Марсела Пас

Папелучо

То, что со мной происходит, просто ужасно. Даже жутко. Вчера я не спал, я провел ночь,

размышляя об этом. Это – одна из тех вещей, о которых невозможно рассказать, потому что такие вещи

не слетают так просто с языка. Но в то же время я понимаю, что не смогу уснуть до тех пор, пока не

расскажу об этом. Я спросил Домитилу, что делает она, когда боится одну ужасную тайну. – Я

рассказываю о ней еще кому-нибудь, – ответила она. – А если это – что-то такое, о чем нельзя рассказать

никому?

- Ну тогда я пишу об этом в письме.

- Ты ничего не понимаешь, – сказал я ей. – Это – нечто такое, о чем никто не может узнать.

- Ну в таком случае, напиши об этом кому-нибудь – брякнула она и рассмеялась. И снова – ночь, и я

должен был бы спать. Но, подумав над тем, что сказала мне Домитила, я решил написать “кому-нибудь”,

как выразилась она, и что другие называют своим “дневником”. Когда я это пишу, я освобождаюсь от

прежних мыслей. В моей лаборатории у меня был флакончик с одним изобретением. Я

приготовил его из множества вещей, и в том числе, из двух коробков спичечных головок, стирального

порошка, пчелиного меда, чуть-чуть растительного масла, крема для лица и пороха. Я собрался

посмотреть на изобретение в действии, и для этого приготовил с ним аппетитный бутерброд для какой-

нибудь сладкоежки-мышки.

Бутерброд я оставил на своем столике, но когда вернулся его там не было. Домитила сказала мне,

что она его съела. На самом деле, не мог же я сказать ей, что она отравилась, поэтому я спросил

ее, что она сделала бы, если бы знала, что скоро умрет.

- Я превратилась бы в барашка, – ответила она, – потому что его смерть – это счастье для бедняка.

- А что еще ты сделала бы?

- Я устроила бы праздник и потратила бы тысячу песо на еду…

- Вот, возьми, – сказал я Домитиле. – Я отдаю тебе все, что есть в моей копилке (здесь тридцать два

песо). Съешь чего-нибудь вкусного, но было бы лучше, чтобы ты исповедалась.

Домитила посмотрела на меня с похоронным видом и спросила:

- А с чего ты решил, что я умру?

- Потому что смерть приходит, когда о ней меньше всего думаешь, – сказал я и закрылся в своей

комнате, чтобы подумать. Сначала я подумал, что, возможно, ей было бы неплохо выпить слабительное,

но потом решил, что так будет только хуже. Затем я посчитал, что должен был бы рассказать ей, что с ней

произошло, но после передумал. Хуже всего то, что тогда она умерла бы от сердечного приступа. А я

вовсе не был уверен, что она отравилась.

Ясное дело, если Домитила умрет, я должен буду сдаться полиции. Я напишу письмо родителям, а

затем пойду сдаваться, а когда отбуду наказание, то искуплю вину.

В тюрьме я могу учиться, чтобы стать изобретателем, потому что этому я посвящу всю мою жизнь.

И, возможно, когда я что-нибудь изобрету, это изобретение полностью снимет с меня вину.

Эти размышления немного успокоили меня. Но, это так ужасно – ожидать прихода смерти. По

правде говоря, какое-то время меня одолевали желания, чтобы Домитила умерла поскорее, чтобы разом

все встало на свои места.

Во время чаепития, я нашел, что она бледна, и почувствовал в животе холод. Я спросил, как она, и

она рассмеялась.

- Кажется, у него не все в порядке с головой, – сказала Домитила. – Всякий раз он спрашивает у

меня что-то такое… И смотрит на меня такими глазами… – и снова засмеялась. Это - просто

счастье, что у Домитилы не будет детей, и она говорит, что никому не будет нужна. Боже, это – такое

успокоение.

Я, правда, не уверен, но сейчас у меня создается впечатление, что Домитила не съела бутерброд, и

что она мне соврала. Она – такая врушка, и мне хочется думать, что она снова меня надула.

Думаю, что с такими мыслями, я смогу заснуть.

