А что же там — через линию фронта? За линией окопов, за морем, за горами?.. Слишком мало фактов, чтобы судить мне о большевиках с достаточной объективностью. Одно ясно — три года они у власти по всей (теперь уже можно точно сказать «по всей») громадной России, выдержали, не упустили власть, славировали, сманеврировали. Противу всякой логики, исторической закономерности уцелели и головы подняли. Мы явно недооценили их. И я недооценивал — думал, одна из многочисленных левых подпольных групп, именующая себя партией, которых развелось великое множество в начале века и которые легализовались в феврале семнадцатого. Не разобрал: их программа казалась мне эклектичной, политика — антирусской, лозунги — демагогичными, заимствованными и у эсеров, и у левых демократов. Оказались силой, сумели увлечь народ, повели его за собой. Почему? Потому, что провозгласили как главнейшее: мужикам — земля, народу — мир. Выходит, господин Шабеко, ошибались вы жестоко? Для историка, коим вы всегда себя считали, непростительно ошибались. Как студент-первокурсник! Где интуиция? Знание исторических закономерностей? Уверенность, что вы все знаете, во всем разбираетесь, держите руку на пульсе «m-me Истории». Errare humanum esl — ошибаться свойственно человеку.

В Симферополе встретил приват-доцента Михеева. Циник, юморист — таким и надо, вероятно, быть в наше смутное время. Рассказал: «Аркадий Аверченко опубликовал в газете «Юг» фельетон — предлагал симферопольской Думе преподнести генералу Кутепову благодарственный адрес «за усердие по украшению города» (имеется в виду «фонарная деятельность» кандидата в Наполеоны). Кутепов, сказывали, рассвирепел. Кричал: для родины не остановится и перед разгоном Думы, преданием военно-полевому суду газеты, «заступающейся за большевиков». После этого Кутепов повесил еще троих. Аверченко, говорят, удрал в Севастополь, а газету закрыли. Вот она, суровая действительность. Вот демократия! Чем все это может кончиться? И когда?..

С удовольствием вернулся в дорогую моему сердцу глушь. Тут хоть и тоскливо, и с едой туго, зато не видишь ничего и не слышишь — точно на иной планете. Давно не навещал соседа, милейшего Вадима Николаевича. У него своих забот полон рот, как говорится... Сделаю это непременно в самые ближайшие дни. Хотя загадывать нынче и на час — дело абсолютно бесперспективное...»

Глава четвертая. СЕВАСТОПОЛЬ. ДВОРЕЦ КОМАНДУЮЩЕГО ФЛОТОМ

1

В Севастополь на заседание Военного совета съезжались приглашенные.

Но еще до открытия его ряд старших офицеров собрался на квартире начальника Дроздовской дивизии генерала Витковского, чтобы выработать совместную линию поведения. Квартира была огромная, запущенная. В иных комнатах давно уже никто и не жил — стояли нераспакованными какие-то баулы, огромные плетеные корзины, погребцы и чемоданы, связки книг и картин, пыль толстым слоем покрывала их. В столовой, напротив, все сияло. На столе, накрытом льняной, накрахмаленной до жестяной твердости скатертью, выстроились блюда с холодными закусками, вина, водки и коньяки. Хозяин пригласил перекусить чем бог послал. Прислуги из-за тайности совещания вызвано не было. Генералы обслуживали себя сами. Было два часа дня, все проголодались, знали — разговоры предстоят долгие, неизвестно, когда и поесть придется. Ели а-ля фуршет, молча, торопливо и неаккуратно. Кто-то опрокинул бокал вина, и кроваво-красное пятно растеклось на скатерти.

Ждали Кутепова — он был всегда пунктуален, и его опоздание настораживало. Наконец генерал Александр Павлович прибыл — смуглый брюнет, с отличной выправкой, крутой, плотно сбитый, с густой черной бородкой и узкими монгольскими глазками, — и все, оставив стол и поспешно побросав салфетки, перешли в кабинет. Хозяин разрешил курить, напомнил, зачем собрались, просил высказываться не чинясь. И первым сообщил свое мнение: он считает, что главнокомандующий отказывается от поста из-за интриг, всевозможных разногласий и выраженного ему открыто недоверия, что Деникин достаточно проявил себя, руководя «белым делом», надо помочь ему, надо просить его остаться.

