13

Выполняя задание редакции, Кудинов разослал множество телеграмм с просьбой документально подтвердить катастрофу французского парохода, зафрахтованного немцами в Атлантике примерно в конце сорок четвертого года. В ответ пришло сообщение, что в это время в Атлантике от плавающих мин гибло много судов и установить точные координаты гибели не представляется возможным.

А куда делись боты, каких берегов — европейских или американских — они достигли, кго знает? И достигли ли вообще?.. К каким берегам вынесен был Войтец-кий со своим преступно гениальным мозгом?

…Если все, что было сообщено мне, заменившему Вождаева, и Кудинову, на один процент правда, то, значит, на дне океана действительно плавают зловещие капсулы Войтецкого. А если так, то надо срочно создавать ведомство по их подъему и уничтожению: ведь прошло почти пятьдесят лет. Гольфстрим, если ему вздумается подхватить капсулы Войтецкого, имеет усы, огибающие и Америку, и Европу, и Советский Союз. А вдруг он уже подхватил их?

Стало быть, риск в равной мере распространился на два громадных материка. И на сотни стран.

Возвратясь в Советский Союз, Кудинов приводил в порядок свои записи, сидя за пищущей машинкой. Он давно уже написал отчет о поездке. Он думал о Вождае-ве, так и не разгадав в нем Нестерова, о фрау Гильде, которая должна вот-вот приехать в СССР.

И вдруг странная мысль сковала его воображение: все, чему он и «Вождаев» стали свидетелями, придумали люди Федерика, потому что, может быть, это была не германская, а Другая какая-то база, и не давнишняя, а сегодняшняя. Вдруг Войтецкий все-таки достиг тогда берега?..

От этой мысли ему сделалось не по себе.

Неужто нарушится равновесие страха и будет равновесие смерти?

Множество вырезок из газет, мой отчет, материалы архива Вождаева, свои самые, на первый взгляд, незначащие заметки Кудинов поместил в толстую папку с тесемками и поставил ее на полку так, чтобы можно было в любой момент взять ее оттуда.

Потом Кудинов достал томик стихов и полистал его. Задумался, снова полистал. Прочел вслух:

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла

Мы, увы, со змеями не схожи.

Мы меняем души, не тела.

Эпилог

Так закончилось мое задание в качестве «привлеченного».

Я живу в своей квартире, жене и детям придумываю очередную детективную и более или менее правдоподобную историю о своей командировке.

Дело по архиву Вождаева закончено, исполнители хищения арестованы, но чувствую, все еще впереди, ведь сам архив похищен. Отдельные листки его я цитировал в конце каждой главы.

Меня приглашали в соответствующее ведомство убедиться, что я не двойник самого себя…

Я хотел бы дружить с Кудиновым, но, увы, это невозможно.

Работаю в той же должности в МВД СССР.

Генерал шутит, что я прошел крещение и могу теперь оказывать содействие Интерполу. Вероятно, это так, но наши правоохранительные органы вряд ли ему пригодятся, в особенности такие их представители, как Зельков и Губкин.

В КГБ СССР

В связи с выполнением поручения по факту обнаружения в акватории Атлантики капсул с мутантами прошу установить личность гражданина, проживающего по адресу; Анфертьевский пер., 31—342, под именем Вождаева В. В., приехавшего или вернувшегося из зарубежной поездки, где он неоднократно в интересах идеологического противника и против своей воли был заменяем на двойника.

Кудинов

…В газете появилось сообщение о смерти профессора Вождаева.

Импортный свидетель

1

В предвечерний час, когда Одесса уже готова была начать веселиться, Нестеров, рассмотрев билет, нашел не слишком забавным тот факт, что плыть придется не первым классом. Но потом, когда он поднялся по трапу на борт теплохода «Юрий Верченко», предполагаемые неудобства затушевались восторженностью начинающего мореплавателя. К тому же все оказалось не так плохо, и, осмотрев каюту первого класса, Нестеров убедился, что начальство сэкономило деньги правильно: двухкомнатная каюта ему и в самом деле была совершенно не нужна. Каюта второго класса находилась на той же палубе.

Пароходное начальство позаботилось: именно в его каюте верхние полки были пристегнуты к переборкам, потому что она заведомо предназначалась двоим — Нестерову и его попутчику.

Кто будет его попутчиком, Нестеров, конечно, знал, но старался при первой встрече изобразить непринужденное равнодушие. Попутчиком был средних лет очень милый памирский таджик, полный и приземистый, с влажными южными глазами, в рубахе с короткими рукавами и повязкой на руке, плохо скрывавшей татуировку «Жора».

Расположившись с газетой в каюте в ожидании соседа, Нестеров едва взглянул на него, лениво встал, протянул руку и представился;.

— Джоджон Авзуров, — ответил попутчик, но профессию свою не назвал, хотя Нестеров помнил, что Джоджон-Шо — майор милиции и служит на Памире, в городе Хороге, начальником отделения ГАИ.

2

Просмотрев список пассажиров, Нестеров выбрал в соседи именно его, ведь, несмотря на очаровательное путешествие, которое придется совершить по Черному, Мраморному и Средиземному морям, была еще служба, и ему могли понадобиться помощники.

Пока Советский Союз не стал членом Интерпола, работать приходилось в одиночку, эпизодически, доверяя очень немногим, разве что таким симпатичным попутчикам, каким представлялся ему Джоджон Авзуров, для которого вояж был вовсе никак не связан с его основной работой.

— Николай Константинович Нестеров, журналист, — сказал Нестеров Авзурову и ничуть не покривил душой, поскольку в последние годы в журнале «Человек и закон» регулярно вел рубрику «География должностных и корыстных преступлений» и за цикл актуальных публикаций его приняли даже в члены Союза журналистов.

Так же он представился и не в меру любопытному таможеннику, считавшему, что в его непременные обязанности входит допрос проходящих через турникет пассажиров, и капитану, на что тот, как показалось Нестерову, чуть улыбнулся уголками губ. И только один  человек, помощник капитана, чья служба относилась больше к службе Нестерова, знал наверняка, что Нестеров полковник милиции, что он сотрудник Министерства внутренних дел и занят грустными проблемами организованной преступности, захлестывавшей перестраивающуюся страну, и что ему должно помогать и по первому требованию предоставлять возможность связываться по рации с Москвой. А так как связь с берегом на пароходе идет через капитана, то у последнего, конечно, были все основания улыбаться уголками губ.

Теплоход плыл. Уже остались позади и Турция, и Греция, и Италия, а Нестеров, казалось, бездействовал, «проживал» командировочные в барах, купался в бассейне, что располагался на средней палубе, острил с ресторанными дамами, говорил на нескольких языках, закрепляя знания, полученные им на курсах «с погружением», и не было никакого сомнения в том, что он такой же турист, как и все прочие.

До Марселя оставались сутки, когда вдруг помощник капитана зашел к Нестерову в каюту и, убедившись, что он там в одиночестве (Джоджон загорал в солярии, а полковник милиции уже сгорел в южных широтах и поэтому сидел в каюте), протянул ему радиограмму, в которой даже самый бдительный любитель детективов не нашел бы ничего ни подозрительного, ни интересного. Потом помощник удалился, и Нестеров прочитал телеграмму по-своему. Прочитал и присвистнул.