Как сотни семей по всему Крыму решил и Фуат жить в своем доме без прописки - гори она голубым огнем! Через неделю приехала жена Хафизе с дочкой, привезла матрацы и одеяла. Сын, который проходил срочную службу в Советской Армии, дал родителям телеграмму с поздравлением. Вскоре прибыл из Алмалыка контейнер с простой мебелью - гардероб, деревянные кровати да диван, и семья перешла с походного образа жизни на более или менее цивилизованный.

Как описать чувства человека, обретшего свой дом на отчей земле, откуда он ребенком был изгнан и о которой думал каждый день, каждый час всю свою жизнь! Не один год возделывали Фуат и его жена огород на участке вокруг алмалыкского дома, а сейчас довелось им очищать и подготавливать землю под запоздавшие весенние посадки в родном Крыму - впервые в жизни! Здесь земля была своей, родной, пропитанной потом многих сотен поколений предков. Вонзать в нее острие лопаты, мять ее в пальцах, нюхать ее, даже пробовать ее на вкус - все это доставляла не только душе, но и телу необыкновенную радость. Провозившиеся целый день на этой земле мужчина и женщина ощущали особый вид усталости, когда душа молодеет, улыбка не сходит с губ. Фуат в те часы, когда оставался во дворе один, выходил в огород и ложился на землю, прикладывал к ней ухо, и ему казалось, что он слышит голоса своих родителей, своих дедов и бабушек. «Машалла, Фуатчыгым! Къардашларынъы хорчаладынъ, бабанъы дженктен кельгенини кординъ, ве бугун энди ватанымызгъа къайттынъ, огълум!» - это был голос матери, умершей от азиатской болезни летом сорок четвертого. «Афферим, оглум, энди ватанынъдан вазгечмессин!» - это был голос его отца, который вернулся в Узбекистан с фронта в сорок пятом году, когда Фуат жил впроголодь в тесном бараке с двумя сестренками восьми и двенадцати лет и работал тачечником на шахте. Отец, потомственный виноградарь, мечтавший хоть когда-нибудь вернуться в Крым и умереть на своей земле, погиб в случившейся на шахте аварии еще в те годы, когда крымский татарин не мог покинуть границы административного района, указанного в его заменяющем паспорт листочке.

 И еще слышал Фуат вперемежку звучащие голоса дальних предков, предрекающие ему и его потомкам счастливую жизнь на родном Полуострове на все будущие времена, и одна фраза четко выделялось в нестройном хоре - «Кош кельдинъ Ватанынъа, эвляд!»

(Перевод фраз: «Хвала тебе, Фуат! Ты сумел сохранить сестричек, дождался вернувшегося с войны отца, а нынче уже вернулся на родину!»; «Молодец, сынок, теперь уже ты родину не покинешь!»; «Добро пожаловать на родину, чадо!»).

Ни один крымский татарин не сомневался в предстоящем счастливом будущем на земле своих предков. Но сегодня трудности шли одна за другой.

Сразу же возникла серьезная проблема у десятиклассницы Алиме: ее не принимали в школу. Но девочка твердо решила заканчивать школьное обучение на родине.

- Нет прописки, значит, не положено! - задыхаясь от одышки кричала директор школы, не стесняясь присутствия своих молчащих коллег.

После неоднократного посещения Фуатом районного отдела народного образования, дочке разрешили посещать уроки, не зачисляя ее в ученицы официально.

- Все равно вашу семью скоро выгонят из Крыма, - с прелестной улыбкой говорила Фуату молодая и красивая чиновница, давшая такое милостивое разрешение. – Ладно, пусть доучивается, уже до конца учебного года недолго ждать.

Девочку в классе приняли хорошо. Но через пару недель директриса была обеспокоена тем, что Алиме прочно вписалась в ученический коллектив благодаря своему веселому нраву и хорошей успеваемости. Не поленилась товарищ директор и посетила на дому нескольких родителей, в политической благонадежности которых она была уверена. Им она поведала, что по попустительству районного отдела образования в школу была допущена крымская татарка, не имеющая прописки в Крыму. В ответ на испуганный возглас благонадежных родителей «Ах! Как так?», директриса горестно кивала головой – вот так, мол, притупилась большевистская бдительность у некоторых наших работников.