Витковского нестройно поддержали. Но тут встал Кутепов и заявил: Деникин твердо решил оставить пост, и ничто, видимо, не изменит его решения. Многих это настроило против Кутепова: вспомнились разговоры о его неладах с Деникиным, поведение Кутепова показалось подозрительным — всегда энергичный, настойчивый, сегодня он выглядел подавленным и грустным. Витковский попросил объяснений. Кутепов сказал:

— Я сознаю, что генерала Деникина заменить не может никто. Поэтому считаю, дело проиграно. Да, да, дорогие мои соратники! Вы знаете, я посылал Деникину телеграмму в Новороссийск. Теперь упрекаю себя: полагаю, и она могла иметь значение при принятии решения главнокомандующим. Слухи и сплетни создали у него определенное настроение. Мнение нашего собрания ничего не изменит. Необходимо подготовиться к решению тяжелого вопроса всесторонне. Посему предлагаю вверенным мне начальникам Добровольческого корпуса собраться в Большом дворце за полтора часа до созыва Военного совета. — Он неожиданно надел чуть набекрень фуражку и, сухо поклонившись, ушел...

На предварительном совещании в Большом дворце, проходившем под председательством того же Кутепова, все старшие офицеры вновь высказались за Деникина.

... Большой дворец, переполненный офицерами армии и флота, бурлил. На всех улицах, примыкающих к нему, были усилены патрули. У главного входа размещены команды пулеметчиков. Такие же команды скрытно расставлены внутри соседних домов. Во дворе — офицерская рота. Кем отдавались приказания, было неясно, и это еще больше возбуждало собравшихся и накаляло обстановку. Никто не знал ни истинных причин ухода Деникина, ни причин сегодняшнего сбора: выборы, а не назначение нового главнокомандующего приказом в регулярной армии казались всем невозможными. Новые имена называть страшились. Не было никого, кто мог бы стать преемником Деникина без возражений с чьей-либо стороны. Одна группа боялась узурпации со стороны другой. Все это вызывало недовольство, нервозность, толки.

Председатель Военного совета, бывший председатель Особого совещания при Деникине, генерал от кавалерии Абрам Михайлович Драгомиров не без труда добился тишины. Он огласил приказ главнокомандующего о назначении Военного совета, произвел проверку присутствующих и установил их право на участие в нем. И сразу же вскочил генерал Слащев, «генерал Яша», как звали его, как всегда взвинченный, в черной офицерской добровольческой гимнастерке. На рукаве белел череп, кости и над ними надпись: «Не бойся никого, кроме бога одного», так подходившая Якову Александровичу, отличавшемуся, легендарной храбростью. Жестикулируя бешено, хрипло крикнул:

— Мой корпус на позициях! Я не мог командировать сюда всех старших начальников. Мой корпус не имеет достаточного числа представителей! Это несправедливо!

Драгомиров, боявшийся мгновенного взрыва страстей и офицерского бунта, ответил как можно сдержаннее:

— Не имею права менять приказ главнокомандующего, генерал. Ваш корпус имеет представителей, и, как мы видим, голос корпуса достаточно сильный.

— Добровольцы в ином положении! — крикнул Слащев.

— Согласен сократить число представителей своего корпуса, если это вызывает протест! — тут же отреагировал Кутепов.

Драгомиров встал, поднял руку. Снова терпеливо подождал, пока уляжется шум.

— Не вижу нарушения справедливости, господа, — сказал он примирительно. — Есть приказ главкома и... я прекращаю обсуждение вопроса о представительстве. Требую порядка, господа. Кто хотел высказаться?

И опять вскочил Слащев. Бритое лицо его было серым от волнения, рот кривился, глаза дико горели.

— Выборы главнокомандующего недопустимы! Это как... у большевиков! Старшие начальники показывают плохой пример офицерству! Все! — выкрикнул он, задыхаясь от ненависти, и рухнул на стул.