– Майерс где-то познакомился с Делани, все знали, что режиссер находится в зрительном зале и следит за спектаклем, – продолжил Джек. – Делани недавно закончил свою первую полнометражную картину, она имела шумный успех; прилетев на восток, он заехал в Филадельфию, чтобы посмотреть спектакль и поделиться своим мнением с Майерсом.

Пока подошедший официант расставлял тарелки, Джек, смежив веки, вспоминал, как выглядел Делани, когда ворвался в гримерную. Молодой, грубоватый, самоуверенный, с хриплым голосом, одетый артистически-небрежно, Делани был в дорогом пальто из верблюжьей шерсти, на его шее развевался, как флаг, кашемировый шарф; его разъяренное лицо пылало, в движениях чувствовался избыток жизненных сил, казалось, он обладал неистощимым запасом энергии.

– Он заявил следующее, – продолжил Джек, когда официант ушел, – «Забудьте о прессе, Майерс, вы – конченый человек. Что они тут смыслят, в Филадельфии? В Нью-Йорке вас разорвут на куски!»

– Это на него похоже. – Деспьер сухо усмехнулся, его вилка замерла над тарелкой. – О таком Делани я и пишу.

– Он пожалел Майерса. – Джек вспомнил побелевшее лицо сценариста и слезы, выступившие на глазах его девушки. – Лучше знать правду заранее, чем ринуться в Нью-Йорк полным радужных надежд и испытать сильнейшее разочарование.

Джек увидел, что Вероника понимающе кивнула. Мисс Хенкен ела торопливо, как бы украдкой, словно ей редко удавалось наесться досыта и она боялась, что в любую секунду ошибка, по которой она попала сюда, может раскрыться и ее попросят покинуть ресторан.

– Что еще хорошего он сказал? – спросил Деспьер.

– В гримерную зашли режиссер и продюсер постановки, – продолжал Джек, – они тоже хотели узнать мнение Делани; повернувшись к ним, Морис закричал: «Вы собираетесь везти этот балаган в Нью-Йорк? Что происходит с театром? Неужели театральные деятели окончательно утратили самоуважение? Неужто у них совсем не осталось вкуса, чувства меры, любви к своей профессии?»

Даже сейчас, спустя два десятилетия, Джек отчетливо слышал резкий, раздраженный голос, звучавший в темной комнате, он вспомнил, какие чувства испытывал, сидя перед зеркалом и восхищаясь Делани; Джек, видевший недостатки спектакля, разделял оценку Делани и презирал окружавших его людей, которые из-за слабости и сентиментальности обманывали себя. «Если бы в те годы, когда я впервые приехал в Нью-Йорк, – продолжал Делани, размахивая кулаком перед носом продюсера, словно собирался ударить его, – мы увидели бы такой прогон, то поспешили бы скрыться в горах, надеясь, что мусорщики сожгут театр дотла. А сегодня у вас хватает нахальства стоять здесь и заявлять мне, что вы собираетесь везти это в Нью-Йорк! Позор! Позор!»

– Что ответил продюсер? – спросил Деспьер.

– Продюсер сказал: «Мне кажется, мистер Делани, вы пьяны», после чего вместе с режиссером театра выскочил из гримерной.

Джек усмехнулся, вспомнив их паническое бегство.

– Видите, – сказала Вероника, – я вам говорила, что в молодости мистер Делани был интересен.

Она слушала Джека так внимательно, что совсем забыла о еде; Джек постоянно чувствовал, что она не отводит глаз от его лица.

– А что стало с бедолагой-сценаристом? – спросил Деспьер. – Он прыгнул в реку и утопился?

– Нет. Делани посоветовал ему забыть о пьесе. В конце концов, как сказал Делани, если первая вещь автора проваливается, это приносит ему только пользу. Делани поведал Майерсу о том, как семь лет вкалывал в театре, пока к нему пришло хоть какое-то признание, о том, как его выгоняли из съемочной группы в самом начале работы над первыми двумя картинами. А еще он заявил: «Послушайте, молодой человек, эта вещь никуда не годится, но у вас есть талант, и в конце концов вы создадите нечто стоящее».

Джек задумался. У Майерса действительно был талант; но жизнь его сложилась неудачно, он стал алкоголиком и умер в возрасте тридцати трех лет, но мог ли Делани предвидеть все это в тот вечер?

