однажды мы получили громадное количество осетрины, каждому досталось по двадцать
фунтов. Был сильный мороз, и пока я дотащила до дому замороженную рыбу, отморозила
себе руки. Я с ужасом смотрела на свои белые пальцы, стучавшие друг о друга как
совершенно посторонние для меня предметы. Ледяная вода из-под крана привела их в
нормальное состояние. Зато как хорошо мы полакомились этой превосходной рыбой! Но
что бы мы ни ели, тоска по хлебу никогда не покидала нас в то голодное время. В другой
раз кладовая получила большую партию ботинок. После распределения оказалась лишняя
одна дамская пара. Наш начальник В.И. Рукавишников заявил, что он берет эти ботинки
для супруги. Но я запротестовала. «Давайте устроим лотерею». Сказано-сделано. Ботинки
достались все-таки Рукавишникову, это уж судьба. Но он не забыл моего поступка, и, когда
через два-три месяца произошло сокращение штатов, я была уволена. Меня давно звали в
Комиссариат просвещения на работу, более живую и интересную, я не знала, как уйти из
ГАУ. Увольнение как нельзя лучше устраивало меня. В Наркомате на Казанской я получила
место секретаря дошкольного отделения.
Светлым воспоминанием о ГАУ осталась у меня встреча и, правда, очень недолгая
совместная работа с Ольгой Георгиевной Казико. Она только что кончила гимназию и пока
что, уже мечтая об актерской работе, тоже сидела в ГАУ за какими-то счетными книгами.
Ольга Георгиевна – одно из самых милых существ, когда-либо встретившихся на моем
жизненном пути. Она, между прочим, показывала мне гимназический альбом, в котором
все подруги по классу написали ей что-нибудь на память. Эти тридцать теплый хвалебных
гимнов могли быть адресованы только девочке, обладающей исключительно хорошими
качествами. Через несколько лет увидела ее на сцене уже известной актрисой.
В 1918 году при ликвидации Екатерининского института, который заканчивала моя
Наташа, в нем было проведено два-три родительских собрания. Не помню вопросов,
которые обсуждались, но мне случилось познакомиться там с дамой из нового для меня
мира. Покойный отец моей новой знакомой был крупным банкиром. Воспитывалась она в
большей роскоши, говорила свободно на трех иностранных языках. Была очень красивая, моложавая, еще сохранила прекрасные туалеты. Муж ее, тоже покойный, занимался при
жизни вопросами геральдики. Сама она, умная, дельная, после смерти мужа продолжала
его дело. Очевидно, материально помогла ей мать, обладательница большого количества
бриллиантов. Красивая дама рассказала мне между прочим с большой простотой и
искренностью, как она устраивалась, когда ей бывали нужны деньги. Она особенно в них
нуждалась для ежегодных поездок заграницу. В Петербурге до революции жил человек, необычайно богатый. Имя его было Митька Рубинштейн. Перед поездкой заграницу моя
знакомая обращалась письменно к секретарю Рубинштейна, прося свидания с его
хозяином. Секретарь присылал ей ложу в театр, куда приходил Митька. Свидание
заканчивалось в отдельном кабинете ресторана. По окончании свидания она получала чек
в 1000 рублей. Моя собеседница уверяла, что так поступали многие красивые и шикарные
женщины Петербурга.
47
Секретарская работа в дошкольном отделе была, конечно, интереснее описи деловых
бумаг в ГАУ. Моим начальником была София Ивановна Пфейфер. Мне казалось, что моя
работа ее удовлетворяла. Но я была там очень недолго и вспоминаю об этом периоде, как о
последнем этапе, приведшем меня к участию в громадной работе, о которой я так давно
мечтала. «Блажен, кто свой челнок привяжет к корме большого корабля» .
