Задолго до того, как в мою жизнь вошел Арнольд Шварценеггер, оказав на нее огромное влияние, я придерживалась традиционных семейных ценностей. Мое детство прошло в зажиточном городе Сан-Марино – тезке старейшего независимого государства Европы. Мой родной город, расположенный недалеко от Пасадены, известной своими цветочными фестивалями, был одним из самых богатых в стране. Служебные успехи всех «отцов города» заносились в специальную «Голубую книгу Сан-Марино», и указанный в ней общественный статус каждого из них был даже более важен, чем номер телефона его семейства. К тому времени как я пошла в старшие классы, мой отец, которому похвастаться было особенно нечем, числился в книге как «строительный подрядчик». Мы, конечно, не сильно распространялись о том, что нашей матери приходилось подрабатывать, чтобы сводить концы с концами: подобные подработки в то время считались чем-то ненормальным, и наша семья предпочитала помалкивать об этом.

Сказать по правде, семья Аутленд отличалась от других семей Сан-Марино и всячески пыталась казаться лучше, чем была на самом деле. Мои родители перебрались сюда из небогатого пригорода Лос-Анджелеса после того, как получили здесь наследство, и отсутствие знаний по финансовому планированию давало о себе знать: наша семья жила явно не по средствам. Учитывая, что в семье было четыре дочери, каждая из которых представляла собой эмоциональную и финансовую головоломку для родителей, это самым серьезным образом сказывалось на нашем материальном состоянии. Постоянная нехватка денег приводила к большим скандалам между отцом и матерью, которые порой затягивались до поздней ночи. Как часто я ложилась спать с мольбой о том, чтобы их угрозы о разводе так и остались только угрозами!

После подобных сцен мы с сестрами просыпались, чтобы обсудить текущую ситуацию в семье. Все это закончилось тем, что папа с мамой решили прекратить жить не по средствам и уехать из города. Нашего отца уважали за его взвешенность: если мы хотели получить ответ на какой-то вопрос, он становился нашим лучшим советчиком. Честно сказать, он всегда был в курсе всех дел, а его чувство юмора и наблюдательность могли заставить толпу смеяться или удивляться его острому уму. Мы с девочками просто обожали отца, но вместе с тем хотели бы видеть его более энергичным. К сожалению, он так и не оправдал наших надежд. Мама запомнилась нам своим добрым и отзывчивым сердцем: если мы хотели получить новые теннисные туфли с шипами или разрешение пойти в гости к парню, то знали, что все это можно сделать через нее. Мы любили нашу активную, веселую маму, с удовольствием наблюдая за каждым ее движением, но хотели, чтобы она в большей степени контролировала себя, что с ее темпераментом было совсем не лишним. К несчастью, она так никогда и не добилась той обеспеченной жизни, к которой стремилась.

Я росла очень чувствительным ребенком и искала всяческие способы побороть свою детскую неуверенность. Даже сейчас у меня еще свежи воспоминания о детских увлечениях и забавах. Как самый обычный ребенок, я запускала палочки от мороженого по водостокам и любила кататься на велосипеде. Мне нравилось стучаться в двери к соседям и просить их пожертвовать игральные карты для пополнения моей коллекции. Не говоря уже о том, что я собирала самодельные игрушки и одежду, которые потом относила на ежегодный церковный аукцион. Я помню, как наслаждалась большим семейным ужином, на котором главным угощением была знаменитая баранья нога, приготовленная по особому маминому рецепту. После ужина, собравшись вокруг пианино, мы все вместе пели песни. Не могу не вспомнить и про походы в соседский бассейн, в котором можно было сделать свое фирменное сальто. Отдельным пунктом развлечений были наши семейные выезды в Южную Калифорнию, которыми я очень дорожила.

Но было совершенно неважно, как прошел мой день, ведь к вечеру я уже знала, что мама и папа обязательно приложатся к выпивке, и это меня очень сильно нервировало. Чтобы «заесть» проблемы, я стала налегать на сласти: доедала каждый оставшийся кусочек яблочного пирога за завтраком и увеличивала количество шоколадного печенья в своем пакетике для обеда. Я не могла дождаться того момента, когда мама объявит: «Сегодня вечером у нас на десерт будут шоколадные эклеры!» или «Получите сладкие лимонные палочки Ван де Камп, если съедите все овощи!» Налегая на сладости, чтобы успокоить нервы, я надеялась и верила, что однажды моя жизнь может стать спокойнее, – однако годы учебы в старших классах лишь подпитывали мою неуверенность.

