В его мире все хорошо, дела идут отлично, а самое приятное, они пойдут еще лучше.

Мэтью одернул пиджак, пригладил волосы, улыбнулся своему отражению и пружинящей походкой двинулся к письменному столу

Даллен так долго жил пустоте и тишине дома, что уже начал ощущать себя последним человеком в мире.

Из окна был виден пустынный склон Нортон-Хилла, и даже золотые огни вдали не оживляли унылую картину. Их автоматически включали в необитаемых районах Лимузина, Шотландского Холма и Гибсон-Парка. Для туристов, спускавшихся с орбиты на вечернем корабле, все это казалось вполне натуральным, но Даллену, нетрудно было поверить, что, пока он дремал, исчезли последние земные жители.

«…Вдоль бездорожья поля замело Цветущей луны лепестками.

Следы всех ушедших к Великому О…»

Он, отвернувшись от окна, двинулся через безмолвные комнаты, в которых ему все еще чудился запах мочи. Вчера пришло сообщение от Роя Пиччано, объясняющее, что, ввиду позднего возвращения Даллена, он забрал Кону в клинику для дополнительного обследования, которое продлится дня три и советовал Даллену отдохнуть.

Но хотя тот после вылазки в Кордель страшно устал физически, он все равно мотался в клинику, проводя все свободное время с женой и сыном. Коне быстро надоедали попытки Даллена вызвать ее на разговор, а мальчик спал в соседней комнате, сжимая в руке желтый грузовичок. Даллен находил утешение в том, что Микель до сих пор любил игрушечные машинки, но понимал, что цепляется за соломинку. Личность мальчика была стерта, когда она еще не успела хорошенько сформироваться. Как же можно надеяться ее восстановить?

Даллен всегда покидал клинику с комом в горле. Он мог бы пойти к начальнику полиции с новой версией, но отсутствие ясного мотива оправдывало бы собственную бездеятельность Лэшбрука. В любом случае Даллена совершенно не устраивала перспектива поимки преступника властями и отправки его в ссылку. Мерзавец заслуживал более сурового наказания, и Гарри собирался собственноручно выполоть сорную траву. А для этого он должен был найти виновного без посторонней помощи.

Оставалась еще загадка слов Глиба о «спешиал-луддите». Что Даллену действительно хотелось бы понять, так это причину, по которой один из сотрудников городского управления испробовал устройство на невинной женщине и ребенке. Однако горе, ненависть и неуправляемая ярость мало способствовали аналитическому мышлению.

Даллен вернулся домой в таком состоянии, что заснул в кресле. Среди ночи он подумал, не лечь ли в кровать, но одинокое ложе показалось мало соблазнительным. День, потраченный на размышления, жевание и дремоту, совсем лишил его энергии, он чувствовал себя слишком разбитым и не мог ни о чем думать. Дом стал местом, из которого лучше поскорее сбежать. Он принял холодный душ, побрился и переоделся, говоря себе, что у него нет определенных планов, он может отправиться в гимнастический зал, в бар или в свой офис. Только уже сидя за рулем Даллен вдруг понял, что хочет увидеть Сильвию Лондон.

Он поехал вниз, держа направление на юг. Сквозь купол рассеянного света виднелось несколько крупных звезд, которые создавали слабо мерцающий фон для Первой Полярной зоны, почти достигшей зенита. Полоса космических станций и кораблей тянулась через все небо с севера на юг и по-прежнему выглядела бриллиантовым украшением, правда, слегка потускневшим, ибо эра великих миграций подошла к концу. Сейчас Первая Полярная зона состояла в основном из непригодных, брошенных на орбитальном рейде кораблей, частично разобранных и использованных для постройки других судов, чтобы те могли навсегда уйти к Орбитсвилю. Даллен видел в этом зрелище лишь символ земного упадка, поэтому без всякого сожаления повернул на запад.

Перед ярко освещенной резиденцией Лондонов стояло машин двадцать. Даллен рассчитывал на более скромную компанию. Он припарковался на свободном месте и заметил рядом золотой «Роллак» Ренарда. Раздумывая, стоит ли входить, он увидел Сильвию, которая оживленно с кем-то беседовала. Вертикально падающий на нее свет подчеркивал ее грудь, делая облик хозяйки дома особенно чувственным. Отбросив колебания, Даллен поднялся на крыльцо.