Январь 1

Домитила пока еще жива. Я дал обет. Для того, чтобы она не умерла, я пообещал стать святым.

Сегодня я раздарил все свои вещи, поскольку чтобы стать святым необходимо все раздать. Я раздал все,

кроме футбольного мяча, моего ружья, револьвера и других необходимых мне вещей. Я вовсе не

возомнил себя святым, потому что святые никогда не считают себя такими. Мне понравилось бы, если бы

Хавьер тоже стал святым и подарил мне свою ракетку. Когда я стану святым, я стану творить настоящие

чудеса и, чтобы у всех бедняков были самолеты, или что-то в этом духе.

Сейчас уже новый год, то есть годовщина дня, в который Бог сотворил мир. Ну почему бы не быть

предпраздничному дню?

Меня раздражают праздничные дни, потому что вот они уже, я предпочитаю день накануне

праздника, потому что тогда день праздника – “завтра”.

У меня нет желания вести дневник, но если я не пишу, я не могу заснуть из-за этого дела с

Домитилой. Очень хорошо оставить свой дневник также в том случае, когда кто-то умирает для того,

чтобы люди поняли, что было у человека на душе и узнали его намерения и желания.

Я придумал молитву, хотя мне нет еще и восьми лет. Ее я разделил на всех, потому что на

отпущение греха понадобится тысяча лет.

Сегодня на обед был цыпленок и на десерт – клубничное мороженое. А на ужин – то, что осталось

от обеда. На стол поставили хрупкие бокалы, и один, рядом со мной, разбился. Мне нравится, когда

приходят гости, потому что тогда за едой не дают нагоняй. А так мне не досталось сладкого, но это

неважно, потому что я еще раньше отведал его.

Теперь же, когда у меня нет под рукой ничего подходящего, чтобы ставить свои эксперименты, я

должен заняться чем-нибудь другим. Поэтому я упросил Мигеля, садовника, чтобы он дал мне клещи и

провода. Мне пришлось подарить ему два отцовских галстука. У него и так их слишком много, это

просто жадность. К тому же, это приведет к тому, что Мигель станет коммунистом.

В итоге я подсоединил телефонные провода к проводам к маминому ночнику. Я и хотел-то всего

лишь посмотреть, засветится ли телефон и зазвонит ли лампа. Увы, из этой затеи ничего не вышло.

Дом погрузился во тьму. Стало темно, как ночью, и некого было позвать, потому что был

праздничный день, и к тому же телефон был сломан. Но, как мог, я разобрал свою аппаратуру, и когда

пришел отец, он заменил пробки и – готово! Он даже не ругался. Вот так всегда: когда кто-то думает, что

соберет нечто грандиозное, ничего не выходит.

Похоже, умерла хозяйка дома напротив, у дверей ее дома находилось пятнадцать машин и два

восьмицилиндровых “Мерседес-Бенц”.

Январь 3

Вчера, когда я уже засыпал, я вдруг проснулся от мысли о том, что Домитила умерла, и я начал

думать и думать об этом. В конце концов я встал с постели посмотреть на нее. Оказывается, папа

подумал, что в дом пробрались воры, потому что он захлопнул дверь и даже вытащил револьвер. Он

говорит, что обежал весь дом, но к счастью меня не заметил. Домитила храпела в своей кровати, но я

подумал, что она в агонии и разбудил ее. Она же велела мне ложиться спать и посоветовала положить

ледяной компресс на голову от нервов. Я не знаю, что случилось, но когда рассвело, моя кровать была

мокрой, а я кашлял. И что же в итоге? Только после завтрака я кашлянул уже сто восемь раз.

Вероятно, я умру, и в этом случае, мне было бы приятно, если бы меня похоронили в самом

простом ящике и на сэкономленные деньги купили бы шоколада бедным ребятишкам. Я также

посоветовал бы, чтобы не осматривали мои ящики и не давали семена моей канарейке. И чтобы они не

плакали обо мне, потому что, возможно, я попаду на небо.

Январь 4

Я до сих пор валяюсь в кровати с высокой температурой и с бронхитом. Я заплакал, потому что

Хавьер пошел в кино, но потом подумал, что плакал оттого, что мне хотелось страдать и мучиться и