После небольшого привала в Реймсе нас вывели в расположение траншей, вырытых в густом винограднике.

Ночью мы были уже на передовых позициях, где сменили французскую часть.

Командование отдало строгий приказ, чтобы никто не показывался из окопов и громко не разговаривал. Все распоряжения передавались шопотом. Солдаты старались ходить в траншеях без шума. Были приняты все меры, чтобы немцы не узнали, какая часть стоит против них. В двенадцать часов ночи все роты были на своих участках. Взводы, выставив наблюдательные посты, расположились в землянках.

Прошло два-три часа после смены французов. Кругом царила тишина. Неожиданно со стороны неприятельских окопов отчетливо прозвучал голос. На чистом русском языке кто-то крикнул оттуда:

– Здорово, молодцы второго особого полка!

Солдаты, находившиеся в окопах, кинулись к брустверам, стремясь увидеть немца через бойницы. Многих из нас немало удивило, что, несмотря на всю предосторожность нашего командования, противнику уже известно, какая часть размещена на передовой линии. Но рассуждать мы не стали и, зная, как коварен враг, насторожились.

После некоторой паузы тот же голос из немецких окопов заговорил снова, произнося слова раздельно:

– Здорово, молодцы второго особого полка! Добро пожаловать! Сдавайтесь! Все равно разобьем французов, куда вы тогда денетесь?

Кто-то из наших не стерпел вызывающего тона немца. Через проволочные заграждения в ответ врагу полетела крепкая брань. Солдаты зашумели винтовками. Из землянок быстро вышли люди нашего взвода и заняли места у бойниц.

Доложили о случившемся ротному командиру. Он подтвердил приказание – без команды не стрелять.

Немец больше не проронил ни слова.

Позже, в эти же дни пребывания на фронте, у нас произошел другой случай, взволновавший всю роту. В секретном посту за первой линией дежурил снайпер моего отделения Корпачев. Часа в два ночи старший команды разведчиков Котов, выйдя из соседнего поста за проволочные заграждения, стал продвигаться ползком вдоль фронта по направлению к Корпачеву. Поравнявшись с его постом, Котов залег в высокой траве в пятнадцати шагах впереди. Корпачев, услышав шорох, тихонько окликнул: «Кто идет?» Ответа не последовало. Он окликнул второй раз и, взяв ручную гранату, снял с детонатора предохранительный колпачок. Знакомый звук снимаемого колпачка понудил Котова быстро ответить: «Свой, Котов». Корпачев узнал по голосу Котова, успокоился и, надев колпачок на гранату, положил ее на место.

Котов приполз на пост и тут же начал придираться к Корпачеву, обвиняя его в намерении убить своего унтер-офицера. Солдат объяснил, что ему трудно было разобрать в темноте, кто ползет, и он лишь на всякий случай приготовил гранату.

– Я окликнул вас два раза, господин взводный, – говорил Корпачев Котову,-полагается спросить только один раз и, если нет ответа, открывать огонь.

Солдат был прав, но, возвратившись в окопы. Котов и ротному командиру сказал, что Корпачев хотел убить своего унтер-офицера. Ротный вызвал Корпачева, обругал ни в чем неповинного человека и в заключение приказал:

– Доложи взводному командиру, чтобы он поставил тебя под винтовку с полной выкладкой на передней линии на шесть часов – по два часа в день.

Корпачева поставили на боевой ступени в неприкрытом сверху окопе. Он был высокого роста, и затылок его и штык оказались на виду у немцев. Почти тут же, едва он успел взять винтовку на плечо, над головой его цокнули немецкие пули. Он соскочил со ступени, переждал немного и снова встал на место. Немцы не унимались, и в первый день стояния под ружьем Корпачеву поминутно грозила смертельная опасность.

К счастью, все обошлось благополучно. Корпачев старался держать голову пониже, чтобы не быть мишенью для противника. Кстати, немцы реже стали стрелять по нему. Корпачев рассказал, что когда его поставили под винтовку в третий раз (дело было вечером), он явственно слышал, как из ближнего немецкого секрета приглушенным голосом крикнули ему:

– Стой, стой, стрелять не будем.

