Расскажите-ка, Мефодий, в двух словах историю своей жизни.

- Всё нормально, Таня, просто мне срочно нужно бежать, я совершенно забыл... да, забыл.

- И вы меня даже не проводите? Хорошенькое свидание у меня получилось. Ладно, не смущайтесь так, я пошутила.

- Что вы, у меня и в мыслях не было бросить вас здесь, я имел в виду, что уже пора...

Чёрт, опять получается не то!

- Ну, раз в а м надо спешить - пошли.

На обратном пути я несколько раз оглядывался - оно было здесь. Разумеется, мне не удавалось увидать его целиком: то лапу, то кончик морды, то опять же хвост - но оно сопровождало меня неотступно. Вот уже лет восемь, наверное. А точно я не знаю.

Порой мне представляется, что оно всегда было где-то рядом, хотя это, разумеется, полная чушь. Просто всю мою жизнь отравили невнятные страхи. Иногда они принимали более или менее чёткие формы, вроде Бесплотника, который изводил меня (и моих родителей) со старшей группы детсада и вплоть до третьего класса, но чаще нечто гнетущее витало в атмосфере и прижимало к земле. Пожалуй, если отбросить юные бессознательные годы, я не насчитал бы десятка дней, когда был бы всем доволен, не сказать - счастлив.

Естественно, это мешало мне занять сколько-нибудь достойное положение в стае, обычно именуемой специалистами подростковым коллективом. Однако становиться чьим-либо рабом или шутом я также не захотел и потому сам себе назначил участь отщепенца. На мне тренировали остроумие и кулаки, девушки обходили меня по максимально удалённой кривой, чтобы, не дай бог, не показаться какому-нибудь Фернанделю районного разлива подружкой Мефодия.

Кстати, об имени. Папа с мамой, конечно, тоже постарались обеспечить отпрыску достойное существование. Из придуманных обществом прозвищ не было ни одного цензурного, а мои попытки хотя бы в институте внедрить кличку Мефисто вызывали в массах в лучшем случае жалость. Это у хороших людей.

Однако к тому времени я уже обнаружил е г о. Думаю, оно специально продемонстрировало себя, когда за год до окончания школы нашу параллель загнали в деревню помочь загибавшемуся колхозу сгноить картошку. После трудового дня народ устроился в стогу с гитарами, а я, как обычно, отдельно, облокотившись о забытый чуть в стороне сноп и от нечего делать рассматривая редкую ивовую рощицу. И тут мне почудилось движение на опушке. Нечто тёмное, мохнатое, чуть меньше и много стремительнее медведя, мелькало в просветах меж кустами. Его перемещения были столь быстры, что порой создавалось впечатление смазанности, как на спортивных фотографиях. Я никого, по обыкновению, не позвал. Впрочем, позже мне пришлось убедиться, что Чудище, как я наименовал его, никто, кроме меня, увидеть не может. Это только мой монстр. Персональный.

Ох, и надоел же он мне за последующие годы! Ему как-то удавалось проникнуть в самые неожиданные места и испортить лучшие моменты моей и без того не слишком богатой радостями жизни. При этом оно вовсе не было бесплотным, я видел следы, клочья шерсти и даже, по-моему, кал. Конечно, я замечал его только тогда, когда оно само этого желало. Мысль о том, что Чудище затаилось где-то и скалится в такт своим поганеньким мыслишкам, лишало меня уютного уединения и отнимало последние остатки уверенности в себе. Какая там карьера! Какие девушки! У меня никогда и ни в чём не было серьёзных намерений. Оставьте, господа, с вашими глупостями, меня в любой момент может сожрать монстр.

Человек привыкает ко всему, и я смирился с жадным дыханием за спиной, но порой встречается кто-то вроде Танечки, и вновь становится больно и обидно. За что мне такая жизнь? И, кстати, зачем?! Однако я не точу бритву и не пытаюсь закупить лошадиную дозу снотворного, не решаюсь перевести отношения с Таней на новый уровень и не решаюсь отпустить её. Я трус.

Но даже у боязливого человека случаются пароксизмы отваги. Где-то на середине дороги от Таниного к собственному дому я вдруг ощутил, что завод кончился. Сегодня ситуация должна разрешиться. Иначе... Иначе я и далее буду существовать по-прежнему, а я больше не могу. Устал.

Я выпрямился, прислонился к стене какого-то учреждения и расправил плечи. И монстр, видимо, тоже решил, что наступил момент. Он вылетел из-за забора, взрыв когтями дёрн при резком повороте, и застыл прямо передо мной, наконец позволяя рассмотреть себя. Он выглядел примерно так, как я и представлял, только ещё противнее: пасть с двумя рядами острейших клыков, с которых капала ядовитая слюна; глаза размером с пивные кружки; две пары коротких острых рогов; крохотные заострённые ушки; мясистое тело во всклокоченной потной шерсти; нетопырьи крылья, столь размашистые, что концы их волоклись по пыли, собирая колючки с окрестных зарослей чертополоха; шесть мощных лап и длинный суставчатый хвост, завершавшийся шипастой булавой.

