Литмир - Электронная Библиотека

Вязов говорил спокойно, но глаза его блестели. Его слушали внимательно все присутствующие, один Поклонов серьезно смотрел на пустую стену.

«Черт дернул этого майора вызвать Вязова! — растерянно думал Стоичев. — Зачем нужно его выступление сейчас?» Но постепенно Николай Павлович заслушался сам, простая и ясная речь Вязова ему нравилась. Да, так именно ясно надо понимать сложные философские формулы.

Терентий Федорович сидел насупившись, смотрел в угол, по выражению лица его нельзя было понять, о чем он думает, какое впечатление на него производит ответ лейтенанта.

— Может быть, я что-нибудь рассказал не ясно? — закончил Вязов. — Тогда прошу задать мне вопросы.

— Ясно. Все понятно, — дружно загудели сотрудники.

— На этом занятия закончим, — объявил Стоичев. Копытов посмотрел па капитана, ничего не сказал и поднялся.

Из открытого окна несло жаром, будто на улице топилась большая каменная печь; в кабинете было душно, запах пота и мокрых ремней стоял в воздухе. Копытов сел за свой стол, вздохнул, отдуваясь. Стоичев, сидя поодаль, закинул ногу на ногу, взял папиросу в кулак, словно собирался кого-то ударить. Вязов взял с подоконника листок, свернул, положил его в карман и приготовился слушать, предполагая, что разговор будет о партийном просвещении.

— Поступили материалы, Михаил Анисимович, — начал Стоичев, но Копытов прервал его.

— Я сам. Встаньте, лейтенант Вязов! — приказал он.

Вязов вскочил и вытянулся, покосил на капитана глазами, полными недоумения.

— У кого берешь взятки?! — тихо, но угрожающе спросил Копытов. Он положил на стол кулак в рыжих волосах и уставился на лейтенанта.

Вязов вздрогнул, побледнел и несколько секунд молчал, сжав кулаки и опустив глаза.

— Я не способен торговать честью мундира и своей личной честью, товарищ майор, — сказал он с дрожью в голосе.

— К черту! — закричал Копытов, бледнея. — Мне не нужны умники, которые позорят отделение! Я не спрашиваю о чести, я спрашиваю, у кого ты брал взятки?! У меня есть документы! — Майор хлопнул ладонью по листу бумаги, лежащему на столе.

— Всякие документы по этому поводу — клевета! — твердо сказал Вязов.

— Клевета, черт возьми, клевета! — Майор вскочил. — Поклонов! — закричал он.

Старший лейтенант вошел, четко доложил:

— Товарищ майор, по вашему приказанию старший лейтенант Поклонов прибыл.

— Лейтенант Вязов у слепой взятки брал? — не ответив на рапорт, спросил Копытов и уперся руками в стол.

Поклонов облизнул тонкие губы, скривил их, посмотрел на майора холодными водянистыми глазами и раздельно, почти по слогам, ответил:

— Брал. Я сам видел. Было второго числа.

Круто, как только можно было это сделать, майор повернулся всем корпусом к Вязову.

Стоичев пальцем затушил папиросу, не почувствовав ожога. Он напряженно следил за лейтенантом.

Вязову все стало ясно: Поклонов наклеветал на него и очень неумно. Наконец-то их неясные отношения определились.

— Со слепой я разговаривал, выяснял кое-какие обстоятельства для дела, которое, как вам известно, еще не закончено. Никаких взяток, конечно, я не брал. Поклонова я там видел, — сказал Вязов и внимательно посмотрел на старшего лейтенанта.

— А, значит, сознаешься? — натужно вдруг засмеялся Копытов. — Знаем мы эти отказы, ни один дурак не скажет прямо, что он берет взятки. Немедленно разобрать на партийном собрании! — опять закричал Копытов, обращаясь к Стоичеву.

— На собрании мы парторга разбирать не. будем, его можно обсуждать только на бюро райкома, — предупредил Стоичев,

— Мне все равно: на собрании или на бюро. Я выгоню взяточника и без всяких решений. Можете идти!

Поклонов и Вязов вышли.

— Действуем, значит, старший лейтенант? — насмешливо спросил Вязов за дверью.

— Не смейся, еще плакать будешь, — огрызнулся Поклонов.

— Меня и крокодилы не заставят плакать, запомни, — засмеялся Вязов громко и задорно.

