Действительно, после завтрака мне пришлось с ней встретиться. Первое время я просто не знал, как себя вести, поскольку объяснять ей, что я в тюрьме, так же, как и она, было бы непростительной ошибкой. Мне может пригодиться ее убеждение, что она на вилле оберегается от бывших нацистов. И вдруг она заговорила, эта фрау, мадам Гильда Войтецкая, немка по рождению, француженка по месту жительства.

— Я люблю молодых людей, — кокетливо сказала старуха, — а вы мне кажетесь надежным. Вчера, когда мы гуляли по побережью (наверняка она гуляла с двойником, который ее и подготовил), я думала, что моя жизнь столь интересна, что может быть поучительна. Я когда-то увлекалась старинными романами Дюма, и то, как мы жили с Мирославом во. время войны, похоже на такой роман. У меня до сих пор в ушах стрельба, мне постоянно чудится слежка, я умею говорить без слов. Иначе было нельзя там, где работал мой муж. И самое главное — то, что произошло на побережье, весточка мне через сорок лет от моего покойного мужа. Поверьте, то, что произошло здесь с матросами, было запланировано на острове сорок лет назад. Я расскажу вам. А еще расскажу вам, почему я бедна.

Она, не переставая, болтала.

— После войны я обнаружила, что многочисленные изобретения мужа использованы во вред людям; множество людей, искалеченных умственно и физически, обращались за помощью к правительству, но можно подумать, что у правительства есть средства на все эти издержки. А у меня в это время погибла дочь, и долгое время я пробыла в монастыре, где чуть не сошла с ума. И вот тогда я дала богу клятву, что раздам все, что имею, тем, кто пострадал от моего мужа. Но муж, уверяю вас, не виноват, я потом расскажу вам, как он погиб. Вы верите мне?

Пока что я не мог понять, о чем идет речь, й не мог понять тактики Федерика. Для чего он поселил старуху здесь? Ведь здесь-то, через меня, как раз и может всплыть правда по тому делу, ради которого я приехал из СССР, а ему, судя по всему, правда не нужна. Он представитель тех сил, кто боится и не хочет раскрытия правды.

А мой двойник в комиссии может сочинить свои интервью с фрау Тильдой и без старухи. Для чего же тогда она? Может быть и скорее всего, наши разговоры записываются и могут пригодиться Федерику, но ведь они. не только записываются, но и фиксируются в моей голове, это Федерик тоже не может не понимать. Значит, если я выйду отсюда, произойдет утечка информации. Может быть, Федерик рассчитывает поразить меня роскошью и предложить остаться? Но он прекрасно знает, что я на это не пойду. В чем же тогда дело? Или, может быть, у него есть какой-то расчет? Но какой?

А что, если предположить (я обязан это сделать ради дела, по которому я здесь), что старуха — подставное лицо и дезинформирует меня, обвиняя во всем фашистов? Может быть, она тем самым отводит удар от сегодняшних преступников?

И какова же правда, если даже ложь так чудовищно ужасна? Нет, ужасней того, о чем рассказала старуха, ничего не может быть. Поэтому позволю себе передать все, что от нее слышал.

Из архива Вождаева

В США СПИД распространяется, как большой пожар, заявил на состоявшейся в Токио пресс-конференции официальный представитель министерства здравоохранения и социального обеспечения Японии. По оценкам экспертов, вирусом этой неизлечимой болезни там поражено уже до полутора миллионов человек. Соединенные Штаты превратились сейчас в колоссальный рассадник эпидемии СПИДа, внезапно вспыхнувший в 1980-х годах.

9

Это было давно. Это было очень давно — в масштабах нашего быстротекущего времени. Это было далеко. Это было очень далеко — в измерениях еще не побежденного дореактивными самолетами пространства, когда океанический простор лопастями винтов бороздили не теплоходы, а пароходы.

Большой океанский, зафрахтованный у всемирно известной компании, пароход — белый пятипалубный пассажирский лайнер, впервые бросил якорь на переполненном джонками, рыбачьими шхунами и черными облупленными буксировщиками рейде Шанхайского порта. Шум огромного города вместе с дымами и запахами грязных «угольщиков» стлался по ленивой зыби притихшего океана.

