Однако племянницу Тринчил любил искренне, этого Бартан не мог не признать. И свадьбе старик не препятствовал, хоть и не упускал малейшего случая подчеркнуть Бартановы недостатки. Так было вплоть до сегодняшнего дня, и теперь Бартан осознавал, что его будущее висит на волоске. Не лучшим образом влияли на его настроение и мысли о том, как Сондевира вела себя на импровизированном собрании. Создавалось впечатление, что ее любовь дала трещину и она готова порвать с Бартаном, если его последнее обещание окажется пустой болтовней.

Малоприятные эти раздумья заставили Бартана прикипеть взглядом к излому на ровном краю болотистой низины. На сей раз, находясь гораздо ближе, он убедился, что там болото действительно уходит в глубину хребта. А если так, то память, возможно, его все-таки не обманывает. Старательно убеждая себя в этом, он скормил шару несколько порций маглайна, и корабль стал медленно набирать высоту, чтобы перелететь через холмы. Черные зубцы скал внизу, торчащие из бледной поверхности болота, съежились, превращаясь в огарки черных свеч.

Вскоре лодка плавно понеслась над едва различимым краем болота. Бартан убедился, что узкий палец топи тянется прямо на запад мили на две. С растущей уверенностью и волнением он вел корабль вдоль старого речного русла. Когда под лодкой показались травянистые контуры, он заметил небольшие стада животных, похожих на оленей, – заслышав рев сопла, они разбегались в стороны, и вздрагивающие белые огузки выдавали их страх. С деревьев то и дело слетали потревоженные птицы, как сорванные ветром пучки цветочных лепестков.

Бартан не сводил глаз со склонов. Гряда вздымалась все выше и выше, словно задалась целью ни за что не пропустить его. Затем горизонт внезапно отскочил назад, и под кораблем раскинулось свободное пространство – сложная мозаика из лугов, покатых холмов, озер и редких перелесков.

Бартан испустил восторженный крик, увидев эту роскошь, этот сон переселенца, ставший явью. Первым его порывом было развернуть корабль и поспешить с радостной вестью обратно, к Тринчилу и остальным. Но склон холма полого стелился вперед, словно предлагая лететь дальше, и Бартан решил: худа не будет, если он потратит еще несколько минут на изучение этих земель. Может, удастся найти реку – удобное место, чтобы стать лагерем на первое время. Фермерам это придется по вкусу, и они поймут, что Бартан – человек серьезный и бывалый.

Позволив шару остывать, а лодке – терять высоту, Бартан держал путь на запад. То и дело он заливался радостным смехом, то и дело вздыхал с облегчением – еще бы, ведь он был так близок к позорному изгнанию! Детали ландшафта громоздились друг на друга, прозрачность воздуха приближала горизонты, как в тщательно исполненном рисунке, позволяя за милю увидеть любую черточку скального образования или растения, что с земли, конечно, было невозможно. От белой крапинки на холме Бартана отделяли добрые пять миль, однако он сразу понял, что это такое.

Сельский дом!

Острая боль разочарования, казалось, затмила солнце и остудила воздух. С губ сорвался невольный стон. Бартан знал, что Чаккел, взойдя на престол, одним из первых указов закрепил за Колкорроном статус единственного государства в мире. Поэтому флот больших воздушных кораблей долгое время был занят исключительно тем, что развозил иммигрантов по всему Верхнему Миру. Ростки общин служили затем отправными точками для энергичной экспансии. Но эту часть континента Бартан считал почти не тронутой. Чтобы держать под контролем стремительный рост числа населенных пунктов, фермеры, что осваивали новые земли, имели право столбить большие участки, чем те, которыми наделялись жители относительно густонаселенных мест. Именно это и послужило одним из мотивов, которые заставили Тринчила сняться с места, и оно же, вероятно, теперь разрушит все его планы – а заодно и планы Бартана, если только он не обнаружит, что заселение этих краев началось совсем недавно и здесь хватит земли для вновь прибывших.

Короче говоря, необходимо добыть точные сведения, прежде чем вернуться к каравану.