"Боже, - подумал я, - и это всё для меня одного?!"

- Memento mori, - прорычало Чудище.

- Да-да, - вяло ответил я. - Конечно.

- По-моему, у меня явное преимущество, - сообщило оно. - Я могу тебя съесть прямо сейчас.

- Точно, - сказал я. - Приступай.

- Ну, тогда я выиграл.

Самец, стало быть.

- Теперь твоя очередь.

- Что? - изумился я.

- Да ничего. Я сколько лет тебя преследовал? А? То-то и оно. Сейчас ты будешь догонять.

- Погоди-погоди, выходит, это была просто игра?!

- В общем-то, да. И ты водишь.

- И я должен превратиться в такое же... э... существо, как ты?

- Нет, это мой истинный облик, - гордо заявило чудовище. - Ты, увы, всего лишь жалкий человечишка - не обижайся, пожалуйста. Однако, если ты быстро произнесёшь про себя "зжедгвба", то обратишься в дракона. Повторишь - вернёшься в прежнее тело.

Я тут же попробовал. Получилось. Дважды. Я задумался.

- Слушай, а можно, я не сразу начну с тобой... играть, а, скажем, послезавтра? Я тут несколько устал, сам понимаешь, хотелось бы дух перевести.

- В принципе, так не полагается, - с сомнением произнёс он, - но для тебя я готов пойти на небольшое нарушение. Всё-таки старый знакомый.

- Значит, до свидания?

- Пока, - и он исчез.

А я отправился домой. По пути я напряжённо размышлял. Получается, что моя жизнь была изгажена из-за какой-то ерунды? Ну, ничего, я своё возьму. Я им ещё покажу! И на работе, и во дворе, и... и... И Танечке, само собой. Сколько ещё можно вокруг неё па-де-де плясать. Давно пора с ней... То есть её... Хватит, короче, ломаться, шестой месяц ходим, срок!

Однако начнём с Чудища. У меня всего сутки. Чего бы достать? Идеально - автомат, но время, время! У кого бы взять крупнокалиберное ружьецо? Салочки, стало быть? Нет, займёмся другими играми!

Ну а потом вообще... позабавимся. Люди, у меня большие планы. Зжедгвба!

ТЁМНЫЕ НОЧИ ГЕОРГИЯ

Раз в месяц - иногда чаще, порой реже - Георгий не ложится спать. Едва начинает темнеть, он выходит на балкон и застывает там, вцепившись закаменевшими пальцами в поручень и уставившись стеклянным взглядом в некую точку за горизонтом. Сердце молотом колотит в голову, дыхание прерывисто и беспорядочно. Он смотрит прямо перед собой и ничего не видит. Он может стоять так часами. Сегодня у него особенная ночь. Он ждёт Зова.

Наконец Голос, слышный только Георгию, выкликает его имя, и тогда он быстро одевается во всё чёрное, натягивает плащ и покидает квартиру. Он проворно спускается по лестнице, стараясь не попасться никому на глаза, бесшумно затворяет за собой дверь подъезда. У него всегда наготове два-три стандартных объяснения поздней прогулки, но лучше всё-таки не вызывать расспросов. Обычно его никто не замечает.

Георгий вступает на обезлюдевшие улицы, покрытые флёром сумерков, и окунается в пустоту, как в море. Он идёт всё быстрее и быстрее, не размышляя ни о чём, не выбирая маршрута, уходя в неизвестность, во мрак. Сила, ведущая его, превыше здравого смысла, сомнений и желаний.

Тьма клубится впереди и позади, и редкие фонари покачивают под ветром остроконечными китайскими шляпами. Вдали гремят на стыках последние трамваи, спеша увезти припозднившихся граждан в тёплую безопасность квартир. Ночью город принадлежит мёртвым, и лишь немногим, совсем немногим теплокровным суждено остаться под открытым небом, дабы принять или сотворить свою судьбу. Георгий - один из тех, чей след, как шлейф, тянется за их спинами и после их ухода долго, долго не гаснет. Иногда - годы. Не жертва, но - герой, и тяжкая ноша эта назначена ему в воздаяние за некий проступок. Века прошли с тех пор, Георгий уже и сам не помнит свой грех, но судьи не забывают ничего, и приговор пока не отменён. Возможно - не будет отменён никогда, и неизменно, от рождения к рождению, до Последнего Суда предстоит ему охранять сей мир, истинным огнём выжигая скверну и безнадёжно мечтая о прощении.