Верзилы быстро захмелели и уселись по-турецки, положив мушкеты на колени.

   Тем временем Евтихий лихорадочно думал, как ему быть дальше. И вдруг он

вспомнил подобную историю, которая случилась с одним монахом и рассказ о которой

обошёл монастыри Востока. И решил он попробовать сделать, как и тот.

— Прошу тебя, брат,— обратился он с глубоким поклоном к атаману,— разреши мне

надеть рясу...

— Нет! Она слишком хороша. Останется у меня... Зимой сделаю себе шубу.

— Отдай ему, Думитру,— вмешался другой.— Мы ведь его ограбили, зачем ещё

раздевать?..

   «Ага,— подумал Евтихий,— этого зовут Думитру».

— Ну, ладно,— согласился вор.

   Евтихий поблагодарил, сделал шаг назад и поднял с земли рясу.

— И ещё я вас попрошу,— и он как ни в чем не бывало повернулся к бандитам,— в

монастыре братия и игумен, как бы я ни клялся, мне не поверят. Скажут, что я

припрятал деньги, а вину свалил на грабителей. А потому придется мне поехать в

Бухарест в аджию, где меня заставят признаться в том, что я знаю и чего не знаю.

   Воры вопросительно на него посмотрели, не поняв, куда он клонит.

— Потому я прошу вас, сделайте милость, прострелите мою рясу: пробитая

пулями, она будет лучшим доказательством.

— Ну и молодчина, поп, умник, здорово придумал! — весело закричал Думитру.

   Он встал, но сильно пошатнулся. Он еле держался на ногах.

   Монах — точно это была игра — повесил рясу на деревцо, которое подальше, растянув

полы, как крылья, в разные стороны.

— Погоди немного, сейчас стукнем эти пустые бутылки,—сказал Георге.

   И два штофа были брошены с силой, ударились о деревья и разлетелись вдребезги.

Потом бандиты повернулись к рясе.

— Пожалуйста, постарайтесь попасть в полы,— просил Евтихий,— чтобы спина у

меня осталась целая — зимой носить.

   Разбойники с грехом пополам расставили ноги, приложили ружья к плечу,

прицелились и выстрелили. Залп взорвал глухоту леса... Свинцовый дождь изрешетил

всю рясу и забарабанил по листве.

— Добро! — подбадривал их монах.— Ловко же вы стреляете! Ой-ой-ой, клобук-то

у меня целый...— И он положил клобук на пень.— Сделайте милость, прострелите и

его!..

   Верзилы, помирая со смеху, вытащили из-за пояса пистолеты — по пистолету в каждой

руке. Четыре выстрела, слившись в один, прокатились по тишине леса. Клобук упал,

как простреленная чёрная птица.

— Ну, теперь ты доволен? — ухмыльнулся главарь, пытаясь снова всунуть за пояс

разряженные пистолеты.

— Весьма доволен... А сейчас посмотрим, будете ли вы довольны,— произнес Евтихий.

Он нагнулся и, мгновенно вытащив из ботфортов пистолеты, приставил их к груди

бандитов. Они не успели опомниться. И прежде чем бандиты потянулись за ножами,

монах предупредил:

— Не двигайтесь, стрелять буду...

   Разбойники застыли; они смотрели на него с испугом - он весь переменился:

святость, отрешённость исчезли, уступив место страшной силе...

— Отстегните ремни...

Всё ещё не осознав этого превращения, они заколебались.

— А ну, живо! Дважды повторять не стану, уложу на месте...

Деваться было некуда — они расстегнули ремни.

— Теперь штаны вниз!

Воры не поняли и растерянно на него смотрели.

— Расстегните ремни брюк!

Разбойники, всё более теряясь, подчинились.

— Спустите штаны.

Бандиты вытаращили глаза. Они снова не поняли.

— Как вы делаете, когда выходите по нужде.

Воры подчинились — пояса были отстегнуты.

— Не так... Ниже, спустите их ниже, до пяток! — кричал неумолимый Евтихий.

Только тут они поняли: штаны стягивали лодыжки, как кандалы... Теперь не убежишь.

Разбойники едва передвигали ноги; и то только вбок, как закованные в цепи.