- Поэтому, - говорила директриса-большевичка, - убедите своего ребенка не дружить с представительницей преступной нации, а разоблачать ее попытки войти в доверие к нашим замечательным советским десятиклассникам.

Не каждое из чад предупрежденных родителей приняло к руководству указание бдительной директрисы, а те, кто стал распространять среди соучеников информацию о зловещих планах девушки по имени Алиме, не добились никакого успеха.

Алиме успешно закончила десятый класс, на выпускном вечере погуляла, а аттестат ей не дали.

 Директриса школы по наглому воровала из небогатого школьного бюджета, а, кроме того, брала взятки - это всем было известно. Вот она и выслуживалась перед районными управлениями милиции и КГБ.

Да, аттестат зрелости девушка не получила, а вот когда она после окончания школы обратилась с некоторым опозданием в милицию с просьбой выдать ей паспорт, – шестнадцать лет уже давно исполнилось! - то паспорт ей дали, не стали отсылать в Узбекистан. Но паспорт тот был без прописки, чистый. Вот, мол, у нас гражданские права соблюдаются, по достижении должного возраста советская власть даже крымской татарке паспорт выдает.

Тут советская власть уподобилась растрепанной пьяной женщине, со спущенными чулками, обмочившейся, но глядя в вытащенное из кармана зеркальце криво-косо намазывающей помадой губы – комильфо, блин.

Поначалу Фуат не менее раза в неделю посещал районный отдел милиции и райсовет с требованием прописать его и семью в законно купленном доме.

- Дом куплен незаконно, вы запугали его хозяина и заставили его продать свое жилье! - так заявил однажды ему начальник районного отдела внутренних дел. После этого разговора Фуат перестал ездить в райцентр.

В РОВД, однако, о нем не забыли, и по прошествии нескольких дней ему пришла повестка с требованием явиться в паспортный стол. Там Фуат услышал требование немедленно покинуть Крым.

- Иначе мы привлечем тебя к ответственности как нарушителя паспортного режима, - заявил усатый майор. - Вот, подпишись, что ты предупрежден.

Фуат по неопытности подписал подсунутую ему бумагу, но это было в первый и последний раз. В дальнейшем он, как и тысячи других крымских татар, не подписывал подсовываемые ему в милиции или в КГБ бумаги, основывая свой отказ на незаконности и антиконституционности предъявляемых требований. Крымские власти тоже поначалу не знали, как поступать с упорно не желающими добровольно покидать - подумать только, как они непослушны! - свои дома татарами. Но вскоре тактика была разработана, и законных хозяев законно купленных домов стали силой выселять и вывозить за пределы Полуострова.

Но этот день для семьи Фуата пока еще не наступил. Его еще не раз вызывали в РОВД, и он являлся в паспортный стол. Потом он дважды игнорировал приглашения, но беспокойство росло. Между тем лето подходило к осени, с позднего огорода был собран какой-то урожай. Что сулила вернувшейся на родину семье зима?

В селе, примыкающем к Старому Крыму, жил Шамиль, прописанный «по запарке», нечаянно - бывало и такое в первые дни после Указа от 9-го сентября шестьдесят седьмого года, подлого Указа, фактически закрепляющего запрет на возвращение коренного населения Полуострова на родину.

Шамиль, хотя и был в числе тех нескольких десятков счастливчиков, которые имели прописку на родине, не разрывал связи с товарищами по национальному Движению, принимал участие в большинстве проводимых мероприятиях. В свое время, как большинство татарских юношей его возраста, он не имел возможности окончить школу и получить среднее образование. Это поколение крымских татар стремилось обучиться ремеслу шоферов, трактористов, механиков, чтобы начать работать и кормить оставшихся в живых родных. Шамиль был опытным ремонтником и его, прописанного, с радостью взяли работать на колхозную машинотракторную станцию. Рослый и жилистый, немногословный он сразу завоевал авторитет среди новых товарищей по работе, так что попытки районных гебистов интриговать против него не увенчались успехом.