Офицеры придерживались худших традиций царской армии и пороли розгами, сажали в карцер, а иногда даже лишали арестованных хлеба, выдавая им вместо него соленую рыбу. Воды нехватало, и некоторые солдаты, наевшись рыбы, сходили с ума от жажды.

Бывали случаи, когда солдаты, чтобы спасти свою жизнь, женились на туземных девушках, и те укрывали их от озверевших преследователей. Тогда вместе с пойманным беглецом наказанию подвергались также лица, которые его приютили. Некоторым солдатам все же удалось пробраться в Алжир и Оран и .попасть на корабли, шедшие в Европу или Америку.

Лагерь № 3 был расположен в пустынной части Африки, в двухстах пятидесяти километрах от порта Оран. Люди здесь были размещены в однотипных, плохо оборудованных сорока бараках, в каждом бараке находилось по пятидесяти человек.

Охрана лагеря состояла из негритянских солдат,вооруженных винтовками со штыками, напоминавшими длинные тяжелые ножи. Вместе с охранниками жили бывшие фельтенцы, на которых была возложена хозяйственная работа: на кухне, складах, в канцелярии.

Лагерем управляли два русских офицера, хорошо говорившие по-французски, в помощь им были даны семь фельдфебелей, которые фактически распоряжались всей жизнью лагеря. Они следили за своевременным подъемом людей, за ходом работ, за поведением солдат в бараках.

Начальник лагеря капитан Терехин и его помощник поручик Стромский редко показывались на работе, но каждый их приход обязательно заканчивался наказанием кого-либо из солдат. Оба они беспробудно пьянствовали.

Однажды утром, в августе 1919 года, ля-куртинцы, окончив завтрак, шли на работу в сопровождении охраны и нескольких фельдфебелей. Около офицерского барака солдаты увидели легковой автомобиль, который, судя по густо осевшей на нем пыли, прошел немалое расстояние. Посторонние посетители в лагере бывали очень редко. Поэтому появление кого-либо постороннего всякий раз вызывало среди ля-куртинцев разговоры и догадки. Находясь в Африке около двух лет, они за это время не получили ни одного письма, не прочли ни одной, хотя бы старой газеты. Лагерь был совершенно изолирован от остального мира.

В полдень, когда солдаты вернулись в бараки на обед и увидели, что машина все еще стоит на прежнем месте, любопытство разгорелось. Каждый хотел узнать, кто и зачем приехал на машине. Некоторые не выдержали и заговорили с охраной, стараясь получить от нее какие-либо сведения. В это время в бараке не было фельдфебеля и охранник-негр, предварительно осмотревшись кругом, тихо сообщил, что прибыли два офицера из России, но он не знает зачем.

До самого вечера на работе только и говорили о приезде офицеров. Большинство было уверено, что они всех солдат отправят домой.

– Что же иначе они будут здесь делать? – рассуждали куртинцы. – Не может же быть, чтобы мы всю жизнь провели в Африке, ведь знает же наше правительство, что мы заброшены сюда ни за что, ни про что. Вся наша вина лишь в том, что мы отказались итти на фронт, а хотели ехать домой.

Вечером после ужина капитан Терехин, поручик Стромский и приехавшие офицеры прошли по нескольким баракам. В одном из них задержались, и Терехин велел созвать солдат из других бараков на беседу.

– Братцы, – сказал капитан.- К нам приехали из России два представителя, они посланы нашим правительством для обследования положения русских в Африке и для того, чтобы нас информировать о положении в России. Говорить будет капитан Прощенко.

– Братцы! – начал Прощенко. – Я недавно приехал из России. Правительство поручило мне обследовать ваше положение, а вместе с тем выявить более честных и добросовестных из вас, которые будут достойны отправки на родину в первую очередь. Кроме этого на мне лежит обязанность выявить среди вас и недостойных, то есть таких, которые совершенно не будут отправлены в Россию, а останутся в Африке навечно. Из разговора с капитаном Терехиным я уже примерно знаю, кто из вас является достойным и кто недостойным, но я решил лично в этом убедиться.

