Подполковник вызвал Вязова и предложил немедленно выехать на завод.

— Часа через два мы с Терентием Федоровичем там будем с группой. Ваше дело предупредить участкового, пусть приготовится… Наблюдайте за Стариновым и Протопоповым.

— Если потребуются срочные меры, звоните, — добавил Копытов, не глядя на лейтенанта.

Вязов водил машину сам, а на этот раз шофер заболел, и он взял с собой только Трусова.

Участковый уполномоченный Расулев стоял возле дома, в котором был его служебный кабинет, когда подъехала машина Вязова.

— Зайдемте на минутку к вам, — попросил лейтенант, здороваясь с Расулевым.

Они вошли в кабинет, сели. Расулев нахмурился — если приехал оперработник, то на участке что-то неблагополучно. Он вынул блокнот.

— Не надо, — сказал Вязов, кивнув на блокнот. — Что нового вы узнали об Алексее Старинове и Кали-страте Протопопове?

— Тут одна история с девушкой случилась, — улыбнулся Расулев и рассказал, как Старинов обманул Симу, сколько мучений это принесло хорошему парню Семе Калинкину и как сам Расулев уговаривает сейчас Симу выйти замуж за Сему.

Вязов слушал внимательно, и Расулев, повеселев, пригласил лейтенанта на свадьбу, которую он непременно организует.

— А еще что? — спросил Вязов, не ответив на приглашение.

— Сегодня ночью был у меня этот парень Сема, ругал Старинова и Протопопова. Смешной он, говорил «машина плачет…»

— Так, так, — насторожился Вязов. — Подробнее.

Расулев добросовестно припомнил весь разговор с Семой.

— Сейчас хотел об этом написать, — добавил он.

— Пошли, — неожиданно для уполномоченного строго сказал Вязов и быстро поднялся.

Сема сидел за столом усталый, пять минут назад он вернулся с дежурства и еще не успел снять замасленный костюм, помыть руки и лицо. После того, как Сима не стала с ним встречаться, он совершенно не следил за своей внешностью. В комнате у него был такой хаос, какой бывает в кладовке плохого хозяина: на подоконнике и на столе лежали черствые куски хлеба, на полу валялась бумага, на спинке кровати висели рубашка, брюки, носки. Сема печально смотрел на улицу, изредка устало позевывая. И серая в выбоинах дорога, лежавшая перед окном, и одинокий молодой тополь наводили на Сему уныние.

Каждое утро так сидел Сема. Он сам напросился в ночную смену, чтобы днем спать и никуда не ходить. Жалость к Симе, обида за нее и за себя по-прежнему горели в нем горячо и нестерпимо.

Сейчас он сидел и думал о своей несчастной доле. Неожиданно у окна остановился «газик», из него вышли участковый Расулев и какой-то молодой человек в украинской рубашке и серых брюках. Сема догадался, что они приехали к нему, вскочил и торопливо принялся прибирать в комнате. Приезд участкового Сему не обрадовал, был даже некстати, потому что разговаривать ему ни с кем не хотелось.

— Да, да, — растерянно отозвался Сема на стук в дверь.

— Здорово, молодой! — весело сказал Расулев, прошел к столу и сел на табурет запросто, как давно знакомый. — Совсем грустный стал? Ничего, товарищ Сема, уговорим мы твою девушку и свадьбу играть будем.

Сема не отвечал.

— Вы извините нас, товарищ Калинкии, за беспокойство, — сказал Вязов, — но мне — тоже работнику милиции — хотелось бы самому услышать рассказ о том, как приходили к вам Первого мая Старинов и Протопопов и о чем они говорили. Я думаю, вы понимаете, что мы приехали не ради простого любопытства.

Чтобы скорее избавиться от непрошеных гостей, Сема нехотя стал рассказывать, но на этот раз, к удивлению Расулева, он говорил гораздо понятнее.

Вязов слушал, рассматривая паренька. Бледные щеки Калинкина, волосы и руки были еще в масляных пятнах, грязные синяя рубашка и хлопчатобумажные брюки в полоску засалены — нечего греха таить, вид был у него неказистый.

— Это вы, значит, подрались в пивной на праздник? — спросил, улыбнувшись, Вязов.

— Мы не дрались, — смутился Сема и опустил глаза. — Алексей меня ударил, когда я ему сказал, что он в ночь под Первое мая не работал, а в табеле заставил бригадира сделать отметку, будто работал.

