Однако к моменту окончания школы у меня были неплохие перспективы дальнейшей карьеры, особенно на фоне остальных учеников. В те годы, когда я училась в школе, отец часто рассказывал нам о статьях из газеты Los Angeles Times, а новостные репортажи открыли для меня дверь в большой мир. Надо сказать, что все новости сливались в один бесконечный список кровоточащих ран Лос-Анджелеса: бунт чернокожего населения в Уоттсе; студенческие собрания в Университете Беркли для защиты свободы слова в кампусах; трупы американских солдат во Вьетнаме; русские под властью Косыгина и Брежнева; голодающие китайские дети – жертвы революции. Каждый из этих несчастных, вне всякого сомнения, имел больше прав на сочувствие, чем я. Новые знания притупили мой гнев, предоставив мне примеры, с которыми я стала сравнивать свою малоприятную жизнь.
Я была одним из тех подростков, которые задумываются о природе человека, и всячески пыталась понять мотивы людского поведения. Размышляя над этим, я пришла к неутешительным для себя выводам относительно жизни в таких необычных условиях. Мне начала нравиться идея индивидуализма, и я почувствовала не только готовность отпраздновать окончание школы, но и свободу от необходимости притворяться представителем высшего класса: теперь Барбара Джейн Аутленд имела смелость пригласить к себе в гости подруг детства из Сан-Марино. Я бросала им вызов – прийти ко мне домой и посмотреть на то, как «БиЭй» существует на «неправильной» стороне жизни. Пусть они сравнят мое нынешнее положение с моим прошлым: прилежная ученица, любимица учителей, лидер школьного самоуправления, член клуба, капитан группы болельщиц. Девчонка, у которой всегда был парень, душа компании. Не стоит говорить о том, что я ревностно оберегала однажды созданную репутацию.
Мои друзья всегда знали, что я любила устраивать не совсем обычные вечеринки, и с удовольствием приняли странное приглашение. В назначенное время к нашему дому начали съезжаться гости; выходя из машины, они сразу же попадали в апартаменты управляющего, оборудованные всего лишь одной ванной комнатой. По пути от холла до лифта гости глазели на наших пожилых жильцов и нервно похихикивали над поникшими головой в креслах-каталках или бубнящими стариками, которые смотрели на них потускневшими глазами. Благодаря удачному стечению обстоятельств в тот день у соседских коров случился запор, и поэтому запах от них «поприветствовал» гостей только тогда, когда они пересекали дверной проем нашего гостеприимного жилища.
Несмотря на некоторую нервозность, я чувствовала огромное облегчение от того, что прошла «точку невозврата»: гости стали свидетелями моего существования в этом унылом доме, и к концу дня я уже буду знать, как мне жить с этим дальше. Очень скоро нам с друзьями придется попрощаться и столкнуться с реалиями студенческой жизни в колледже. Осознавая все это, мы плакали под песню Yesterday Пола Маккартни. Все двадцать человек, приглашенные на вечеринку, наслаждались уникальным коктейлем из юношеских слез, объятий и смеха в тот вечер празднования окончания школы. Затем наша развеселая компания погрузилась на машины и поехала в бухту Лонг-Бич, и здесь мы, намазавшись маслом для загара, подставили нашу молодую кожу приветливому солнцу Южной Калифорнии.
Когда мы небольшими группками позировали на пляжных полотенцах, я прошептала достаточно громко, чтобы все кругом услышали: «НЕ ПОВОРАЧИВАЙТЕ голову все разом, но зацените того парня вон там» – и указала носом направление. Конечно же, вся наша компания, проигнорировав мое замечание, тут же повернулась в указанном направлении.
Все мы совершенно бестактно начали отпускать шуточки и хором произносили: «Не может такого быть!» – его отчетливая мускулатура вызывала у нас юношеский сарказм. Все, что мы могли сделать, – наслаждаться нашим неудержимым смехом по поводу этого занятного парня.
«Мистер Тело» позировал в плавках бирюзового цвета, и его развитая мускулатура бронзовела от каждого лучика солнца. Никогда прежде мы не сталкивались с бодибилдерами, но хорошо понимали, что этот момент достоин того, чтобы быть увековеченным, и каждая из нас сфотографировала этого чудака на память. До сих пор эта фотография хранится в одном из моих альбомов, и запечатленный на ней культурист продолжает демонстрировать нечто такое, что однажды уже приковало к нему взгляд двадцати пар удивленных глаз. Если тогда он правильно истолковал наше внимание к его персоне, то его самомнение получило дополнительную поддержку; в противном же случае он мог просто впасть в уныние от наших насмешек. Сегодня мои друзья с трудом припоминают того парня из-за большого количества впечатлений и времени, прошедшего с тех пор, но я помню его потому, что мне пришлось воскрешать в памяти все события моей жизни. Выживание, как известно, зависит от наблюдательности, и я вполне заслуживаю пятерки за свою память.
