Для любого другого полицейского этого хватило бы, чтобы закрыть дело и заняться чем-то более плодотворным, но демон Конвери крепко сидел у него на плече, нашептывая сладкие обещания торжества. И вот теперь по дороге домой этот голос внезапно вновь обрел силу. На протяжении девяти лет ему иногда казалось, что навещать Бретона значит уступать мании, но на этот раз он безошибочно почувствовал запах страха, вины…
Конвери резко свернул на бетонную площадку перед своим домом, чуть было не задев бампером трехколесный велосипед младшего сына. Он вышел из машины и, закрывая дверцу, он установил, какая петля поскрипывает, сходил в гараж за масленкой и хорошенько смазал петли всех четырех дверец. Потом отнес масленку на место, открыл внутреннюю дверь и через чулан прошел на кухню.
— Ты что-то поздновато, милый. — Джина, его жена, стояла у стола с доской для разделывания теста, руки у нее были по локоть в муке, а теплый воздух кухни прельстительно благоухал мясными пирожками.
— Извини, — сказал Конвери. — Меня задержали. — Он похлопал жену пониже спины, рассеянно взял цукат и принялся его покусывать.
— Влез!
— Что, детка?
— Ты опять был у Бретона?
Конвери перестал жевать.
— Почему ты спрашиваешь?
— Тим сказал, что ты опять рылся в его коллекции. Он сказал, что аммонита нет на месте.
— Э-эй! — Конвери засмеялся. — А я-то думал, что тут кроме меня сыщиков нет.
— Но где ты был?
— Ну, заехал туда на несколько минут.
— Ах, Блез! Что они могу подумать! — Лицо Джины Конвери омрачилось.
— С какой стати? Просто заглянул по-дружески.
— Люди не питают дружбы к сыщику, который допрашивал их в деле об убийстве. И особенно, люди с такими деньгами.
— Детка, не стоит из-за этого расстраиваться. У меня с Джоном Бретоном прекрасные отношения.
— Воображаю! — сказала Джина вслед Конвери, который прошел в гостиную, сел и начал машинально листать журнал, не видя страниц. Что-то очень странное произошло с Бретонами девять лет назад, и сегодня он словно вернулся во времени к очагу напряжения. Бретон выглядел не только похудевшим, но и постаревшим, и одновременно — моложе, менее искушенным, менее самоуверенным, с совсем иной аурой. «Я свихнулся, — думал Конвери. — Ауры не улики. Разве что эта вспышка телепатии, про которую говорили в последних известиях, начала распространяться!» Он закрыл журнал, взял было второй, но тут же с отвращением бросил обратно.
— Джина! — воскликнул он. — Когда мы будем обедать?
— Около пяти. Потерпишь?
— Отлично. Мне надо еще кое-куда съездить.
Секунду спустя возле Конвери словно взорвалась мучная бомба: его жена влетела в гостиную из кухни и принялась размахивать кулаком у него под носом.
— Блез Конвери! — свирепо прошипела она. — Из этого дома ты выйдешь только через мой труп.
Конвери посмотрел на ее раскрасневшееся лицо с легким удивлением.
— Не понимаю…
— Тим сегодня празднует день рождения. Почему я пеку пирожки, как ты думаешь?
— Но день его рождения еще только на следующей неделе! — возразил Конвери.
— Знаю. А день рождения Кеннета был на прошлой неделе! А празднуют они вместе — посредине! — Джина уничтожающе уставилась на него. — Тебе бы пора это знать!
— Знаю, знаю, детка. Просто выскочило из головы. Послушай, они же не обидятся, если я на этот раз пропущу…
— На этот раз! Ты уже пропустил в прошлом году и в позапрошлом. И сегодня ты никуда не пойдешь.
— Но у меня дело.
— Подождет до завтра.
Конвери поглядел в глаза жены, и то, что он увидел в них, сразу заставило его сдаться — с улыбкой, чтобы сохранить остатки достоинства. Когда она вернулась на кухню, он театрально пожал плечами — перед самим собой, за не имением других зрителей — и взял журнал. Джон Бретон никуда не делся за девять лет, и может подождать еще немножко.
10
Расколов безмолвие дома, зазвонил телефон, и Джек Бретон бросился к нему, но замер в неуверенности, едва его пальцы легли на прохладный изгиб трубки.
Два часа одиночества в затененной дневной тишине вызвали у него смутные дурные предчувствия, в которые врывались минуты хвастливого самоупоения. Прежде в такой день он с секунды на секунду ждал бы мерцания, бегущих геометрических фигур, которые возвещали бы сильнейший приступ гемикрании. Но после первого прыжка переходы практически прекратились — резервуар нервной энергии истощился, иссяк вот уже год. И теперь, держа дрожащую руку на телефонной трубке, он ощущал только громадность того, что надвигалось, чувствовал, как жизнь и смерть балансируют на лезвии ножа.
Он взял трубку, прижал ее к уху и молча ждал.
— Алло! — Мужской голос с легким английским акцентом. — Это вы, Джон?
— Да, — осторожно ответил Бретон.
— Я был не уверен, добрались ли вы. Я позвонил в контору, но мне сказали, что вы уехали. Было это минут пять назад, старина. Ну, и жали же вы на газ!
— Прокатился с ветерком. — Бретон принял небрежный тон. — А кто говорит?
— Да Гордон же! Гордон Палфри. Послушайте, старина. Со мной рядом Кэт. Мы с Мириам столкнулись с ней в супермаркете… Она хочет поговорить с вами.
— Хорошо. — Бретон с усилием припомнил, что Палфри — те поклонники автоматического письма, которыми увлекалась Кэт. У Мириам вроде есть телепатические способности… При мысли, что ему, возможно, придется с ней разговаривать, Бретону стало не по себе.
— Алло… Джон? — Голос Кэт был чуть прерывистым, и Бретон понял, что она знает, кто снял трубку.
— Я слушаю, Кэт.
— Джон, Мириам сказала мне, что получает просто невероятные результаты. Последние два дня они просто фантастические. Я так за нее рада.
«Каким образом, — с горечью подумал Бретон, — Кэт, моя Кэт, могла связаться с подобными людьми?»
Вслух он сказал:
— Видимо, очень интересно. Ты мне звонишь из-за этого?
— Отчасти. Мириам сегодня вечером устраивает сеанс для близких друзей и пригласила меня. Джон, я просто сгораю от нетерпения. Ничего, если я поеду отсюда прямо к ним? Ты ведь сможешь один вечер сам о себе позаботиться?
Отсутствие Кэт в ближайшие часы устраивало Бретона как нельзя лучше, и тем не менее его рассердило ее почти религиозное отношение к каким-то Палфри. Только страх впасть в тон второго Бретона удержал его от возражений.
— Кэт, — спросил он мягко, — ты меня избегаешь?
— Конечно, нет. Просто мне не хочется упустить такой случай.
— Ты меня любишь?
Наступила пауза.
— По-моему, тебе нет никакой нужды задавать этот вопрос.
— Ну, хорошо. — Бретон решил действовать. — Но, Кэт, по-твоему, разумно провести вечер не дома? Я ведь не шутил, понимаешь? Джон действительно может сорваться и уехать навсегда — он в таком настроении.
— Это решать ему. А ты против?
— Нет, но я хотел бы, чтобы вы оба твердо знали, что делаете.
— Я не могу об этом думать, — сказала Кэт, и радостное возбуждение исчезло из ее голоса. — У меня нет на это сил.
— Не тревожься, любимая, — нежно сказал Бретон. — Иди развлекись. Мы это уладим… как-нибудь.
Он положил трубку и взвесил, что делать дальше. По словам Гордона Палфри Джон уже уехал из конторы и, значит, может быть здесь с минуты на минуту. Бретон кинулся вверх по лестнице и забрал пистолет из тайника. Когда он вышел в коридор, металлическая тяжесть оттягивала боковой карман пиджака. Чтобы создать впечатление, будто Джон Бретон действительно в холодной ярости бросил свою жену и свое дело, необходимо забрать и уничтожить одежду и другие вещи, которые он взял бы с собой… Деньги! Джек Бретон взглянул на часы: банк уже закрыт. Он заколебался, а не заподозрит ли Кэт что-нибудь, если Джон исчезнет в никуда без порядочной суммы? Возможно, в первые дни или даже недели она об этом не вспомнит, но рано или поздно…
С другой стороны, она никогда специально деньгами не интересовалась и вряд ли станет проверять, как именно Джон устроился в смысле финансов. Джек решил отправиться в банк прямо с утра и перевести часть вклада в банк в Сиэтле. Позже, если потребуется, можно будет для правдоподобия снимать там со счета те или иные суммы.