нулись к избушке старого ложкаря люди из близка

и далека учиться ложечному рукомеслу.

6

Старый ложкарь, не жалея сил, продолжал обу-

чать людей делать ложки, а кукушка каждую весну

прилетала на облюбованный бугор неподалеку от его

избушки и без устали куковала, обещая людям дол-

гую жизнь. И все, кто хоть раз появлялся на Семено-

вых пустошах, чтобы приглядеть место для новоселья,

послушав кукушку, не раздумывая строили избу, рас-

пахивали кулигу, сеяли лен и жито. А пообжившись,

чтобы не скучать от безделья долгой зимой, новосе-

лец перенимал искусство Семена-Ложкаря. Так в серд-

це керженских лесов на березовых вырубках побли-

зости от Кукушкина бугра и Семеновой избушки бы-

стро выросло большое селение Семеново, а далеко во-

круг него — много деревень, где жили хлеборобы и

ложкари.

Сосновый холм, на котором жила и куковала ку-

шка, призывая людей заселять Семеновы пустоши,

народ навечно прозвал Кукушкиным бугром. Так он и

до сейчас называется, а семеновские жители издав-

на полюбили проводить на нем веселые праздничные

гулянья.

Искусница Авдотка, помогавшая отцу с матерью

на всю Русь ложки делать, тоже не пропала бесслед-

но. После того как старая береза, укрывшая девчо-

ночку, расцвела и осеменила все Семеновы пустоши

и все Заволжье, выросли здесь новые березовые леса.

И стали ложкари примечать, что пеньки срубленных

берез весной покрываются розовой накидкой, словно

в розовую кофточку пенек одевается! Тогда старые

люди, помнившие беду Семеновой семьи, сказали:

«Это Авдоткины рукавчики на пеньках показывают-

ся, чтобы мы ее не забывали!» Продольный же шрам

на стволах берез, укрывший либо дупло, либо нездо-

ровую сердцевину, те старики называли Авдоткиной

хоронушкой.

Здесь конец сказки про Семена-Ложкаря. За все

беды, лишения и гонения от царя, за бескорыстную

передачу в народ доброго и полезного ремесла сама

земля и люди, не сговариваясь, надолго запомнили

его имя. Там, где была избушка старца Семена, ро-

дился и вырос целый город Семенов — родина и сто-

лица ложкарного промысла.

В летописях об этой

истории ничего не записано. Видно, святые отцы-мо-

нахи тут промаху дали либо не успели из-за недосу-

га. Это они напрасно. Такие дела да случаи без вни-

мания обходить — все одно что народ без сладких

пирогов держать.

Из старых книг известно о том, как во время по-

хода грозного царя Ивана на супротивную Казань

дикие звери — лось да олень — для войска подспорь-

ем в харчах были. Все воины с дикого мяса силы на-

брались, вдвое храбрее стали и поэтому под Казанью

долго не задержались. Это не мудрено, такому и по-

верить можно. А вот кто добывал для войска тех ди-

ких зверей, о том ничего не сказано.

Если рассказывать без утайки, то дело так было.

На полдороге к царству Казанскому отрядили воево-

ды царские дюжину охочих стрельцов, чтобы добы-

вали они попутно для царя, воевод и бояр свежинку

к столу. Был конец лета, а по-старинному к успенье-

ву дню все олени — и сохатые и рогатые — дикой

силы и храбрости набирались, без устали по лесам

ходили и на особых боевых урочищах яростно копы-

том в землю били, врага на бой вызывая. В эту пору

бывалому охотнику зверя добыть нетрудно. Только те

двенадцать московских бородачей напрасно по лесу с

пищалями ходили, ничего не видели и не слышали.

Под конец нашиблись они на паренька-подростка,

что сидел в лесу у костра и лосиную губу кусочками

на прутике поджаривал. Подсели стрельцы к огню^

парень их лосиной угостил. Поели и спрашивают:

— А где вся туша?

— Да ваши же люди порасхватали, поразнесли!

Кому свежинки неохота?