Согреваемый искоркой надежды Бартан взял курс чуть севернее, прямо на прямоугольную белую микроскульптуру. Прошло совсем немного времени, и вот он уже в пределах мили от дома и способен различить неряшливую покраску хозяйственных строений. Он готов был сбросить высоту и приземлиться, когда заметил нечто странное во всем облике фермы: ни животных, ни повозок, да и землю, ныряющую под нос шлюпки, едва ли можно назвать обработанной. Робкая игра цветовых тонов говорила о том, что некогда здесь растили злаки в общепринятом шестипольном севообороте, но края полей были нечеткими, и вторжение туземных сорняков казалось наплывом всепоглощающего зеленого тумана.

Догадка, что ферма брошена, застигла Бартана врасплох. Неужели по этим краям прошлась какая-то эпидемия? Или владельцы были новичками – разочаровались и вернулись в город? Но в таком случае непременно бы нашлись охотники занять местечко, где уже проделана вся черная работа.

Любопытство разгоралось. Бартан погасил горелку, и шлюпка поплыла вниз, навстречу голой земле, которая окружала дом и пристройки. Легкий ветерок помог аккуратно посадить шлюпку в считанных ярдах от запущенных лоз кровяники. Едва пилот выбрался из гондолы, корабль сделался легче воздуха и рванулся вверх, но Бартан удерживал его за один из полозьев, пока не накинул швартов на ближайшую лозу. Летательный аппарат плавно взмыл на всю длину каната и присмирел, чуть покачиваясь в слабых воздушных потоках.

Бартан направился к дому. Его недоумение возросло, когда он увидел плуг, лежащий на боку и покрытый слоем пыли. Тут и там он замечал другие мелкие сельскохозяйственные орудия – в основном из бракки, но встречались и железные, этот металл становился общедоступен. По налету ржавчины он определил, что инструменты как минимум год пролежали нетронутыми. Прикинув цену брошенного инвентаря, Бартан нахмурился. Похоже, хозяева просто взяли и ушли с фермы. По прихоти. Или по какой-то неизвестной причине.

Странные мысли посещали Бартана, пока он стоял под лучами солнца в разгаре вечернего дня. Тем более странные, что прежде он ничего, кроме презрения, не испытывал к легковерным, охочим до баек о сверхъестественном людям. Откуда взялось это болезненное осознание факта, что его народ всего лишь двадцать четыре года живет на Верхнем Мире и успел изучить только малую часть планеты? Прежде Бартана всегда вдохновляла идея, что он – колонист на новой, почти неосвоенной планете, но сейчас те же мысли почему-то вызывали гнетущее чувство…

– Кончай дурака валять, – приказал он себе. – Ты же не ребенок. Чего тут бояться?

Он повернулся к дому – добротному строению из пиловочника, утепленному паклей и побеленному известью. На совесть сработано. Таким домом можно гордиться, особенно если сам его построил. Бартан снова нахмурился, заметив желтые шторы за стеклами, поблескивающими в тени широких карнизов. Сорвать занавески – минутное дело. И совершенно естественное для человека, покидающего любимый дом. Что за спешка, спрашивается? А может, никто и не уезжал? Может, вся семья осталась здесь, вымерла от какой-нибудь заразы? Или… перебита злодеями?

– До меня бы сюда наведались соседи, – вымолвил он вслух, чтобы поставить заслон косяку вопросов. – И не посмотрели бы, что ферма на отшибе. Явились бы как миленькие за инвентарем и унесли все подчистую. Фермеры – народ бережливый.

Успокоенный этим простым доводом, он подошел к одноэтажному дому, снял щеколду с зеленой входной двери и распахнул ее. Внутри царил полумрак, и глазам, привыкшим к яркому солнечному свету, понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть невиданного зверя, который подстерегал его за порогом.

Захлебываясь криком, Бартан отпрянул и споткнулся. Жуткая картина заполнила его сознание… Высокая – со взрослого человека – прямая и темная пирамида туловища медленно колыхалась, мешковатая физиономия с ранами на месте глаз расплывалась… Единственная конечность – скользкое щупальце – неторопливо тянулась вперед…