– В России сейчас два лагеря,-продолжал Прощенко.- В одном под руководством генерала Деникина собрался весь честный русский народ, который желает мира и счастья нашей несчастной родине. В другом лагере засели большевики. В настоящее время вооруженный народ наступает на большевиков со всех сторон: с юга, севера, запада, востока, и недалек тот час, когда большевики будут окончательно уничтожены. Так вот, – заключил Прощенко, – теперь вам, я думаю, вполне понятно, какое положение в России. На этом мы Сегодня закончим, а с завтрашнего дня начнем отбирать наиболее достойных для отправки на родину в первую очередь.

– Господин капитан, а землю помещичью Деникин мужикам отдал? – спросил один солдат.

– Отдал, всю отдал.

– А большевики тоже отдали землю мужикам? – спросил другой.

– Нет, большевики крестьянам землю не дали, они ее всю себе забрали.

– А кто же тогда засевает землю?

– Никто не засевает, большевики никому не дают сеять, вот земля и лежит незасеянная. Поэтому и свирепствует голод по всей Совдепии.

– А что это за Совдепия, господин капитан? – спросил солдат Комаров, бывший член полкового комитета в ля- Куртине, не раз активно выступавший на солдатских собраниях против Временного правительства.

– Совдепия? – переспросил капитан. -Это сов… это союз всех дикарей и головорезов.

– А по-моему это неверно, – сказал Комаров, – такого союза никогда и нигде не существовало. Я думаю, что Совдепия – это скорей похоже на Совет депутатов, а не на союз всех дикарей и…

– Ну, братцы, до свидания, – перебил его Прощенко,- завтра еще поговорим, а теперь уже поздно, спать пора.

Офицеры и фельдфебели поспешили уйти.

– Я и вперед чувствовал, что это приехали не нашего брата защищать, а такие же брандахлысты, как и те, которых нам в ля-Куртин Керенский присылал,-говорил Комаров. -Держи ухо востро, братва, иначе сгнием здесь, как падаль. Будьте уверены, они приехали веревки из нас вить да зубы заговаривать.

Разошлись ля-куртинцы по баракам недовольные.

На следующий день в обычный час все вышли на работу. Фельдфебели никого не ругали, не кричали, не били. Часов в одиннадцать к месту работ явились офицеры. Посмотрев, как работают ля-куртинцы, они, не сказав ни слова, удалились.

Прошло еще три дня. Приехавшие ни разу больше ля- куртинцев не собирали, на работу к ним не приходили, бараки не посещали. Некоторые солдаты уже стали посмеиваться над капитаном Прощенко и его проверкой достойных и недостойных.

На пятый день утром, когда ля-куртинцы выстроились на работу, присутствовавший здесь фельдфебель скомандовал «смирно!» и начал по списку выкликать фамилии. Вызванных отвели в сторону и объявили им об отправке в Россию. Всего было отобрано двести шестьдесят человек.

Собрав своп пожитки, пообедав и горячо распростившись с остающимися в лагере товарищами, счастливцы выстроились около бараков в ожидании команды.

К стоявшему в первой шеренге солдату Михаилу Крюкову подошел его товарищ Комаров, который не был намечен к отправке.

– Счастливый путь, Миша, – сказал он, крепко сжимая руку товарища,-желаю тебе благополучно добраться до дома иг если потребуется, покрепче бить буржуев. Черкни там несколько слов моим родным в Тулу.

– Первым долгом исполню твою просьбу, – обещал Крюков.

Товарищи обнялись и расцеловались.

Отправляемых не конвоировали, офицеры были уверены, что никто не сбежит. Команду провожал лишь один фельдфебель, который должен был ехать с ней в Россию.

Фельдфебель взобрался на верховую лошадь и, скомандовав «шагом марш», повел за собой по горячему песку двести шестьдесят оборванных и измученных солдат.

Из разных мест Северной Африки в порт Алжир собралось около тысячи ля-куртинцев, и из них был сформирован батальон.

Дорогой в Россию с ля-куртинцами обращались хорошо, кормили сносно, никаких обязанностей солдаты не несли. Сделав остановку в Константинополе, пароход направился в Черное море и вскоре причалил к одесскому порту.