— Теперь вынимайте мушкеты, ножи, пистолеты, бросайте их сюда, в кучу... Ты,

Думитру, береги кошель, как зеницу ока... Куда ты его спрятал?

И мою мелочь тоже, Георге! — приказал блаженный.

   Разбойник вытаращил глаза, удивляясь, откуда монах знает его имя...

— Связывай Думитру руки за спиной да хорошенько стяни,— приказывал он,

наблюдая за работой,— не жалей: он всё равно не дал бы тебе ни

гроша из украденных денег.

   Атаман был связан по рукам и ногам.

— Ой, батюшка, мы тебе поклонимся в ноги, мы деньги тебе назад отдадим, всё отдадим,

что есть — мушкеты, пистолеты, одежду, — только отпусти нас, хотя голыми.

— А, черномазый, скулишь теперь?!— бранил его монах.

— Ой, не веди ты нас в аджию, в Бухарест - нас повесят,— плакался Георге.

— Зачем мне аджия? — спокойно сказал монах.— Я поведу вас в монастырь: вы будете

монастырскими рабами. Пошли, пошевеливайтесь! И не пытайтесь свернуть с

тропинки, не то уложу вас на месте.

   И он повёл их к Чернику, приставив пистолеты им к спинам. Шли медленно. Воры еле

двигались, кандалы штанов не давали им шагать шире. Они тащились по тропинке,

едва переступая ногами, как стреноженные животные, и не могли не только убежать, но

даже сойти с тропинки.

   К вечеру процессия, которую возглавлял Георге и заключал Евтихий, вошла в ворота

монастыря.

   Привратник ударил в сполошный колокол. Рой монахов окружил их. Пришёл и игумен.

Блаженный рассказал о своем подвиге, развязал руки Думитру и приказал вручить отцу

игумену кошель, взял назад свои деньги и передал разбойников под надзор настоятеля,

уговорившись, что на другой день кто-нибудь доставит оружие, брошенное в лесу.

IV

   Разбойники были заперты в погреб, куда обычно заключали цыган, осуждённых за

побег или неповиновение. Три дня и три ночи без воды и без пищи они просидели тихо,

отыскивая дыру, через которую можно было бы убежать. Потом, подстрекаемые

голодом, начали волноваться, выть, кричать.

— Так укрощают диких зверей,— объяснил игумен.— Льва и тигра ничто другое не

сломит и не подчинит, только голод и жажда. Теперь ступай к ним, отец Евтихий,—

тебя они почитают за хозяина, ибо ты их схватил.

   Евтихий, сопровождаемый другими братьями, спустился в подвал, открыл ставень

зарешёченного окошечка погреба, где находились воры, и громким голосом кликнул их

по именам:

— Думитру, Георге, покажите свои грешные лица..! Негодяи высунули в окошечко

свои всклокоченные головы.

— Вот, нате вам воды и хлеба.

И блаженный опустил на крючки их протянутых рук по ломтю пресного хлеба и по

кувшину с водой.

— Покайтесь... Оставлю вам этот подслеповатый свет, чтобы вы мимо

рта не пронесли.

   И он не закрыл ставень.

   На другой день было то же, на третий он беседовал с разбойниками подольше, и они

смиренно слушали, сгрудившись у трещины в стене, откуда доносился голос их

укротителя. Две недели подряд блаженный, движимый состраданием, с новым пылом и

всё более пламенным усердием исповедовал их сквозь решётку, читал им молитвы,

рассказывал о догматах христианской веры, разъяснял им ужас их деяний, жестокие

наказания, их ожидающие на этом и на том свете,— геенна огненная и адская смола и

сера. После чего утешал благами покаяния и венцом добродетели.

   Разбойники совсем смягчились. Они исповедовались сквозь прутья решетки,

признавались в преступлениях, слово за словом повторяли за отцом Евтихием молитвы

попроще.

— Помните их,— наказывал блаженный,— и повторяйте всё время. А когда достигнет

и ваших грешных ушей колокольный звон, становитесь на колени и молитесь.

   Теперь они ожидали благочестивого с жестоким нетерпением, они ждали его прихода,

который означал для них еду и питье. Они слушали спасительные молитвы и акафисты,

принимали сквозь решетку темницы миро, смешивая его с хлебом и водою.

Духовник верил, что тьма их душ рассеивается, и он видел в исправлении этих