— Добро пожаловать на информационное собрание фонда «Анима Мунди», — сказал худощавый широкоплечий мужчина лет шестидесяти, стоящий в центре просторного холла. — Вы первый раз на нашем дискуссионном вечере? — спросил он, одарив Даллена вежливой улыбкой.

— Да, но я пришел к… — Гарри запнулся, поняв, что обращается к голоморфу. Его выдавал только голос. Звук был направлен Даллену точно в уши, не смешиваясь с шумом, доносящимся из комнат.

— Позвольте представиться, — сказал голоморф. — Меня зовут Карал Лондон, и я хочу сообщить вам удивительную новость: вы, мой друг, будете жить вечно.

— В самом деле? — Даллен не собирался беседовать с невидимым компьютером, который управлял ответами голоморфа.

— Да, мой друг, это — единственная стоящая истина, и сегодня у вас будет возможность ее обсудить. У нас есть ряд исчерпывающих учебных пособий, а также все необходимое, причем совершенно бесплатно. Но позвольте мне задать вам один жизненно важный вопрос. Что такое?..

Вопрос не дошел до Даллена, потому что дверь справа распахнулась. На пороге возник Ренард со стаканом мартини в руке. Он ухмыльнулся Даллену, подошел прямо к голоморфу и впихнул колено в область его паха.

— Прочь с дороги, старый черт, — скомандовал Рик. Он шагнул прямо в изображение, вызывая в нем искажения. — Здесь собрано целое устройство. Перед отлетом на Орбитсвиль старик запрограммировал воспроизведение самого себя, но он был слишком самодовольным, и не мог предположить, что кто-нибудь окажется настолько невежливым, что встанет прямо в него. Бедный компьютер не знает, как ему реагировать.

— Я не удивлен, — неохотно улыбнулся Даллен. — Ожидал увидеть тебя здесь.

Ренард отодвинулся, позволяя изображению сфокусироваться вновь, но уже с четырьмя руками, две из которых принадлежали Рику и двигались словно в танце острова Вали.

— …Долгое время разум считался универсальным свойством материи, так что в некоторой степени им наделены даже элементарные частицы, — говорило голосом Лондона гротескное изображение. — Сейчас мы знаем, что разум обусловлен взаимодействием той же физической природы, что и электричество и гравитация, и существует модуль трансформации, аналогичный основному уравнению Эйнштейна, который уравнивает материю разума с другими сущностями физического мира…

Наложенные друг на друга изображения исчезли, оставляя Ренарда победителем.

— Видишь, программа не может справиться. Старый хрыч помешался на своих идеях.

— Он не ожидал саботажа.

— А чего он ожидал? Люди пришли сюда немножко выпить на халяву, благоразумно поволочиться за Сильвией, а не слушать лекции жалкого привидения. Заходи, старина. Тебе сегодня, как видно, тоже не мешает пропустить порцию-другую.

— Пожалуй.

— Да. — Ренард замолчал, его лицо в золотых веснушках приняло скорбно-торжественное выражение. — Я только что узнал о твоей жене и ребенке.

— Не будем об этом.

— Нет, это как раз то, что я… А, дьявол!

Ренард первым вошел в комнату и направился к длинному буфету, служившему баром. Даллен попросил разбавленного шотландского виски. Ожидая пока напиток будет готов, он огляделся. Два десятка гостей, в большинстве мужчины, стояли небольшими группами. Он узнал несколько лиц из различных ведомств городского управления, но Сильвии среди них не было.

— Она где-нибудь здесь, — сверкнув зубами понимающе сказал Ренард. Даллен попытался скрыть досаду.

— Зачем здесь эти люди? Не могут же все они быть физиками-теоретиками.

— Метафизиками — так будет точнее. Карал утверждал, что существуют особые частицы, названные сапионами, которые труднее регистрировать, чем нейтрино, поскольку они существуют в некоем, по его словам, ментальном пространстве. Трудновато для простого ботаника, хотя в моих мозгах полно этих сапионов, видимых только в ментальном пространстве, где большинство физических законов не такие, как у нас. Эти самые невидимки обеспечат нам жизнь после смерти. Карал, правда, не говорит «смерть», он называет ее началом дискарнации.