Человек, привыкший к свободе, плохо знал законы даже родной страны. Он не

нарушал их преднамеренно, а жил, действовал, как ему хотелось, как нужно было племени. В тюрьме

старик почти не думал о своем будущем. Его волновала только судьба сына, единственного наследника.

Он понял, о чем говорит Махмуд-бек. Конечно, о сыне. Старик взял кусок мяса, медленно, осторожно,

чтобы с него не упали красноватые от перца тонкие кружочки лука. Он ел, по-прежнему рассматривая

маленький квадратик темного неба.

События нельзя торопить... Все придет в свое время.

Махмуд-бек выбрал кусок помягче, понежнее. Зубы окрепли. Но он еще боялся, что вдруг один из них

вновь пошатнется и нестерпимой болью заноет десна...

Эта боль не забывается...

Один из слуг министра не просто ходил, а странно, словно прижимаясь к стенам, скользил вдоль них.

И будто на какую-то долю минуты задерживался у каждой двери. Этого короткого времени ему было

достаточно, чтобы услышать, догадаться о разговоре или о событиях, происходящих в соседней комнате.

С агрономом слуга встречался редко, но он чувствовал неприязнь русского к себе. Задерживаясь в

поклоне, он старался не смотреть на агронома, потому что тоже не любил русского и прятал глаза, чтобы

не выдать своего настроения.

Агроном редко заходил в дом министра. Да в этом и не было особой необходимости... Дела шли

хорошо. Министр - человек, не отличавшийся особой щедростью, - изредка делал неплохие подарки

русскому. И тот, чье место было в самой тесной, душной яме зиндана, ходил с гордо поднятой головой.

Вот это-то и бесило мелкого, подлого человечка, знавшего много тайн.

Именно на нем агроном остановил свой выбор - на человеке, которого считал врагом. Пусть вражда

беспричинная, непонятная, но ее не скроешь от посторонних глаз. И добрые люди уже предупреждали

русского: остерегайтесь слугу. Русский небрежно махал рукой: у меня слишком много работы.

Вдруг русский агроном предлагает взять его сына к себе на работу, обучить хорошему делу. Слуга

впервые посмотрел на русского открыто. Глаза не бегали. В них были испуг, удивление,

настороженность.

- Чем я обязан... - помедлив, слуга все же произнес это слово, - господину?

Русский прямо не ответил.

- Ваш сын будет иметь хорошую профессию. Я старею. Мне бы хотелось подготовить умного

специалиста.

- У вас есть такой... помощник.

- Пусть будет еще один. Работы для всех хватит.

Слуга уже имел возможность убедиться, что люди, знающие секреты земли, не пропадают даже в

тюрьме.

- Чем я обязан? - все-таки еще раз спросил он. - У меня мало денег.

Русский посмотрел в настороженные глаза и спокойно произнес:

- Деньги мне не нужны. Вы будете служить мне. Ради сына служить.

- Я вас понимаю, господин... - склонил голову слуга.

В доме министра бывали крупные государственные деятели. И о чем только здесь не говорили!..

На улице уже разгуливал холодный, пронизывающий ветер. Он врывался во двор, крутил злые

песчинки, швырял их через решетку в темные камеры.

Заключенные жались друг к другу, кутались в рванье. Только те, кто имел богатых друзей и

родственников, могли накинуть пусть не новый, но крепкий стеганый халат или укрыться одеялом.

132

При сильных порывах ветра в камере становилось холоднее, а назойливые песчинки попадали за

ворот. Интересно, как их заносит из пустыни.

Вождь слушает стоны ветра, вспоминает степные просторы, непогоду, которая никогда не была

помехой для его всадников. Мчались в песчаном вихре кони. И непонятно, кто переворачивал пустыню:

ураган или грозная лавина всадников.

Сын всегда был рядом с отцом. А сейчас они в цепях. И разделяют их сотни километров.

Махмуд-бек узнал от русского агронома о маленькой тюрьме в далеком городке. Туда может

ворваться отряд всадников...

Нужно решать...

Старик все эти дни молчит. Махмуд-бек садится рядом. Набрасывает халат и тоже молчит. Как-то он

сказал старику, что скоро выйдет из тюрьмы. Очень скоро. Махмуд-бек не стал предлагать свои услуги

там, на свободе. Пусть сам решает. .

В камере стонут, ворчат, тяжело вздыхают. Позвякивают цепи.

- Махмуд-бек... - вождь редко называл его по имени.

Махмуд-бек, повинуясь властному голосу, торопливо подвинулся к старику.

- Махмуд-бек, ты скоро уйдешь... туда... - продолжал старик. - Мне, наверное, не выбраться, но сын

уже вырос... Я рад... - говорил старик. - У тебя свои дела. Но тебе всегда будет нужна помощь.

Махмуд-бек благодарно кивал. Как долго, нестерпимо долго он ждал этого разговора!

- Люди помогут тебе пройти в горы. Ты можешь увидеть сам Живого Бога. Стоит только тебе назвать

мое имя, прийти с моим человеком.

Махмуд-бек слышал о силе, о влиянии вождя. Но оказывается, старик еще более могуществен.

- Мои люди знают дорогу к Джанибеку-кази.

Надо было сдержаться, не показать вида, не вздрогнуть при этом имени. Сильный, еще крепкий

курбаши Джанибек-кази давно вышел из подчинения руководителей туркестанской эмиграции. Он

скрылся в горах Памира и действует самостоятельно. У него свои связи с иностранными разведками.

Еще никто не мог пройти к Джанибеку-кази, узнать место его становища, его связи и планы.

- Джанибек тебе поможет, Махмуд-бек. Служить не будет, но поможет, - уверенно говорил старик.

Он называл соседние страны, города, поселки, дороги пустынь и гор. Старик все дарит Махмуд-беку -

человеку, которого он полюбил, которому поверил, который сделал для него невозможное.

- Когда ты уйдешь, Махмуд-бек? - спросил старик.

- Скоро, отец... Я думаю, что очень скоро.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Я уже упоминал имя Мустафы Чокаева.

Я читал его письма и статьи, получал от него руководящие указания.

Что это была за фигура?

Дед Мустафы Чокаева служил делопроизводителем у кокандского хана, отец был судьей. Мустафа

поступил на юридический факультет в Петербурге, учился на одном курсе с А. Керенским. Вступил в

партию социал-демократов.

На родину Мустафа Чокаев прибыл уполномоченным Временного правительства в Туркестанском

крае.

Но здесь он повел активную работу за создание автономной мусульманской республики. «Кокандская

автономия», как известно, просуществовала три месяца.

Чокаев бежал в Турцию, потом в Париж.

Когда фашисты вошли во французскую столицу, они арестовали Чокаева как агента «Интеллидженс

сервис». Более года лидер туркестанской эмиграции находился: в заключении. Здесь и родилась мысль

о создании мусульманских легионов. Мысль была изложена в послании к Гитлеру.

Мустафа Чокаев стал служить новым хозяевам.

Но у него уже появился соперник, Вали Каюм-хан, который шел к власти решительно, упрямо. Выбрав

удобный момент, он отравил Чокаева.

Вали Каюм-хан родился в Ташкенте, в семье торговца. С группой узбекских и таджикских юношей он