В 1965 году, после двадцати пяти лет брака мои родители столкнулись с серьезной проблемой нехватки денег: их запросы подорвали наши финансовые запасы. Даже если бы мы перебрались в менее престижный район Хантингтон Драйв, наш дом по адресу 1595, Уэстхейвен-Роуд нуждался в глобальном ремонте канализационной системы. Как раз в это время доходы от нашего наследства снизились, возможности отца покупать строительные материалы тоже были не на высоте, и каждый цент его скудного заработка уходил быстрее, чем приходил. Сложившуюся ситуацию усугубляло и то, что мы с сестрами были готовы потратить каждый доллар, заработанный потом и кровью. Чтобы выйти из этого бедственного положения, сократить расходы и прекратить поток звонков от кредиторов, родители продали наш дом в Кейп-Код, однако прибыль от его продажи составила всего несколько сотен долларов.

Не считая того, что теперь я не могла позволить себе наряды от Ланца или студенческие программы обучения за границей, я к тому же лишилась своих корней. Совершенно неожиданно для себя я осознала, что не могу больше рассматривать ставший мне близким Сан-Марино в качестве убежища. Более того, я не могу больше претендовать на прописку в этом четырехмильном оазисе и хвастаться тем, что самые богатые люди со всего мира были моими соседями. Теперь, словно простой турист, я могла лишь проходить по красивым извилистым улицам, заглядываясь на бесконечные акры лужаек и оранжерей. К огромному моему сожалению, только на правах постороннего я могла посещать городскую библиотеку Сан-Марино, любоваться японским садом и великолепными картинами «Девочка в розовом» Томаса Лоуренса и «Мальчик в голубом» Томаса Гейнсборо.

По причине тяжелого финансового положения моей матери пришлось стать управляющей в доме престарелых «Счастливая жизнь», а отцу – заняться поисками лучшей доли. На новой работе маме предоставили жилье, в которое мы и переехали всей семьей, и в свои семнадцать лет я оказалась среди живущих на пособие старых и дряхлых людей. Наше новое жилище располагалось на оживленной улице с удобными подъездами к дому, которые были специально сделаны для облегчения вывоза покойников автомобилями скорой помощи. В этом городе, населенном преимущественно представителями среднего класса, я жила вблизи ферм, и вместо пения птиц среди старых эвкалиптовых деревьев до меня доносился запах коровьего навоза, претивший моему нежному обонянию. Каждое утро я покидала Беллфлауэр, город голландских молочных фермеров, и за сорок пять минут добиралась до школы в Сан-Марино, которая представляла собой средоточие будущих юристов, докторов и генеральных директоров.

Понимая шаткость своего внешне благополучного положения, я была вынуждена делать большой крюк, дабы избежать встреч со старыми знакомыми из моего родного города. Вжимая до отказа педаль газа, я всеми силами старалась поскорее покинуть это унылое место, наполненное пожилыми людьми и коровами. Я пыталась убежать от самой себя, выдумывая различные заведомо нереализуемые способы защиты своего детства: меня так и подмывало проехать на красный свет или выехать на встречную полосу для того, чтобы вернуть хоть крупицу своего прежнего положения. В свои семнадцать лет я точно знала, что больше никогда в жизни не познаю подобных унижений. Мои защитники потеряли свои позиции, и мне было стыдно от осознания того, что Аутленды больше не относятся к зажиточным семьям. Когда наши родители начали все чаще прикладываться к спиртному, мы с сестрами стали готовиться к худшему. Ко всему прочему, меня выматывали долгие поездки в школу, и я злилась из-за того, что мне приходилось брать в дорогу младшую сестру. Как человек, старающийся соответствовать своему окружению, я ощущала стыд за те уловки, на которые мне приходилось идти, дабы успокоить свое эго.