Когда майор и капитан остались вдвоем, Стоичев сказал:

— Нельзя так грубо разговаривать с людьми, Терентий Федорович, они наши работники и коммунисты.

Копытов положил в сейф письмо, крутнул ключ так, что замок зазвенел.

— Я не собираюсь с ними в бирюльки играть и вам не советую защищать взяточников. Не дело это для заместителя.

— Пока я не уверен, что Вязов взяточник, скорее наоборот…

— Не уверен? — Копытов махнул рукой и встал. — А я уверен. И приму необходимые меры. Все.

— Нет, не все. Я уверен, что взяточник Поклонов и свои проделки он прикрывает клеветой. — Николай Павлович тоже встал.

— Что! — закричал Копытов. — Где доказательства?..

— У вас тоже одно письмо, да и то анонимное.

— Оно не будет анонимным, я заставлю Поклонова подписать его, — и Копытов пошел к двери.

Николай Павлович шел домой медленно. Нет, он не откажется от обвинения Поклонова, которое высказал майору. Причины? Их пока мало. Но Николаю

Павловичу всегда казалось, что на людей — подхалимов, авантюристов и просто воров — угодничество и стяжательство налагают какие-то отличительные черты.

Вечер был тихий, солнце освещало верхушки деревьев и они ажурной вязью алели на фоне синегонеба; на тротуарах под кронами деревьев сгущались зеленые сумерки.

— Хорошо, что ты пришел сегодня почти вовремя, — сказала жена Николаю Павловичу, когда он вошел в дом. — Я пыталась сегодня поговорить с Надей, но опять ничего не добилась. С тобой она более откровенна. Когда ты поговоришь с ней? Она часто спрашивает о Мише. Почему он не приходит?

Николай Павлович улыбнулся. Да, с ним дочь более откровенна, чем с матерью. Видно, он может располагать к себе людей, многие сотрудники отделения рассказывают ему о своих семейных и даже любовных делах. А с дочерью у него давно установились ясные дружеские отношения. Приятно, конечно, но иногда трудно дать полезный совет, а в подобных делах, кажется, советы редко принимают.

— Поговорю, — согласился Николай Павлович,

Поджидая дочь, он принялся читать газету. В ООН обсуждались все те же вопросы — разоружение, запрещение атомного оружия, прием новых членов, — но ни один из этих вопросов сколько уже лет не может разрешиться. Это борьба в международном масштабе. А внутри нашей страны? Тоже идет борьба: за коммунизм, за повышение производительности труда, против пережитков капитализма в сознании людей. Такова природа — правильно говорил Вязов. И какую бы статью ни читал Николай Павлович, мысли его невольно возвращались к событиям жизни в отделении, к Вязову и Поклонову.

Дочь не стала ужинать, ушла в свою комнату. Николай Павлович немного помедлил, потом поднялся с дивана и направился следом за ней.

Присев к столу, он обнял дочь за плечи. Ему иногда хотелось посадить ее на колени и пощекотать, как он часто делал, когда ей было лет пять. Дочь подросла незаметно. Идут годы.

Надя обрадовалась ласке, улыбнулась; теперь отец редко балует ее лаской, а Наде хочется, как в детстве, обнять его за шею, целовать и смеяться. Милый папа, какой он чуткий. Он пришел потому, что ей плохо. У него очень мягкие, как шелк, волосы, и твердые слесарские руки.

— Что же у вас, Надя, произошло с Михаилом? Ты прошлый раз так мне и не сказала, — ласково спросил Николай Павлович.

— Ничего.

— Он нагрубил тебе?

— Нет.

— Вы поссорились.

— Нет.

— Он любит, а ты… — сказал Николай Павлович и замолчал.

Надя не отвечала. Печально глядела в сторону.

— Что ж, пожалуй, это к лучшему, — опять сказал Николай Павлович.

— Почему? — Надя резко повернулась к нему лицом, слегка отстранилась.

Николай Павлович встал. Закурил.

— Видишь ли, не всякого человека можно распознать сразу, некоторого и за десять лет не изучишь. Есть очень Сложные натуры. Вообще человек — наисложнейшее существо. — Николай Павлович понимал, что говорит прописные истины, но все-таки продолжал:- Величайшие психологи не могли разобраться до конца в человеческой натуре, понять всю сложность организма…

27
{"b":"269882","o":1}