Днём я был - или казался себе - хозяином ситуации, но ночью... Ночи по-прежнему надвигались неотвратимо, и я снова вынужден был впиваться зубами в угол подушки. Потому что настоящие мужчины не кричат.

Годы шли и прошли. Теперь я действительно стал мужчиной. У меня были и романтические, и вполне плотские связи, но ни до чего серьёзного дело так и не дошло. Я был чрезмерно закрыт, слишком защищён от посторонних проникновений в свою душу, а девушкам это не нравилось. Во всяком случае, тем, которые привлекали меня. Жизнь текла спокойно и ровно, без заметных неприятностей и риска. Безопасно и скучно. Если не считать Чулана.

Чулан слепо глядит из тьмы, как бельмо на глазу ночи. Нечто, скрывшееся там, по-прежнему гнетёт меня, притягивает и отвращает, выводит из равновесия, проникает в сны. Шелест, лязганье, шорох... Звуки пугают, но тишина пропитана неизвестностью и потому страшнее. Мне всё труднее, встав утром, притворяться нормальным.

Жизнь становится невыносимой, и однажды я решаюсь. Отец и мать стары и не в силах остановить меня.

Я выгребаю ключ из-за часов и трясущейся от ужаса и нетерпения рукой вставляю его в замок.

Неведомое за дверью пробудилось, заворочалось, сонно и грозно простонало и, кажется, придвинулось вплотную.

Я колеблюсь несколько мгновений... минуты - и всё-таки дважды поворачиваю ключ.

Проржавевшая за годы дужка замка мучительные секунды не выходит из паза... и наконец, щёлкнув, распахивает однозубую пасть.

Я бережно вынимаю её из проушин и кладу замок на столешницу. Я делаю это аккуратно, хотя вряд ли он мне ещё когда-либо понадобится. Что бы ни случилось, чулан я более запирать не стану.

То, что таится за дверью, замерло и насторожилось, будто приготовилось к прыжку, но сквозь грохот сердцебиения я всё-таки слышу Его ровное, приглушённое дыхание.

Я отодвигаю засов и рывком распахиваю дверь...