Возвращаясь в тот день домой, я вспоминала две свои вечеринки, и, хотя у меня еще сохранились воспоминания о праздновании этого события с семьей, больше всего мне врезались в память личные переживания и размышления. Как мне сказать маме и папе о том, что я открыла тайну нашего жалкого существования своим друзьям? Новость о том, что я стесняюсь условий нашей жизни, вне всякого сомнения, огорчит их. Да и моя младшая сестра Салли опасалась, что с началом моего обучения в колледже она потеряет поддержку близкого ей человека. Я, конечно же, переживала за сестру, но была не в силах поддержать ее.
С другой стороны, я успокоилась относительно результатов своего социального эксперимента: друзья по-прежнему принимали меня в свой круг, и мое скромное существование оказалось не таким уж непреодолимым препятствием для нашей дружбы, как я полагала ранее. Мое хорошо сложенное тело, загорелое и подтянутое, отражало благоприятное расположение духа, но мне потребовалось много сил и мужества для того, чтобы побороть свои страхи.
В ночь после вечеринки я долго ворочалась и не могла уснуть: переживания прошедшего дня будоражили меня. Кто был этот парень на пляже? Его похожая на статую фигура не выходила у меня из головы и разбивала все мои прежние представления о мужественности. Я думала о нем, о его коже, на которой не было волос. Конечно же, у меня и мысли не было с ним встречаться – нет, нет и еще раз нет. Этот атлет выглядел слишком эксцентричным для меня, да и в придачу ко всему был великовозрастным иностранцем. Но по правде сказать, я была заинтригована его целеустремленностью в создании подобного тела.
Что у него за мотивация? Как много времени он проводит на тренировках для достижения подобного результата? Зачем ему эти горы мускулов? Неужели кто-нибудь предпочтет его раздутое тело обычному спортсмену? Есть ли кто-нибудь на свете, кого любит этот человек, помимо себя? Может ли он говорить о чем-либо другом, кроме выполнения становой тяги? Кто знает? Может быть, он даже не говорит по-английски.
Этот парень, несомненно, выбрал для себя несколько странноватый путь «эксгибициониста», и сама жизнь поделилась тогда с нами этим чудаком. Я смеялась про себя во сне, представляя его нелепую мускулатуру, но вскоре забыла о нем, пока мне в конце недели не попался на глаза сделанный на пляже снимок. Когда сегодня я смотрю на эту фотографию из моего альбома, мне кажется, что он выглядит худоватым: с течением времени и с накопленным опытом наши взгляды имеют свойство меняться.
Тем не менее мое желание покинуть родной дом никуда не исчезло, и последние месяцы лета я жила только мыслью о том, чтобы уехать оттуда. Я хотела освободиться от стариков, коров, ночных пьяных родительских перебранок, дыма отцовских сигарет, менопаузы матери и необходимости возить с собой младшую сестру. Подобно своим друзьям, я заслужила право на отдельное проживание, и обучение в колледже предоставило мне такую возможность. Я и мои школьные подруги стали студентками колледжа, а большинство из нас были белыми англосаксами протестантского вероисповедания поздних шестидесятых.
Несколько девочек из богатых семей уехали на Атлантическое побережье, другие перебрались в Колорадо, а одна очень яркая девушка получила возможность продолжить свое обучение в престижном Стэндфордском университете. Бóльшая же часть моих знакомых поступила в Университет Южной Калифорнии, ну а скромных возможностей нашей семьи хватило лишь на Университет Сан-Диего. Не нужно и говорить, что из-за такого положения вещей я чувствовала себя самым несчастным человеком во всем штате. Меня и моих друзей не особо беспокоили проблемы окружавших нас людей, и мы наслаждались нашим привилегированным положением жителей богатого города. От нашего взора, конечно же, не могли укрыться проблемы, которые активно обсуждались в студенческих кампусах по всей стране. Но сказать по правде, в глазах протестующих против военных действий, хиппи и либерально настроенных профессоров наши ценности выходцев из зажиточного города не стоили и ломаного гроша. Правда жизни состояла в том, что снобизм Сан-Марино не подготовил нас к совместному проживанию с нашими соседями по студенческому общежитию.