Сема оживился. Откинув рукой рыжий чуб со лба, который тут же опять опустился на свое привычное место, Сема сердито сказал:

— С такими парнями дружить нельзя, они какие-то подлые, а тоже считаются рабочими…

— Правильно, — согласился Вязов. — А ты и не интересуешься, почему мы тебя расспрашиваем?..

— Зачем мне? За ними должна следить милиция.

— Верно, Сема, верно, — подтвердил, поднимаясь, Вязов. — Ты не обессудь, если мы тебя еще раз потревожим.

— Пожалуйста. — Сема тоже встал и со смущением подал руку. — Я еще не умылся после смены, в масле у меня руки.

Вязов засмеялся.

— Ничего, давай лапу. Масляными руками мне баранку крутить ловчее будет.

Вязов, Расулев и Трусов приехали в заводоуправление. Оставив участковых в приемной, Вязов прошел в кабинет.

Директор Юнус Рахимович Рахимов сидел один и что-то писал. Массивный дубовый стол, широкие кресла были под стать хозяину — грузному, широкоплечему человеку с шапкой кудрявых седых волос на голове. Очки на его розовом лице казались необыкновенно маленькими. Он тяжело поднялся и подал через стол руку.

— Вызовите, пожалуйста, бригадира ремонтников, Юнус Рахимович, — попросил Вязов, усаживаясь в кресло. — Он позволяет рабочим прогуливать, а в табеле делает отметки о работе.

— О! Дияров так делает? — удивился Рахимов и взял телефонную трубку.

Бригадир явился вскоре, просеменил к столу короткими ногами, снял с головы старую артиллерийскую фуражку.

— Ты что же, Хамид-ака, безобразничаешь? — строго спросил его Рахимов.

— Зачем так? — недоуменно бормотнул бригадир и покосился на Вязова.

— Старинов и Протопопов под Первое мая не работали, а ты им в табеле сделал отметку!

Бригадир опустил глаза, потоптался, но промолчал.

— Я все знаю. Зачем обманываешь? — продолжал директор.

— Да ведь так, Юнус-ака, — нерешительно заговорил Дияров, не поднимая глаз, перекладывая из одной руки в другую фуражку, — что я сделаю, они меня ругают… Сказали бить будут…

— Какой ты бригадир?! — Директор укоризненно покачал головой. — Тебя в подручные поставить!

Счастье твое, что у меня посторонний человек сидит, а то бы я тебе прочитал лекцию. До сих пор я считал тебя хорошим бригадиром, а ты, оказывается, дисциплину подрываешь. Доберусь я до вас, ремонтников, выгоню всех прогульщиков и бездельников.

— Больше так не будет, Юнус-ака, — просительно проговорил бригадир.

— А сейчас они работают? В какой смене? — спросил Вязов.

— Протопопов на работе, а Старинов вчера уволился, расчет должен получать, — равнодушно сообщил бригадир, а Вязов подскочил.

Надо было немедленно действовать.

— Садитесь, товарищ Дияров, — тоном приказа предложил он бригадиру и обратился к директору: — Вызовите к себе, Юнус Рахимович, Протопопова и пошлите кого-нибудь за Стариновым. Может быть, он еще получает расчет.

Вязов вышел в приемную и сказал поднявшемуся со стула Трусову:

— Бегите на почту и позвоните Урманову. Скажите, что я его прошу немедленно приехать сюда. А вы, товарищ Расулев, зайдите со мной в кабинет директора, — приказал он участковому.

Вернувшись в кабинет, Вязов пощупал в кармане пистолет и с недоверием поглядел на бригадира. Старик недоуменно смотрел то на директора, то на незнакомого ему Вязова, моргал узкими глазами и продолжал мять в руках фуражку.

Расулев присел на стул около двери и расстегнул кобуру. Теперь он понял, что дело серьезное, и тоскливо думал о своем промахе.

Вскоре в кабинет осторожно вошел Суслик. Увидев за столом директора незнакомого человека в украинской вышитой рубашке, он подумал, что приехало какое-то начальство, и небрежно обронил:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, Протопопов! Садитесь, — прнгла-сил вежливо Вязов. Суслик прошел к столу и так же небрежно сел в кресло, закинул ногу на ногу.