6. Педагогическая деятельность
В дошкольном отделе в то время шла большая работа по организации детских домов и
очагов. За короткое время моего секретарства мне пришлось обследовать несколько
учреждений. Один детдом на Моховой, носивший название «показательного», произвел на
меня очень хорошее впечатление. Заведующий И.И. Герасимов, совсем еще молодой
человек, очень приветливый, на вид симпатичный, проявлял исключительную
заботливость по отношению к своим питомцам. В то тяжелое время его детский дом, как
«показательный», обеспечивался продуктами в первую очередь и обильнее других. В
заведующем чувствовалась настойчивость и умение раздобыть все нужное для своего
учреждения. Дело подходило к лету. Меня, как всегда в этот период, заботила мысль, как
бы устроиться так, чтобы мои девочки подышали свежим воздухом. Я уже была на
большой работе во внешкольном отделе, когда Иван Иванович отыскал меня и обратился с
таким предложением: он получил для своего детского дома прекрасную большую дачу в
Стрельне и просил меня взять на себя хозяйственную часть учреждения. У него будут
свободные вакансии, и я смогу устроить на даче, помимо своих детей, еще несколько
мальчиков и девочек, их школьных товарищей. Я была в то время так загружена работой, что могла приезжать в Стрельну только через день на несколько вечерних часов.
Иван Иванович сказал, что его это устраивает. Провизию кухарке можно выдавать на два
дня. Я решила тогда уже оставлять на всякий случай ключи от кладовой моей
пятнадцатилетней дочери Олечке. В ее благоразумии и надежности не могло быть
сомнений. Я радовалась, что все устроилось так хорошо. Не только мои девочки, но и их
школьные друзья проведут лето в чудесных условиях, включая хорошее питание, которое
родители не могли дать им дома. Сама я была полна энергии, и лишняя нагрузка меня не
пугала. Списки приглашенных детей с адресами я передала Ивану Ивановичу. Почти
накануне отъезда детдома я встретила проф. Филиппова, сын и дочь которого были в
списках. Филиппов, которого я мало знала, подошел ко мне со словами: «Как я рад, что вас
встретил. Мне очень нужно поговорить с вами». И с места в карьер: «Вы хорошо знаете
Герасимова?» – «Не могу сказать, чтоб хорошо, но обследовала его детский дом, который
считается лучшим в городе. Думаю, что он хороший педагог. А в чем дело?». Филиппов
сообщил мне, что Иван Иванович на днях собрал всех мальчиков по переданному ему
списку в ложе театра. Попал туда и маленький Филиппов. Он рассказал отцу, какой
добрый Иван Иванович, как угощал он их конфетами и как ласкал мальчиков, а особенно
его, Женю Филиппова. «Все, что рассказал мне сынишка, возбудило во мне подозрение в
нравственности Герасимова. Мы с женой очень благодарим вас за предложение вывезти
наших детей на дачу, но сына я решил пока что оставить дома. Ближайшее будущее
покажет, верно ли мое предположение».
Мы простились. Мои летние блестящие планы покрылись темными тучами. Усилием воли
взяла себя в руки, вспомнила мудрую английскую пословицу «Why go to meet trouble half way» (Зачем идти встречать беду на полпути). Но очень скоро мне стало ясно, в какую
большую беду я попала. Ближайшая помощница Ивана Ивановича была симпатичная
женщина Маргарита Томасовна, очевидно, опытный педагог. Я никогда не могла понять, как могла она работать в таких условиях и с таким человеком. Через несколько дней
пребывания детей на даче я передала ей разговор с Филипповым и категорически просила
ее подтвердить или рассеять его подозрения. Она подтвердила и даже поделилась со мной
кое-какими подробностями прошлого Герасимова. Я задумалась, что же мне делать.
Неужели пожертвовать отдыхом детей и просто уйти из этого грязного дела! Через неделю
я узнала, что приезжал отец одного из мальчиков, имел крупный разговор с Герасимовым и
взял сына домой. Дальше терпеть было нельзя. Для меня выяснились два обстоятельства: Иван Ивановичу нужно было мое сотрудничество, чтобы придать респектабельность
