— Мы заставим.
Сема вспыхнул и взялся за край кровати. «Чего им от меня надо? Особенно этому Старинову? Разлучил с девушкой и пришел еще сюда командовать… Кто они такие? Что за бессовестные люди?!»- думал Сема, еле сдерживая ярость. Он встал и, с трудом разжав побелевшие губы, твердо сказал:
— Попробуйте.
— Вот и рассердился хозяин. — Старинов поднялся и похлопал Сему по плечу. — Шуток не понимаешь? Ну, не будем ссориться из-за пустяков. Договорились!
— Да будет мир! — провозгласил Суслик, поднимая над столом стакан с водкой.
Сема лежал на кровати, пока непрошеные гости играли в карты. Играли они недолго, без интереса, и ушли, любезно попрощавшись.
После дождя буйно полезла трава, зазеленели холмы, похорошели улицы поселка. Сема теперь один выходил на пригорок, долго стоял, обдуваемый теплым ветерком, смотрел на лощину, и его не радовали цветущие сады, зеркальные квадратики рисовых полей. Со всех сторон доносился стрекот тракторов. Птицы летали стаями. На холмах паслись стада овец и коров. Иногда из ближнего кишлака слышались звуки карная — люди справляли свадьбы, веселились, радовались весне, и только у Семы было холодно на сердце. Впервые в жизни он крепко полюбил девушку, а она обманула его. Часто он задерживался за поселком до темноты; после того как пряталось солнце, в лощинках и оврагах расплывались тени, они закрывали деревья, дома; становилось холодно, и одинокие огоньки жалобно мерцали в густой темени. В эти минуты Сема готов был расплакаться.
В то время он еще не знал, что и Сима недолго была счастлива. Как-то вечером, проводив девушку до калитки, Алексей сказал ей:
— Прекрасна жизнь, когда мы ее сами устраиваем, без подсказчиков и советчиков.
— Алеша, когда же мы запишемся? — спросила Сима, спрятав лицо в его меховой куртке, готовая заплакать. Об Алексее по заводу расползались нехорошие слухи, и подруги начали сторониться Симы.
Старинов усмехнулся: «Глупая девчонка! Пора открыть ей глаза, сказать правду».
— Алексей Старинов не создан для блаженства, — сказал он насмешливо. — Ему, конечно, не чужды природы совершенства, но он дал себе смертельный зарок: никогда и ни с кем не связывать свою судьбу. Я хочу быть свободным. У нас вспыхнули чувства, мы их не подавили — это поэзия, а остальное — скучная проза, уготовленная для чудаков.
Сердце девушки замерло в испуге. Она отшатнулась от пария, и звезды на прозрачном небе показались ей черными. Мгновенье Сима стояла не шелохнувшись, потом медленно повернулась и ушла в дом.
Старинов хмыкнул, засунул руки в карманы и вразвалку пошел по темной улице.
Первого мая рано утром Старинов с неразлучным Сусликом явился к Семе, когда тот еще лежал в постели. Они сели за стол. Старинов был в соломенной шляпе, побледневший и злой. Он косо посматривал на товарища, а тот с ехидцей взглядывал на Старинова, усмехался, а затем сказал, гнусавя, приглаживая рыжие вихры, спадающие на низкий морщинистый лоб:
— Люблю выпить за счет других, особенно в праздник. Это незыблемый закон моей жизни, и когда он нарушается, все нервы мои, как струны гитары, расстраиваются и гудят вразлад, а сердце готово лопнуть, как мыльный пузырь.
— Замри, Суслик! — хрипло сказал Старинов и повернулся к кровати, на которой сидел Сема, хмурый и лохматый. — Не горюй, мой христианский брат, все в жизни приходит и уходит. Скоро придет к тебе Сима и принесет горячее извинение, а я буду вспоминать чудное мгновенье и сморкаться в надушенный платок.
— Идите вы к черту! — проговорил Сема, думая о том, что он слабый человек, не может встать и дать по морде этим двум шалопаям, нахально ввалившимся к нему в комнату.
— Достойный ответ! — восхитился Суслик. — Пришли непрошеные гости и не принесли пол-литра, хотя праздничное настроение выпирает из нас, как пробка из пивной бутылки. Советую тебе, Алексей, скорее соображать, иначе я начну рассказывать о том, как ты вчера стукнул по голове шофера и зайцем запрыгал по улице, а я не мог тебя догнать, чтобы разделить пополам твою веру в труса…
— Суслик! Ты сегодня наверняка договоришься до того, что я заткну твою вонючую пасть кулаком, — рассердился Старинов.
