— Конечно, — быстро ответил Виктор и снова насторожился. Стало ясно — капитан не собирался шутить.

— Не видно этого. С уполномоченным ты разговаривал, как самый отъявленный хулиган. — Капитан взял папиросу, как палку, положил кулаки па стол, будто собирался ими застучать. Однако глаза у него были спокойные и очень внимательные. — Ты и в школе, наверное, так ведешь себя? Учителям грубишь, на уроках балуешься, товарищей не уважаешь?! Так, что ли? Ты понимаешь, что подрываешь авторитет своего отца и в школе, и на улице? А ведь отец твой как раз ведет борьбу с хулиганством, с воровством. Частенько жизнь свою подвергает смертельной опасности. Тебе это непонятно?

— Понятно, — тихо ответил Виктор, рассматривая свои коленки и думая о том, что если он во всем будет соглашаться, разговор быстрее закончится. Спорить со взрослыми — только раздражать их, это правило он давно усвоил.

— Если тебе это понятно и ты все-таки хулиганишь, то нам нужно будет присмотреться к тебе. Иди, но знай, что твой отец и я с хулиганами шутить не любим.

По коридору Виктор шел посвистывая. Привода ему не запишут: Филипп Степанович отца боится как огня. Если же до отца слух дойдет, то можно сказать, что участковый не разобрался, драчуны все разбежались, а его, Виктора, пригласили в отделение как свидетеля. Капитан же в отделении новый человек и сразу с отцом отношений портить не станет. Ясно как день. И Виктор спокойно шагал по тротуару, заложив руки за пояс, подмигивая встречным девушкам, и с удовольствием подставляя солнцу веснушчатое лицо.

Разморенные деревья отбрасывали на тротуар короткие тени; ветерок перебирал листочки, шевелил бумажки на мостовой. Над головой загудел самолет, Виктор задрал голову, и ему вдруг захотелось куда-нибудь улететь, хотя бы на дрейфующую станцию Северного полюса.

— Как там, Витька? Что сказали? — неожиданно спросил вышедший из-за угла приземистый паренек в синей майке.

— Все в порядке, — ответил Виктор, останавливаясь.

— О нас не спрашивали?

— Чудак ты, Коська! Чего они меня будут спрашивать? Там знакомые люди. Конечно, спросили, сколько я выпил сегодня пива, на какой вечеринке собираюсь танцевать.

— Если так, то ладно.

— А ты пуглив, как я посмотрю. — Виктор засмеялся и хлопнул товарища по плечу. — Не дрейфь, держи хвост трубой!

Они пошли рядом. Виктор нес голову высоко, рассеянно посматривая по сторонам; его рыжие волосы упрямо топорщились на вершинке, легкая походка была беспечной. А Костя шагал широко и грузно, маленькая голова его сидела на широких и сутулых плечах как-то неровно, слишком уж далеко выдаваясь вперед. Взгляд у Кости был грустный и будто бы пытливый, под прядью каштановых волос на лбу виднелись преждевременные морщинки.

— Из-за чего твой брат налетел на этого парня в сапогах? — спросил Виктор, продолжая рассматривать прохожих.

— Не знаю, — уныло отозвался Костя. — Они вместе на заводе работают. Кажется, Алексей вчера не вышел на работу, а тот все приставал к нему, почему, дескать, не вышел.

— Правильно, значит, я ему тоже дал пинка. — Виктор свернул на другую улицу. — Пойдем, Коська, еще по кружке пива выпьем — и по домам. Отдохнем часочка три-четыре, а потом на вечер.

— Я не хочу, — отказался Костя. — У меня голова болит. Ты один пей.

— Эх, воробьиная натура! Ладно — тебе полкружки, мне полторы.

В кружках шипела пена. Продавец посмеивался, глядя на ребят. Костя пил и морщился, процеживая пиво сквозь зубы; в голове у него шумело, болела даже кожа на затылке, но ему не хотелось показать товарищу, что у него «воробьиная натура». Хорошо Витьке, он ко всему привык, ему выпить полстакана водки — пара пустяков.

К пивной подошел молодой человек в соломенной шляпе, скошенной набок, с расстегнутым воротом рубашки. Он минуту постоял, пристально глядя на ребят, потом спросил резко:

— Опять здесь?

Ребята быстро обернулись.

— Не беспокойся, Алеша, — сказал Костя, ставя кружку на стойку. — Витя о тебе ничего не говорил.

— Еще не хватало! А ты зачем туда поперся? — Алексей уставился на Виктора мутными неподвижными глазами.

— А что мне бояться, — улыбнулся Виктор, — там все меня знают. И ни о чем не спросили.

— Не спросили!.. — оборвал его Алексей.

Они вышли все трое, не замечая лейтенанта Вязова, который стоял на противоположной стороне улицы и внимательно смотрел на них.

Майор Копытов вошел в кабинет, снял фуражку, сел за стол и вытер потную лысину ладонью. Жена опять забыла положить в карман платок, и Терентий Федорович все утро мучился, смахивая пот руками и всякий раз досадуя на супругу.

Сейчас он приехал от начальника городского управления. Разговор был очень неприятный. Надо же было так случиться, что убийство произошло под праздник, а принятые меры по розыску преступников пока не дали никаких результатов. У пассажира документов не оказалось, и до сих пор не удалось определить, что это был за человек. Событие встревожило не только городское, но и республиканское управление, весть уже дошла и до партийных органов. С утра Терентия Федоровича тревожили телефонные звонки, а потом вызвал полковник, и не менее получаса майору пришлось выслушивать нравоучения, остро ощущая свою беспомощность. То, что из управления выделили ему в помощь опытных товарищей, Копытов посчитал для себя обидным: значит считают, что он не может справиться сам.

Отделением Копытов руководил более десяти лет и район знал прекрасно. В первые годы работы он проявил много настойчивости и смекалки, сумел очистить район от всяких преступных элементов и часто служил положительным примером на собраниях и совещаниях. И оперативный состав работников, как он думал, был подобран им тщательно — случавшиеся изредка мелкие кражи выявлялись быстро. Несколько недоволен был Терентий Федорович своим заместителем по политической части капитаном Стоичевым, пришедшим в отделение около месяца назад. Между ними уже возникали мелкие разногласия. Стоичев обвинял работников отделения в беспечности и успокоенности, твердил о недостаточной профилактике преступлений и хулиганства, о малой связи с общественными организациями. Терентий Федорович возражал сдержанно — недостатка, действительно, были, но не такие уж серьезные, чтобы о них кричать.

«Пришел на готовенькое, в хорошее отделение, и хочешь показать, что можешь учить. Поработал бы у нас лет восемь назад, узнал бы, как выкорчевываются эти пережитки в сознании людей, послушал, как около уха визжат пули, тогда бы понял, почем фунт лиха, — раздраженно подумал Терентий Федорович. — Тебя не вызывали, а выкручиваться все равно придется вместе».

И в который раз за последнее время он с нежностью вспомнил своего бывшего заместителя Андрея Софроновича Крылснва. Сгорел человек на деле. Ни днем ни ночью не знал он покоя, сам ходил на задания, даже был однажды ранен преступником, и эта рана впоследствии оказалась для него роковой. Сколько лет они работали вместе, а Копытов не помнит случая, чтобы у них возникали разногласия. Крылов работал так, что нельзя было сделать ему замечания. А с виду-то был человек неказистый: узкогрудый да косолапый, ходил вразвалку; только и запомнить можно было у него глаза — большие и голубые, ласковые, как у ребенка. Зато характера был веселого. Бывало, придет утром, поздоровается, скажет: «Эх и выспался! Теперь засучим рукава»- и как в атаку бросится: вызывает людей, беседует, проводит собрания. А когда садился в машину, говорил шоферу всегда одно слово: «Скорее». Вокруг Андрея Софроновича всегда были люди, на все вопросы он успевал отвечать. И все его любили, и дела в отделении шли хорошо, и авторитет начальника отделения рос не по дням, а по часам. А как не стало Андрея Софроновича — наступило какое-то затишье, появилась у работников вялость, медлительность. Терентий Федорович не понимал, в чем дело. Он многому научился у Крылова: так же вызывал людей, проводил совещания, много ездил, но люди к нему почему-то сами не шли, их приходилось вызывать. И сейчас, сидя за столом, майор снова мысленно набросился на нового заместителя. Где он ходит в такое трудное время? Вообще, он долго обдумывает решения, когда надо действовать стремительно, оперативно, брать быка за рога и скручивать шею. Да еще пытается поучать его, Копытова… Целое утро прошло после свершения преступления, а просвета не видно, не обнаружено даже никаких следов. И где — в отделении майора Копытова! «Где же твоя воспитательная работа!»-воскликнул про себя Терентий Федорович и хлопнул ладонью по столу.