Все было обыкновенно в этом всегда суетливом порту, без задержки принимавшем флаги десятков государств. Оравы крикливых кули старались как можно быстрее разгрузить и затем загрузить другими товарами трюмы пришедших отовсюду «купцов».

Вежливость и приветливость представителей фирмы, явившихся на меднотрубном, широкобоком, ради устойчивости, катере к капитану пятипалубного лайнера, были исключительными. В своих светло-кремовых морских кителях, с маленькими, красной эмали, крестиками на груди, они все трое — безусые, Наголо стриженные — казались стерильно чистыми, как, впрочем, и подобает быть не только китайским, а и всем вообще врачам в мире. Они олицетворяли собой величайшее милосердие своего низкорослого господина с узенькой желтой, желтее морщинистого лица, бородкой клинышком, кончик которой пошевеливался на легком ветру! — старого человека, четвертого в группе прибывших. Он первым поднялся на борт по спущенному к катеру трапу. Он был почтительно пропущен вперед к площадочке трапа, на которой два матроса приняли его под тощие острые локотки, чтобы помочь подняться по качающимся ступенькам. Капитану корабля и администрации порта было известно, что этот несказанно богатый и столь же несказанно гуманный человек зафрахтовал пароход ради великого благодеяния, о котором из скромности даже не разрешил упомянуть ни в одной газете. А когда от агента своей фирмы узнал, что одна из мелких газетенок города все же, захотев заработать на сенсационном сообщении, пустила в набор заметку о «подобном источающему свет и тепло солнцу сердце этого человека», то он, сей человек, не пожалел суммы, втрое превышавшей возможный доход от чуть было не пущенной в ход сенсации, чтобы бестактность газеты не нарушила скромности благотворителя. Ибо творить благо людям, а особенно детям, лишившимся из-за этой проклятой войны родителей, может с достоинством только тот, кто воистину ни в чем не преследует никаких, даже самых абстрактных, корыстных целей.

За чашечкой чая, перед осмотром пассажирских помещений парохода, суть беседы с капитаном была очень короткой, хотя форма обмена изысканными любезностями и растянула эту беседу на полчаса. Суть беседы в любом другом порту, кроме китайского, могла бы быть выражена всего лишь такими короткими фразами, как: «Велика ли вместимость кают и трюма вашего парохода? Две тысячи? Но это ведь считая взрослых людей… А ваши пассажиры будут маленькие… Вы считаете, в этом случае на тридцать процентов больше? А если немножко потесниться в трюме? При некоторых неудобствах в полтора раза больше?.. Только? Так, так… Но ведь чем больше детей вы возьмете, тем меньше невзгод будут терпеть оставшиеся до следующих рейсов?.. Нам бы хотелось, чтобы вы разместили четыре тысячи маленьких пассажиров!.. Душно? Тесно? Камбуз не справится?.. Конечно, конечно, если б речь шла о взрослых людях. Но ведь это же дети, каждый из них вдвое меньше взрослого человека. Послушайте, капитан, но ведь ради большой гуманности можно пойти и на маленькие неудобства, временные же. Сколько будет длиться ваш рейс?.. Какие-нибудь две недели?.. Мы даже согласны пойти на некоторые дополнительные расходы — премиальные за быстроту хода, за усердие коков, за пеньковые веревки дли дополнительных подвесных коек и для камышовых подстилок, наконец, ради необходимости круглосуточного присмотра за открытыми, создающими более энергичную вентиляцию, люками?.. Сколько?.. Вот это, да-да-да, вот это разговор, подсказанный вам истинно конфуцианской мудростью… И не забудьте, что мои друзья-профессора, имена которых известны всему великому китайскому народу, будут неусыпно следить за здоровьем детей, будут все время на вахте с вами!..

Все кончилось хорошо. В ту же ночь на больших шаландах к борту стоявшего на рейде парохода было доставлено ровно (пересчитывали по головам) четыре тысячи маленьких пассажиров — китайских девочек и мальчиков, обездоленных жестокой войной, лишившихся своих родителей, угнанных неведомо куда в качестве военнопленных, или убитых в боях, или пропавших без вести, когда населенные ими деревни, охваченные пожарами, были покинуты людьми, или когда взрослые были обезглавлены победителями…