Завидно стало царским людям, что подросток с

луком да стрелой ловчее их и смекалистее, и стали

выспрашивать, как он оленей добывает. Но парень

своего секрета не выбалтывал, одно сказал:

— Видно, вы по-коровьи реветь не умеете!

Переглянулись стрельцы, ничего не поняли и по-

волокли подростка к царским шатрам. Вышли из ша-

тров бояре да воеводы бородатые, а один молодой, но

грознее всех, в доспехах боевых. Самый старый вое-

вода стал подростка спрашивать, какого он роду-пле-

мени, а если холоп, то какого боярина. На это отве-

тил парень, что вырос он у самого Нижня Новгорода,

отца с маткой не упомнил, племени холодаева, рода

голодаева. Так и в народе его кличут — «Холодай-

Голодай, по лесам шагай». Луком да стрелой себе

пропитание добывает и добрых людей не забывает*

Тут спросил воевода бородатый:

— А царя своего отчего забываешь? Не худо бы

и к царскому столу свежинки добыть!

Удивился Холодай-Голодай:

— А почто царю на боку лежать? Пущай по-ко-

ровьи реветь научится, свежинка к нему сама при-

дет. А как посидит ночь на ярище, дичина слаще по-

кажется!

Тут самый грозный да молодой воевода, усмехнув-

шись, сказал:

— Ладно, попробует царь по-оленьи реветь, было

бы у кого поучиться!

И тут же приказал коней седлать, на лосиную

охоту собираться. Вот и повел подросток царя на охо-

ту в леса нижегородские. Не доезжая до урочного ме-

ста, коней со стражей оставили, а сами пешком че-

рез болото пошли до дикой сосновой гривы. Там Хо-

лодай-Голодай лосиное ярище разыскал, засидку на

двоих сделал, царя рядом посадил и засветло стал

учить его сохатых оленей подманивать, лосихой клох-

тать. Сдавит себе горло руками и охает дико: «Ох!

Ох!» — как лосиха квохчет. Потом царю говорит:

— Ну, теперь ты, боярин, попробуй!

Начал царь Иван лосихой охать, да что-то плохо

получалось. Сердился Холодай-Голодай:

— Эка голова скоморошья! Ты не по-гусиному

охай, а по-лосиному!

И снова учил царя сохатых оленей подманивать.

К ночи научился царь лосихой реветь не хуже, чем

Голодай! Оба тихо сидели, урочного часа ждали. Вот

и спрашивает тихонько подросток:

— Ты, боярин, хоть старый ли?

— На Иванов день двадцать два минуло.

— Бона как! А мне шестнадцать либо меньше

чуть. Однолетки почти!

Когда стемнело совсем, месяц над лесом поднял-

ся, а болото туманом окуталось, и грива сосновая

островком в белом море казалась. Тихо сидели. Чуть

ворохнется царь Иван, как Голодай его в бок толкал

и кулаком грозился:

— Сиди, боярин, тихо, не вошкайся!

Так ждали они до полуночи, когда в разных сто-

ронах стук да треск послышались, будто кто-то суч-

ки ломал и по деревьям стучал. Тут Холодай-Голо-

дай царя в бок легонько толкнул:

— Мани, боярин!

Начал царь всея Руси сохатой коровой охать-ре-

веть. Ничего, хорошо, очень похоже получалось! Ког-

да поохали попеременно то царь Иван, то Холодай-

Голодай, вышел из тумана на гриву страшенный ло-

сище с огромными рогами. Остановился на ярище, об-

нюхался, прислушался и начал копытами землю ко-

пать да бить. Загудела земля как живая, а глаза

звериные при месяце разными огнями светились. И

так разъярился сохатый, на смертный бой противни-

ка вызывая, что царю с непривычки жутко стало»

Схватил он свою пищаль дареную аглицкую и напро-

палую выстрелил. Замер зверь, насторожился, глаза-

ми и слухом врага разыскивая. Тут паренек Голодай

тугой лук натянул, зыкнула тетива, и задрожала

стрела, пронзивши лосиное сердце. Задрожали ноги-

сохатого и, вздохнувши шумно, свалился он на бе-

лый мох.

Немедля, при свете месяца, начал охотник добы-