– Затем он спросил Майерса, есть ли у того деньги, на что драматург, засмеявшись, ответил: «Шестьдесят пять долларов». Морис заявил, что приглашает Лоренса в Голливуд для работы над сценарием кинокартины; получив гонорар, Лоренс сможет заняться новой пьесой. И еще он порекомендовал Майерсу не приглашать друзей и родственников на нью-йоркскую премьеру и не обсуждать ее с ними, а прийти к нему в отель. Майерс и его девушка воспользовались советом Делани. Премьера провалилась, зрители начали уходить уже в середине первого действия, невеста Майерса плакала в последнем ряду. Это был к тому же день ее рождения; она, конечно, не поверила Делани, считая, что пьеса уступает только «Гамлету», и взяла на работе отпуск, чтобы отпраздновать с Майерсом его успех. Но ее ждало горькое разочарование. Они с Майерсом отправились в отель к Делани; войдя в «люкс», они застали там режиссера; он ждал их, сидя перед тортом со свечами, приготовленным для девушки. Они спустились в бар, немного выпили; Делани запретил им читать завтрашние рецензии, которые, по его выражению, будут способны искалечить человека. Затем он спросил, где они планируют провести ночь. Майерс вместе с двумя актерами жил в квартире без горячей воды, он не мог пригласить девушку к себе, и она собиралась заночевать у родственников на Морнингсайд-Хейтс. Делани заявил, что в эту ночь им не следует расставаться. Он отвел их к портье и сказал ему: «Послушайте, это мои друзья. Они не женаты; я хочу, чтобы они получили просторную комнату на одном из верхних этажей, где тихо, а воздух свеж, с выходящими в сад окнами, из которых виден мост Джорджа Вашингтона и Джерси. Я хочу, чтобы у них было все, чем располагает этот отель. Они закажут шампанское, икру и жареного фазана, а вы все запишите на мой счет». Затем, поцеловав их обоих, Делани пообещал заказать билеты в Калифорнию на послезавтра и удалился.

Джек умолк, предавшись воспоминаниям о далеких днях, пережитых катастрофах, несбывшихся надеждах, пролитых слезах, безжалостной честности, целительном прямодушии, юношеской вере. Он не стал говорить им о себе, о том, как Делани мимоходом, как бы случайно, не расточая комплиментов, нанял и его; он не рассказал им о своей первой жене, ненавидевшей Делани за то, что он занял важное место в жизни Джека. Все это не имело прямого отношения к Делани и не представляло ценности как материал для статьи.

– Вот что произошло сто лет назад в Нью-Йорке, когда я был молод, – закончил Джек, снова принимаясь за спагетти.

– Если бы эту статью писала я, – сказала Вероника, и Джек обратил внимание на то, что она по-прежнему не спускает с него глаз, – я бы включила в нее эту историю. Точно в том виде, в каком мы ее услышали.

– О чем она говорит? – Деспьер пожал плечами. – О том, что в молодости мы все были лучше? Это общеизвестно.

– Возможно, – согласилась Вероника, – но эта мысль не испортит статью.

– Он пользовался колоссальным успехом у женщин, – заметила мисс Хенкен, поглощая спагетти и моллюсков. – Сплетен ходило предостаточно… Он спал со всеми подряд. Напишите это. Читатели придут в восторг.

– К совету Фелис стоит прислушаться, – серьезно сказал Деспьер. – Она держит руку на пульсе публики.

– Уверена, – мисс Хенкен лукаво посмотрела на Джека из-под белесых бровей, – в молодости, когда вы выглядели так, как в «Украденной полночи», вы тоже могли переспать с любой.

– Я составлю для вас список, мисс Хенкен, – с неприязнью в голосе произнес Джек, – прежде чем уеду из Рима.

– Теперь он – женатый человек, – усмехнулся Деспьер, – и государственный деятель. Не береди ему душу сладостными воспоминаниями.

– Я просто сделала ему комплимент, – обиженно произнесла мисс Хенкен. – Что, теперь и комплимент мужчине сделать нельзя?

Джек встретился глазами с Вероникой; девушка загадочно улыбнулась, склонив голову. «Похоже, она считает, что я и сейчас выгляжу недурно», – подумал удивленный Джек.

От Деспьера, замечавшего все, не укрылось, что Джек еле заметно переглянулся с Вероникой; француз откинулся на спинку кресла, из-под прикрытых век посматривая на них обоих и, как показалось Джеку, обдумывая план мести.