— Всем известно: неудача ведет к ссоре, — не унимался Суслик, отходя на всякий случай поближе к двери. — Мы здесь спорим, а… машина плачет, шофер, может быть, приказал долго жить… Алешенька, — вдруг вкрадчиво заговорил Суслик, — чем я трезвее становлюсь, тем красноречивее, у меня еще в запасе неиссякаемая тема любви Алешеньки и Симочки…
— Открылся фонтан вонючих слов. На! — Старинов вынул из кармана пятьдесят рублей и бросил на пол. Суслик живо подскочил, поднял бумажку и скрылся за дверью.
Некоторое время Старинов сидел неподвижно, глядя на дверь сухими, испещренными красными прожилками глазами, потом встал, подошел к окну. Заговорил он негромко, стоя спиной к Семе:
— В жизни надо найти себе место. Тихая радость меня успокаивает на несколько дней, а потом опять затомится душа и жизнь вокруг покажется сплошной скукой. Ты, Семка, не обращай внимания на Суслика. Это пропащий человек, у него одна радость — пол-литра. Такие люди несносны, когда у нас нет денег и мы не сможем их напоить. В других же случаях с ними можно договориться. — Старинов умолк, стоя неподвижно, как статуя. Нет, он не волновался, он посмеивался. На земле так много дураков, и интересно молоть им чепуху. И даже этот Суслик, так называемый компаньон, ничего не понимает, он принимает за чистую монету его, Старинова, показную трусость. Не удалось похитить машину? Ну что ж. Деньги все же есть — пассажир оказался с кошельком. Замести следы — вот задача.
«Чего им надо? — думал Сема, сидя на кровати в трусах. — Зачем они пришли? Если я слабый человек, так надо мной можно издеваться, можно обращаться со мной как угодно? За кого они меня принимают?» Семе не терпелось вскочить и прогнать их, может быть даже ударить, но он никогда не дрался, не умел драться! Старинов видел недовольство Семы и про себя усмехался: его забавляли раздраженные, обиженные
люди, ему доставляло удовольствие унижать, давить их силой или нахальством; оторванный от людей, он мстил им за свою моральную опустошенность, непрерывное беспокойство и страх.
Вернулся Суслик. Вдвоем со Стариновым они распили бутылку водки и ушли.
Потом они встретили Сему в городе. Сема думал: выпьет он водки и заглушит неуемное горе. Но так не получилось, он уже проглотил две стопки, а горе и тоска не унимались; в груди было муторно; в голове даже не шумело, ее только сдавило обручем, а в глазах появился туман. Вокруг шумели, смеялись люди, они праздновали веселый праздник весны; откуда-то появился баянист, и около него закружилась женщина, за ней другая, и вскоре образовался круг. Сема смотрел на танцующих и не понимал, почему у людей так много счастья, а у него темно на душе, как в ненастную осеннюю погоду. В это время к нему подошли Старинов, Суслик и еще какие-то два паренька.
— Празднуем? — насмешливо спросил Старинов.
Сема вскипел.
— Я вчера работал, а сегодня праздную. Ты вчера гулял и сегодня гуляешь! — У Семы дрожали губы, им овладела решимость, какой он никогда в своей жизни не испытывал.
— А ну, замолчи! Не твое собачье дело! — прошипел Старинов, угрожающе пододвигаясь и взбычивая голову.
— Что так? — не унимался Сема. — Правда глаза колет?
Старинов размахнулся и ударил его по лицу. Сема побежал, слезы, горячие и обидные, потекли по щекам. Ему было стыдно смотреть на людей. Почему он такой несмелый? Почему не ответил на удар? Сколько раз вот так бывало в жизни: его оскорбляли он ходил, лишь бы не связываться с дураками.
Ругая себя, он сел в автобус и уехал на завод.
Встреча с Симой произошла в поселке, в том месте, где рос высокий тополь и улица делала крутой поворот. Солнце недавно поднялось над горами, и пыль на дороге лежала волглая, прибитая. Сима остановилась, увидев Калинкина. Ее беспомощно опущенные руки, бледные щеки, косынка, повязанная по-старушечьи, вызвали у Семы глубокую жалость. Ему захотелось погладить ее острое плечо, тонкую белую руку, но обида больно кольнула сердце, и он только переступил с ноги на ногу и спросил:
