– Неужели, – огорчился Иванов, – а сколько стоит ваше выступление?

– Ну, на ближайшее время почти все билеты распроданы… Они очень дорогие… В общем… – Далее дирижер, он же конферансье, он же бухгалтер, прошептал на ухо Иванову сумму, превышающую ровно в два раза ту, которую оркестр мог бы получить в лучшем случае, если бы и вправду выступал каждый день (честно говоря, оркестру везло, если он давал большое представление раз в месяц, а то и в два).

Иванов поднял правую бровь вверх и кивком дал понять, что согласен.

– Мы берем, знаете ли, аванс… – продолжил конферансье, – в размере…

– Не надо никаких авансов, вот вам деньги. – Иванов тут же извлек из кармана пиджака деньги и отсчитал всю сумму, озвученную дирижером, до копейки. Даже накинул чуть-чуть сверху, задержав последнюю купюру в руке. – Только чтобы были все в сборе, не подведите меня.

– Как можно-с. Не подведем, – заверил дирижер.

Иванов энергичным движением снова пожал руку дирижеру, кивнул застывшему на сцене оркестру, быстро развернулся и пошел прочь.

– А где будет выступление? – опомнившись, прокричал ему вслед дирижер.

– Завтра все и узнаете, – долетел ответ, так что его расслышали все члены оркестра.

Иванов шел обратно к почтамту, выбрав на этот раз другой, более длинный путь. Возле коммерческого ларька он остановился, чтобы послушать болтовню двух девушек.

– Лиза, представляешь, я вчера отхватила такое клевое платье… Приталенное, с бретельками…

– В самом деле? А мне Вовка подарил духи… французские.

– «Лакост»?

– Не-е-а, лучше. «Ша-нель», – по слогам, с расстановкой произнесла девица.

– Повезло. Хотя мой тоже в прошлом месяце духи дарил.

– А я всю зиму своего просила новую дубленку… Ты представляешь, что он мне сказал… Ты, мол, еще старую не износила.

– А я своего никак на туфли новые развести не могу, и так и сяк его уговаривала… и в обморок падала…

– Вот тебе и любовь.

– Не говори.

Девушки стояли возле ларька, курили сигареты, выдувая дым в сторону, точно два паровоза перед тем, как тронуться со станции.

– Ой!

– Это нам?!

Иванов стоял перед ними, протягивая каждой по букету цветов.

– Спасибо…

– Позвольте представиться – Иван Иванович. – Сейчас Иванов был сама галантность.

– А меня зовут Лиза.

– А меня – Настя.

– Очень, очень приятно. – Иванов и той и другой широко улыбнулся, задержав свое лицо на каждой из них. – Разрешите вас пригласить на вечер?

– Нас?! – Одна изумилась, а другая, пихая подругу в бок, тут же сказала:

– Мы согласны!

– Сегодня вечером ожидается отличная вечеринка, обязательно приходите. – И Иванов упорхнул, точно бабочка, а девушки еще долго провожали его взглядом.

– Ой, а где? – спохватилась Лиза, а может быть, Настя. – Молодой человек!

Иванов обернулся и крикнул:

– Только обязательно приходите-е-е!!!

Он шел по бульвару, потом по оживленной улице, потом вдоль шоссе. Вокруг сновали люди, одни шли на работу, другие на учебу, третьи спешили по каким-то своим делам. Немало граждан столпилось перед небольшой будкой со странной надписью, расцвеченной пестрыми красными мазками, поставленной буквально на прошлой неделе.

– Что это за слово-то такое непонятное? – спрашивали граждане друг друга, но ответа дать никто не мог.

– Надо глянуть в словаре Ожегова или Даля, – предложил какой-то умник.

– Нет, – нашелся кто-то, – это ж не по-нашенски, в этих словарях его не будет.

– А для чего будку-то вообще поставили?

– Кто их знает… веяния…

– Власти опять чудят!

– Здесь вроде как щелочка, чтобы деньги просовывать! – констатировал какой-то любопытный.

– Ага, попробуй – просунь, и плакали твои денежки. Вся получка!

– Да, от них добра не жди…

– Было б что хорошее, в газете б написали, – предположил какой-то знаток, потрясая воблой, завернутой в газету «Муниципальный вестник».

Иван Иванович от души рассмеялся. Смех пронесся над толпой, и граждане, отвлекшись от изучения предмета, обратили внимание на Иванова.

– Что ж вы смеетесь, гражданин?

– Просто смешно! Ух-ух-ух, – ухохатывался Иванов практически до слез. Но народу было не до смеха, собравшиеся заподозрили, что смеются в том числе и над ними.

– Эй, ну ты, хватит ржать, – выкрикнул какой-то детина. – Можно подумать, ты знаешь, что здесь написано?!

– Знать – не знаю, но некоторое представление имею. – С этими словами Иванов, раздвинув толпу, пробрался к аппарату и кинул в щелочку мелочь. Будка с непонятной надписью словно ожила, заставив до этого тесное кольцо толпы отступить на пару шагов. Потом аппарат крякнул, и откуда-то сбоку появилась бутылочка с темной жидкостью. Иванов ловко подхватил ее и предложил человеку из толпы, стоявшему ближе всех к нему. Человек замотал головой и предпочел зарыться поглубже в плотные ряды сограждан.

– Ну, кто смелый? – обратился Иванов к народу.

Кольцо расступилось еще шире, кто-то даже старался ретироваться. Но подходили другие прохожие, потому круговорот любопытных был практически постоянным.

– Что, нет желающих? – удивился Иван Иванович, отвинтил пробку и хлебнул напиток из горлышка. Из бутылки в рот Иванову дружно побежали пузырьки вместе с коричневато-прозрачной жидкостью. Продемонстрировав таким образом безвредность напитка, Иван Иванович снова обратился к народу с предложением его попробовать. На этот раз вызвалось несколько смельчаков, которые, отхлебнув и поначалу скривившись, распробовав, дружно одобрили доселе неизвестную жидкость. Какой-то старичок даже поблагодарил Иванова, сказав: «Спасибо тебе на добром слове, мил-человек, а то всю неделю аппарат без толку стоял, только вчера его заметили, но ты первый, кто попробовать решился». «Да, вижу смелый у вас в городе народ!» – ответил старику Иванов. «Осмотрительный», – деликатно поправил Ивана Ивановича старичок.

Тем временем по толпе разносились одобрительные возгласы, к щелочке для денег образовалась заметная очередь, начались переругивания, грозившие быстро перерасти в рукоприкладство из-за спорных вопросов, кто кидал денежку и кому сейчас по очереди полагается ловить бутылочку. Иванов подмигнул старичку и пригласил всех собравшихся явиться на Главпочтамт, где будут «хлеб и зрелища». Толпа тут же перестала переругиваться, и посыпались вопросы: «а что именно там будет», «а когда», «а что взять с собой», «а чем кормить будут», но Иванов лишь церемонно раскланялся и удалился. Споры же вокруг забавного устройства разгорелись с новой силой.

Иванов шел по весеннему городу, прислушиваясь везде и всюду к обрывкам разговоров и что-то записывая в небольшом блокнотике, извлеченном из внутреннего кармана пиджака. Иногда он бормотал про себя: «Этих на три сорок. Этих на три сорок пять. Этих на три пятьдесят. Нет. Уже занято, значит, на три пятьдесят пять. Если дальше так пойдет, придется уплотнять график».

Проходя вдоль раскрытых окон первых этажей, он также прислушивался к обрывкам фраз:

– Где ползарплаты?! Где, я тебя спрашиваю? Что язык проглотил? Опять вчера с друзьями гуляли?

Иванов незамедлительно зафиксировал в блокноте: «Петрова Любовь Михайловна, на 17.25».

Или:

– Ну сколько можно, я с тобой и так и эдак, а ты опять за свое!

Иванов писал: «Куприянов Никита Осипович, на 17.30».

Или:

– Двойка? Двойка?! Ты хочешь извести свою мать!!! Нет, вы посмотрите на него! Я для него наизнанку выворачиваюсь, а он со мной так! Как не стыдно! Позор!!!

Иванов: «Борисова Анна Глебовна, на 17.35».

Или:

– Дорогой, давай я тебе супчика налью.

– Спасибо, не сейчас.

– Я котлетки пожарила.

– Очень хорошо. Я попозже…

– Ну, отвлекись хоть на минутку, я хочу с тобой поговорить.

– Не мешай, я скоро.

– Любимый, ну удели мне чуточку внимания!

– Дорогая, не видишь, я сейчас занят… вывожу новую формулу… супчик, котлетки потом.