Подпрапорщик и Котов неоднократно проверяли, как выполняется распоряжение ротного относительно Корпачева. Но товарищи по отделению все же ухитрялись облегчить ему участь. Выставив наблюдателей, которые должны были предупредить о появлении начальства, они давали ему возможность посидеть время от времени на боевой ступени.

Полностью отбыв наказание, Корпачев сказал мне:

– Клянусь тебе честью, – не я буду, если в первом же бою не убью этого гада п шпика Котова.

Шли дни за днями. Немцы не наступали, французское командование также что-то выжидало.

Иногда на нашем участке возникала артиллерийская стрельба. Какой-либо ротный командир, получив от своих передовых постов сведения о приближающихся немцах, не утруя5дал себя проверкой донесения и тут я«е звонил по телефону командиру ближайшей батареи, требуя открыть огонь по определенному месту.

В это время немцы рыли подкоп под французские позиции и закладывали фугасы большой разрушительной силы. Фугасы взрывались и уничтожали значительные полосы траншей, в землянках гибло много солдат.

За время нашего пребывания на Реймском участке немцы произвели две газовые атаки. Первая нанесла нам большие потери. Мы как следует не были подготовлены к обороне в этих условиях, не умели правильно обращаться с французскими противогазами. Во вторую атаку жертв было меньше. Наученные горьким опытом, мы своевременно заметили расстилавшийся по земле зловонный дым, шедший от немецких окопов. Быстро дали газовый сигнал по всему участку, и меры предохранения были приняты.

Запомнился еще один эпизод, который произошел в дни нашего пребывания на Реймском участке. Командир четвертой роты капитан Семенов и фельдфебель Гук решили провести самостоятельную вылазку. С пьяных глаз они не поставили об этом в известность ни штабы полка и батальона, ни соседние роты.

В час ночи сто с лишним солдат под командой ротного командира вышли из окопов первой линии и направились к расположению немцев. Ночь была темная. Линия фронта неровная. Пройдя свои проволочные заграждения, разведка сбилась с пути и напоролась на заграждения второй роты. Думая, что это немецкие заграждения, разведчики тут же начали прорезать проходы.

Секретные посты второй роты услышали характерные звуки и сообщили дежурному по участку, а тот – ротному командиру. Немедленно стрелки вышли из землянок и заняли свои места на боевых ступенях. Пулеметы были наведены в ту сторону, откуда слышался шум перерезаемой проволоки. Минометчики тоже стояли наготове. Снайперы расположились в секретных проходах, чтобы не допустить противника до передней линии. Рота замерла, с волнением ожидая сигнала к бою.

Вдруг шипя взвилась красная ракета, разорвалась в воздухе и повисла на шелковом парашютике, покачиваясь и ярко освещая окружающую местность. Это был условный сигнал. Разом затрещали пулеметы и винтовки, послышался стон минометов, шипение траншейных пушек, полетели ружейные и ручные гранаты.

Ракеты взлетали одна за другой. Тысячи пуль со свистом неслись в сторону мнимого противника. За проволочными заграждениями послышались крики раненых и стоны умирающих, но и по крикам в этом громе и суматохе никто не узнал, что бьют своих.

Стрельба продолжалась около часа. К счастью, командир второй роты решил отбить атаку «противника» своими силами, не прибегая к помощи артиллерии. Этим он спас разведку Семенова от полного истребления. Встретив сильное сопротивление мнимых немцев, она ползком отступила и благодаря простой случайности добралась до своих окопов, не нарвавшись на огонь подлинного противника.

Пьяная затея капитана Семенова и фельдфебеля Гука обошлась четвертой роте в двадцать семь убитых и тридцать шесть раненых.

В октябре нашу бригаду сменили французские войска, и мы ушли на отдых в лагерь Майлли. Расположились в тех же бараках, в которых помещались по приезде из Марселя.